Византия и Русь. Статус государя как отражение политической культуры (конец IX - начало XVI века)

Д.А. КАЗАНЦЕВ
ВИЗАНТИЯ И РУСЬ
СТАТУС ГОСУДАРЯ
КАК ОТРАЖЕНИЕ
ПОЛИТИЧЕСКОЙ КУЛЬТУРЫ
(конец IX — начало XVI века)
МОНОГРАФИЯ
Москва
ИНФРА-М
2025

УДК	93/94(470)(075.4)
ББК	 63.3(2)4
	
К14
Р е ц е н з е н т ы:
Л.Е. Лаптева, доктор юридических наук, профессор;
Д.В. Дождев, доктор юридических наук, профессор
Казанцев Д.А.
К14	 	
Византия и Русь. Статус государя как отражение политической 
культуры (конец IX — начало XVI века) : монография / Д.А. Казанцев. — Москва : ИНФРА-М, 2025. — 210 с. — (Научная мысль). — 
DOI 10.12737/1091380.
ISBN 978-5-16-016263-8 (print)
ISBN 978-5-16-108572-1 (online)
Монография посвящена истории средневековых русских и византийских учений о власти государя и отражению этих доктринальных представлений в практике государственного управления двух народов. Исследованы и  сопоставлены феномены власти государей Византийской 
империи, Древней Руси и Московского государства, а также предпринята 
попытка ответить на вопрос о том, что общего и различного в основах 
организации власти этих трех государств. Византийское влияние на политическую культуру России по сей день является предметом споров, 
а потому для аргументированной дискуссии особенно важно проанализировать достижения историко-правовой науки в этой сфере.
Для студентов и преподавателей, а также всех интересующихся отечественной и мировой историей.
УДК 93/94(470)(075.4)
ББК 63.3(2)4
ISBN 978-5-16-016263-8 (print)
ISBN 978-5-16-108572-1 (online)
©  Казанцев Д.А., 2021

Введение
История прекрасна своей целостностью. Даже если какое-то 
событие кажется случайным — неслучайны те условия, в которых 
оно стало возможным. И ни одна из стран, сколько ни было их 
в прошлом и настоящем человечества, не существовала в полной 
изоляции. Больше или меньше, но каждая из них взаимодействовала с ближними и дальними, и именно это взаимодействие в сочетании с самобытными чертами и порождало в результате те уникальные черты народа, которые определяли его развитие.
Русские в этом смысле не исключение: с первых веков своей 
истории они не закрывались, да и не могли закрыться от связей 
с соседями. Одним из государств, оказавших наибольшее влияние 
на развитие нашей страны, можно назвать Византийскую империю. 
Хотя самоназвание этого государства звучало как «Ромейская 
держава»1 и сами византийцы считали себя жителями Римской империи, но в тексте будут использованы привычные термины «Византия» и «Византийская империя», возникшие уже после гибели 
этого государства, а также привычные переводы имен византийских императоров.
«Вряд ли необходимо оправдывать выбор своей темы тому, кто 
ставит себе задачей исследование влияния Византии на  ту или 
иную сторону русской жизни»2. Значительность и разноплановый 
характер византийского влияния обусловлены целым рядом факторов. Это и географическая близость восточных славян к территории империи, делающая неизбежным постоянный контакт двух 
народов. Это и взаимная экономическая заинтересованность в торговле, которая стала одним из важнейших стимулов для развития 
двухсторонних взаимоотношений с первых веков русско-византийских контактов. Наконец, это и сама культура империи, в первые 
века существования Древнерусского государства значительно 
превосходившей все ближайшие страны в  экономическом, научно-техническом, военном и многих других отношениях. Знания, 
накопленные византийцами за многие века существования их государства, открывали русским, как и другим соседствующим с империей народам, достижения античных мыслителей и ученых.
Не будет преувеличением сказать, что в первые века летописной 
русской истории вплоть до середины XII века Византия была пере1	
«Βασιλεία Ῥωμαίων» — букв. «Римское царство».
2	
Савва В.И. Московские цари и византийские василевсы: к вопросу о влиянии 
Византии на образование идеи царской власти московских государей. 
М.: Кучково поле, 2012. С. 3.
3

