Византия и Русь. Статус государя как отражение политической культуры (конец IX - начало XVI века)

ВИЗАНТИЯ И РУСЬ

СТАТУС ГОСУДАРЯ 
КАК ОТРАЖЕНИЕ 

ПОЛИТИЧЕСКОЙ КУЛЬТУРЫ 
(конец IX — начало XVI века)

Д.А. КАЗАНЦЕВ

МОНОГРАФИЯ

Москва 
ИНФРА-М 

202

УДК 93/94(470)(075.4)
ББК 63.3(2)4
 
К14

Казанцев Д.А.

К14  
Византия и Русь. Статус государя как отражение политической 

культуры (конец IX — начало XVI века) : монография / Д.А. Казанцев. — 
Москва : ИНФРА-М, 2024. — 210 с. — (Научная мысль). — 
DOI 10.12737/1091380.

ISBN 978-5-16-016263-8 (print)
ISBN 978-5-16-108572-1 (online)

Монография посвящена истории средневековых русских и византий-

ских учений о власти государя и отражению этих доктринальных представлений 
в практике государственного управления двух народов. Исследованы 
и сопоставлены феномены власти государей Византийской 
империи, Древней Руси и Московского государства, а также предпринята 
попытка ответить на вопрос о том, что общего и различного в основах 
организации власти этих трех государств. Византийское влияние на политическую 
культуру России по сей день является предметом споров, 
а потому для аргументированной дискуссии особенно важно проанализировать 
достижения историко-правовой науки в этой сфере.

Для студентов и преподавателей, а также всех интересующихся отече-

ственной и мировой историей.

УДК 93/94(470)(075.4) 

ББК 63.3(2)4

Р е ц е н з е н т ы:

Л.Е. Лаптева, доктор юридических наук, профессор;
Д.В. Дождев, доктор юридических наук, профессор

ISBN 978-5-16-016263-8 (print)
ISBN 978-5-16-108572-1 (online)
© Казанцев Д.А., 2021

Введение

История прекрасна своей целостностью. Даже если какое-то 

событие кажется случайным — неслучайны те условия, в которых 
оно стало возможным. И ни одна из стран, сколько ни было их 
в прошлом и настоящем человечества, не существовала в полной 
изоляции. Больше или меньше, но каждая из них взаимодействовала 
с ближними и дальними, и именно это взаимодействие в сочетании 
с самобытными чертами и порождало в результате те уникальные 
черты народа, которые определяли его развитие.

Русские в этом смысле не исключение: с первых веков своей 

истории они не закрывались, да и не могли закрыться от связей 
с соседями. Одним из государств, оказавших наибольшее влияние 
на развитие нашей страны, можно назвать Византийскую империю. 
Хотя самоназвание этого государства звучало как «Ромейская 
держава»1 и сами византийцы считали себя жителями Римской империи, 
но в тексте будут использованы привычные термины «Византия» 
и «Византийская империя», возникшие уже после гибели 
этого государства, а также привычные переводы имен византийских 
императоров.

«Вряд ли необходимо оправдывать выбор своей темы тому, кто 

ставит себе задачей исследование влияния Византии на ту или 
иную сторону русской жизни»2. Значительность и разноплановый 
характер византийского влияния обусловлены целым рядом факторов. 
Это и географическая близость восточных славян к территории 
империи, делающая неизбежным постоянный контакт двух 
народов. Это и взаимная экономическая заинтересованность в торговле, 
которая стала одним из важнейших стимулов для развития 
двухсторонних взаимоотношений с первых веков русско-византийских 
контактов. Наконец, это и сама культура империи, в первые 
века существования Древнерусского государства значительно 
превосходившей все ближайшие страны в экономическом, научно-
техническом, военном и многих других отношениях. Знания, 
накопленные византийцами за многие века существования их государства, 
открывали русским, как и другим соседствующим с империей 
народам, достижения античных мыслителей и ученых.

Не будет преувеличением сказать, что в первые века летописной 

русской истории вплоть до середины XII века Византия была пере-

1 
«Βασιλεία Ῥωμαίων» — букв. «Римское царство».

2 
Савва В.И. Московские цари и византийские василевсы: к вопросу о влиянии 
Византии на образование идеи царской власти московских государей. 
М.: Кучково поле, 2012. С. 3.