довым государством Европы и одним из наиболее развитых государств мира.
Важнейшим историческим событием, определившим направление развития российской культуры по византийским образцам, 
было принятие в конце X века христианства и восточного, византийского церковного обряда в качестве официальной религии Древнерусского государства. Принятие христианства стало не только 
важным этапом двухсторонних русско-византийских отношений, 
но и важнейшим событием собственно российской истории, обусловившим направление дальнейшего развития российского общества и  государства. «Летописная повесть об  испытании веры 
свидетельствует, что для русской правящей верхушки этот выбор 
был больше, чем только вероисповедательный. По существу, это 
и обретение нового строя жизни, основанного на законе»1.
Разумеется, древняя легенда об интуитивном, почти спонтанном 
выборе веры князем Владимиром — это прежде всего романтизированная интерпретация собственной истории. Ведь даже для автора 
«Повести временных лет» крещение Руси было событием, отстоявшим от него на несколько поколений. Если же попытаться оценить выбор князя в контексте восточноевропейских политических 
реалий конца IX века, то он предстает как логичное и очевидное 
решение, необходимое для сохранения независимости от остальных 
европейских государств: ведь вчерашние вожди варварских племен, 
становясь христианскими королями, крайне медленно воспринимали христианское нравственное учение, но зато очень быстро 
присваивали себе миссию борьбы с язычниками. Ориентация же 
на Византию была, в первую очередь, обусловлена стремлением 
не только войти в сообщество европейских королевств на правах 
равных, но и в перспективе претендовать на место первого среди 
равных: породнившись с  правящим императором, Владимир 
не столько в глазах русичей, сколько в глазах соседей в династическом смысле стремительно поднимался с позиции архонта варваров 
до позиции самого близкого к римлянам короля, о чем другие европейские монархи в то время не могли мечтать.
Христианизация Руси, с одной стороны, окончательно включила 
русских в семейство европейских народов не только в географическом, но и в культурном смысле. С другой стороны, выбор христианства в его восточном — более догматически сложном и мистическом — варианте в отдаленной перспективе обусловил специфический восточноевропейский вектор развития российской правовой 
и политической культуры. Применительно к ситуации условного 
988 года наивно говорить как о единстве Европы, так и о разде1	
Толочко П.П. Власть в Древней Руси. X–XIII века. СПб., 2011. С. 184.
4

лении ее на будущий Восток и будущий Запад. Но позднее, всего 
через несколько веков, «католицизм и православие сложились как 
результат цивилизационного синтеза в рамках двух культурных 
кругов — Запада и Востока, — делящих между собой общехристианское культурное поле. Оба вероучения оформили и закрепили 
в себе цивилизационные различия этих регионов и заложили два основных пути развития в рамках общехристианской цивилизации»1. 
Эта культурная специфика в рамках цивилизационного единства 
сказалась и в политической сфере: самобытная древнерусская государственность формировалась в системе аксиологических координат европейского типа.
Еще до принятия христианства византийцы и русичи контактировали как в процессе активной торговли, так и в ходе боевых 
действий, в которых армии двух народов в разных ситуациях были 
и союзниками, и противниками. В былины вошел образ древнерусского дружинника, отслужившего в варяжской гвардии императора 
и вернувшегося домой богатым и опытным воином, а самые древние 
из дошедших до нас русско-византийских договоров касались привилегий и условий жизни русских купцов, подолгу находившихся 
в Константинополе. И уж тем более после христианизации Руси 
византийскими миссионерами русичи окончательно вошли в сферу 
византийского культурного влияния, которое не ограничилось вопросами вероучения и церковной организации. Византийские мастера привнесли на Русь новые образцы архитектуры, живописи, 
ремесел. Русичи знакомились с античным наследием в переводах 
византийских монахов. Само летоисчисление на Руси было введено 
по византийскому образцу, и византийское же определение часов 
дня и ночи бытовало на Руси вплоть до реформ Петра I.
При столь обширном культурном влиянии не могла стать исключением и политико-правовая сфера жизни. Уже в XI веке в трудах 
политических мыслителей можно заметить не только византийское влияние, но и попытки критического осмысления византийского идейного наследия в сфере государственного строительства. 
В XV веке, после того как великий князь Иван III своей женитьбой 
на деспотине Софье породнился уже с императорским домом Палеологов, византийский двуглавый орел стал основой государственного герба Московской Руси. Тогда же входит в употребление 
применительно к московским монархам титул «царь», официально 
принятый в 1547 году Иваном IV. Этот титул возводился к византийским титулам «кесарь» и «василевс». Сам Иван Грозный начинает именовать своих придворных на византийский манер, а в сочинениях демонстрирует глубокое знание византийской истории, 
иллюстрируя собственные идеи примерами из нее.
1	
Яковенко И.Г. Познание России: цивилизационный анализ. М., 2008. С. 125.
5

В ту же эпоху получает распространение концепция «Москва — 
Третий Рим», согласно которой московские монархи являются 
преемниками византийских императоров в той же мере, в какой 
константинопольские василевсы являются преемниками римских 
августов. Из самого́ факта претензий московских царей на звание 
наследников византийских императоров по  сей день делается 
вывод о  том, что российская монархия является продолжением 
монархии византийской, и что именно византийская модель государства и права оказала решающее влияние на вектор развития 
российской государственности. Государственно-правовое развитие 
таких разных стран, как Византия, Древняя Русь и Московская 
Русь, ошибочно воспринимается как нечто единообразное, являющее в совокупности последовательное развитие одних и тех 
же идей. При таком поверхностном рассмотрении в самых радикальных трактовках делается вывод и о том, что все три государства 
якобы были схожи между собой в том числе и в идее бесправия 
подданных перед лицом деспотической власти монарха, не ограниченной ни практически, ни доктринально. 
Подобный подход представляется не  вполне обоснованным, 
а модели организации публичной политической власти Византии, 
Древней Руси и Московского государства и их взаимное влияние 
заслуживают внимательного изучения. Сама по себе тема эта настолько широка, что для данного исследования целесообразно остановиться на одном вопросе из спектра проблематики сравнения 
византийских и русских политических доктрин и практик. Статус 
государя является при первом приближении самым простым для 
осознания элементом политико-правовой системы — и его же можно 
назвать элементом наиболее наглядным, демонстрирующим нам модель построения политических отношений и модель взаимодействия власти и общества. Политико-правовая культура далеко не исчерпывается статусом государя, но она зримо проявляется в нем.
Цель этой книги не столько историческое исследование, сколько 
обобщение выводов историко-юридической науки о сущности византийской и древнерусской политических культур. Без понимания 
этих культур, и притом понимания адекватного и научного, сложно 
понять и  современную российскую политическую культуру  — 
сложно уже в силу превратных представлений о ее генезисе. Все, 
что написано ниже, написано с желанием прикоснуться к истокам 
русской политической культуры, верно оценить русские политические традиции, уяснить место русской культуры, вошедшей 
не  без византийского водительства в  сообщество европейских 
культур. 
Прежде чем перейти к оценке внешних и содержательны различий власти византийского и древнерусского государей и отличия ее 
6

от власти московского великого князя необходимо хотя бы в самых 
общих чертах выяснить научное содержание понятия «деспотия», 
которое слишком часто используется как клише и для Византии, 
и для Московской Руси. Этимологически оно восходит к поздневизантийскому титулу «деспот», который носили правители полуавтономных областей империи. Однако власть поздневизантийских 
деспотов традиционно именуется «деспотатом», тогда как под деспотией принято понимать «форму государственного устройства, 
при которой решающей силой является воля властителя, направленная к осуществлению его личных желаний, чуждая стремления к общему благу, и главное, не сдерживаемая законами, хотя 
бы изданными той же властью»1. Владик Сумбатович Нерсесянц 
в развитие этого классического определения справедливо отмечает, 
что в классических деспотиях «основные полномочия по распоряжению землей как главным средством производства были сосредоточены в руках центральной государственной власти»2, что в силу 
чисто экономических оснований и предопределило эволюцию такой власти в деспотические формы. Он же говорит, что по своей 
сущности деспотия «представляет собой доправовую, неправовую 
и антиправовую (отрицающую равенство, свободу и справедливость) форму выражения, организации и деятельности общей (официальной) власти»3, которая «держится на насилии властвующих 
(одного деспота или деспотической клики) над подвластными»4. 
Понимание деспотии, используемое в юридической науке, восходит к введенному Платоном понятию «тирания», которую философ 
характеризовал в диалоге «Политик» как монархическую власть, 
пренебрегающую законами и не стремящуюся к общему благу. Аристотель добавлял, что «тирания — монархическая власть, имеющая 
в виду выгоды одного правителя <…> безответственная власть над 
всеми равными и лучшими и к выгоде ее самой, а не подданных»5. 
Он характеризовал тиранию как «деспотическую монархию»6. 
Иными словами, деспотия не тождественная монархии и характеризуется вовсе не сосредоточением власти в руках одного (хотя такое сосредоточение и повышает риск возникновения деспотии) — 
1	
Деспотизм // Энциклопедический словарь Ф.А. Брокгауза и И.А. Ефрона: 
в 86 полутомах с иллюстрациями и дополнительными материалами. СПб., 
1890–1907. Т. XА (20).
2	
Нерсесянц B.C. Деспотия // Большая советская энциклопедия: в 30 т. М., 
1969–1978. Т. 8.
3	
Нерсесянц B.C. Философия права: либертарно-юридическая концепция // 
Вопросы философии. 2002. № 3. С. 3–15.
4	
Нерсесянц В.С. Общая теория права и государства. М., 1999. С. 235.
5	
Аристотель. Политика // Сочинения: в 4 т. М., 1983. Т. 4. С. 457, 506. 
6	
Там же. С. 458.
7

она характеризуется именно тем, что сосредоточенная таким образом власть ставит перед собой цель по  обеспечению блага 
властвующего, при этом совершенно не рассматривая в качестве 
цели благо подвластных.
Раскрытию понятия «деспотизм» посвятил значительное место 
в своем трактате «О духе законов» Шарль Луи Монтескье, который 
считал деспотизм особой формой правления, отличной от монархии 
и республики. Специфику этой формы правления он видел в том, 
что воля государя отождествляется с законом и заменяет закон. 
Кроме того, «для деспотического правительства нужен страх <...> 
В деспотических государствах природа правления требует беспрекословного повиновения, и, раз воля государя известна, все последствия, вызываемые ею, должны наступить с неизбежностью»1. 
Таким образом, в  самом общем виде деспотию можно определить как неправовую организацию власти, направленную на удовлетворение личных интересов государя, игнорирующую интересы 
подданных, пренебрегающую законами и  сосредоточившую для 
осуществления своего произвола в руках государя право собственности на землю страны. Если не к доктрине, то, по крайней мере, 
к политической практике Московской Руси такая характеристика 
может быть применена лишь с целым рядом оговорок. Тем более 
нерелевантна она для характеристики византийской государственности, не говоря уже о власти в Древней Руси.
При поверхностном восприятии русской государственности как 
изначально и неизменно антигуманной и деспотической именно 
приоритет государства по отношению к обществу и индивиду кажется наиболее органично вписывающимся в систему принятых 
в обществе ценностей. Абстрактные «интересы государства», произвольно трактуемые каждым деспотом и не совпадающие с интересами личности или совокупности жителей государства, в такой 
модели представляются естественным образом высшими, а значит, 
и оправдывающими нарушение прав и интересов личности. Однако 
несмотря на то, что в российской истории были периоды деспотического властвования монарха, представление о том, что именно 
эта модель является естественной и неизбежной для всех этапов 
развития российской государственности представляется неоправданной с  историко-правовой точки зрения. Столь же неоправданным является и представление о византийском государстве как 
о деспотической модели организации политической власти.
Ответить на вопрос о соотношении статусов государей Византии, 
Древней Руси и Москвы позволит анализ представлений об источ1	
Монтескье Ш.Л. О духе законов // Монтескье Шарль Луи. Избранные произведения / общ. ред. и вступ. ст. М.П. Баскина. М., 1955.
8

никах их власти, о границах этой власти, о целях ее реализации 
и  о  возможности институциональных ограничений со стороны 
каких-либо других участников публичного управления. Изучение 
этих вопросов позволит сформировать обоснованное представление о сходствах и различиях российской и византийской политических доктрин, равно как и о степени влияния византийских 
правовых идей на российскую политическую теорию и практику. 
Здесь же немаловажно выяснить различия между политической реальностью и идеями Руси домонгольского периода с одной стороны 
и политической доктриной и практикой Московского государства 
с другой. Без выяснения этих вопросов неизбежна сомнительная 
с научной точки зрения идея о близости статусов государей Византийской империи, Древней Руси и Московской Руси как схожих 
между собой феноменов деспотической государственности неевропейского типа.
Выяснение этих вопросов требует специфического взгляда 
на Византию, Киевскую Русь и Московскую Русь как на обособленные объекты исследования. Такой подход не нивелирует того 
обстоятельства, что каждое из названных государств эволюционировало на протяжении веков своей истории, а Киевская Русь 
даже до известной степени может рассматриваться как своего рода 
-
предыстория Московского царства. Обособление этих трех государств в качестве объектов исследования призвано лишь акцентировать основополагающие черты и  особенности организации 
власти в каждом из них и адекватно оценить черты сходства и различия статусов их государей.
Поставленная задача делает необходимым рассмотрение довольно обширного исторического периода с конца IX века по начало XVI века, т.е. от времени генезиса древнерусской государственности до  времени формирования на  Руси сословно-представительной монархии, которая представляет собой отдельный 
феномен, слишком сложный для сколь-нибудь полноценного рассмотрения в рамках настоящего исследования. Только на таком историческом отрезке протяженностью более шести веков становится 
заметно хотя бы базовое различие в степени влияния византийской 
политической культуры на русскую культуру, а также в характере 
этого влияния. Только при сравнении статуса византийских императоров IX–XII веков, императоров поздней Византии, древнерусских князей и московских государей становится очевидна как самобытность монархической власти на Руси, так и принципиальные 
различия между московскими великими князьями и их византийскими и древнерусскими предшественниками. 
Без изучения вопроса о статусе древнерусского государя невозможно оценить статус московского государя в контексте сравнения 
9

его со статусом византийского императора. Древнюю Русь и Византию можно сравнивать лишь в идеологическом плане, поскольку 
по степени реализации политической идеологии в практике государственного управления они несопоставимы. Однако если не принимать во внимание схожесть политических идеологий Древней 
Руси и Византии, то сложно оценить степень глубинного различия 
между политическими доктринами Константинополя и Москвы.
Проведению сравнительно-правового анализа статуса византийских и русских государей способствует тот факт, что на протяжении всего рассматриваемого исторического периода сохранялись 
основные черты внешнего сходства в политической системе этих 
стран. Разумеется, наивно усматривать в  московской Боярской 
думе рецепцию константинопольского Синклита, однако сами 
черты сходства публично-властных институтов являются опорными точками для структурированного сравнения отдельных элементов исследуемого вопроса. И хотя такие черты сходства были 
именно внешними, их сравнение позволит нагляднее продемонстрировать разницу статусов русских и византийских государей.
Так, несмотря на все метаморфозы политических систем на протяжении рассматриваемого периода, и в Византии, и на Руси при 
главе государства существовал совещательный орган, обсуждавший 
важнейшие управленческие решения: в Византии это был Синклит, 
в Киевской Руси роль подобного совещания фактически выполняла 
старшая княжеская дружина, а в Московском государстве такого 
рода вопросы обсуждались Боярской думой. Роль такого органа 
власти менялась как в зависимости от личности конкретного монарха и исторических обстоятельств, так и в зависимости от места 
государя как такового в политической системе.
И в  Византии, и  в  Древней Руси существовали механизмы, 
позволявшие подданным формально или даже фактически участвовать в решении важнейших вопросов государственного управления. В  Византии первоначально таким механизмом были собрания димов, которые к  рассматриваемой эпохе превратились 
в исключительно церемониальное мероприятие. На Руси мнение 
народа озвучивалось на вече, и князь зачастую с этим мнением 
должен был считаться. С  роспуском вечевых собраний в  Московской Руси были ликвидированы механизмы народного участия 
в государственном управлении. Вопрос о том, насколько к таким 
механизмам могут быть отнесены Земские соборы, лежит за пределами хронологических рамок настоящего исследования.
Религиозная и конфессиональная общность Византии и Руси, 
принадлежность обеих стран к государствам восточно-христианского исповедания имели схожие, хотя и не идентичные последствия для развития политической культуры двух стран. Послед10