довым государством Европы и одним из наиболее развитых государств 
мира.

Важнейшим историческим событием, определившим направ-

ление развития российской культуры по византийским образцам, 
было принятие в конце X века христианства и восточного, византийского 
церковного обряда в качестве официальной религии Древнерусского 
государства. Принятие христианства стало не только 
важным этапом двухсторонних русско-византийских отношений, 
но и важнейшим событием собственно российской истории, обусловившим 
направление дальнейшего развития российского общества 
и государства. «Летописная повесть об испытании веры 
свидетельствует, что для русской правящей верхушки этот выбор 
был больше, чем только вероисповедательный. По существу, это 
и обретение нового строя жизни, основанного на законе»1.

Разумеется, древняя легенда об интуитивном, почти спонтанном 

выборе веры князем Владимиром — это прежде всего романтизированная 
интерпретация собственной истории. Ведь даже для автора 
«Повести временных лет» крещение Руси было событием, отстоявшим 
от него на несколько поколений. Если же попытаться оценить 
выбор князя в контексте восточноевропейских политических 
реалий конца IX века, то он предстает как логичное и очевидное 
решение, необходимое для сохранения независимости от остальных 
европейских государств: ведь вчерашние вожди варварских племен, 
становясь христианскими королями, крайне медленно воспринимали 
христианское нравственное учение, но зато очень быстро 
присваивали себе миссию борьбы с язычниками. Ориентация же 
на Византию была, в первую очередь, обусловлена стремлением 
не только войти в сообщество европейских королевств на правах 
равных, но и в перспективе претендовать на место первого среди 
равных: породнившись с правящим императором, Владимир 
не столько в глазах русичей, сколько в глазах соседей в династическом 
смысле стремительно поднимался с позиции архонта варваров 
до позиции самого близкого к римлянам короля, о чем другие европейские 
монархи в то время не могли мечтать.

Христианизация Руси, с одной стороны, окончательно включила 

русских в семейство европейских народов не только в географическом, 
но и в культурном смысле. С другой стороны, выбор христианства 
в его восточном — более догматически сложном и мистическом — 
варианте в отдаленной перспективе обусловил специфический 
восточноевропейский вектор развития российской правовой 
и политической культуры. Применительно к ситуации условного 
988 года наивно говорить как о единстве Европы, так и о разде-

1 
Толочко П.П. Власть в Древней Руси. X–XIII века. СПб., 2011. С. 184.

лении ее на будущий Восток и будущий Запад. Но позднее, всего 
через несколько веков, «католицизм и православие сложились как 
результат цивилизационного синтеза в рамках двух культурных 
кругов — Запада и Востока, — делящих между собой общехристи-
анское культурное поле. Оба вероучения оформили и закрепили 
в себе цивилизационные различия этих регионов и заложили два основных 
пути развития в рамках общехристианской цивилизации»1. 
Эта культурная специфика в рамках цивилизационного единства 
сказалась и в политической сфере: самобытная древнерусская государственность 
формировалась в системе аксиологических координат 
европейского типа.

Еще до принятия христианства византийцы и русичи контак-

тировали как в процессе активной торговли, так и в ходе боевых 
действий, в которых армии двух народов в разных ситуациях были 
и союзниками, и противниками. В былины вошел образ древнерусского 
дружинника, отслужившего в варяжской гвардии императора 
и вернувшегося домой богатым и опытным воином, а самые древние 
из дошедших до нас русско-византийских договоров касались привилегий 
и условий жизни русских купцов, подолгу находившихся 
в Константинополе. И уж тем более после христианизации Руси 
византийскими миссионерами русичи окончательно вошли в сферу 
византийского культурного влияния, которое не ограничилось вопросами 
вероучения и церковной организации. Византийские мастера 
привнесли на Русь новые образцы архитектуры, живописи, 
ремесел. Русичи знакомились с античным наследием в переводах 
византийских монахов. Само летоисчисление на Руси было введено 
по византийскому образцу, и византийское же определение часов 
дня и ночи бытовало на Руси вплоть до реформ Петра I.

При столь обширном культурном влиянии не могла стать исклю-

чением и политико-правовая сфера жизни. Уже в XI веке в трудах 
политических мыслителей можно заметить не только византийское 
влияние, но и попытки критического осмысления византийского 
идейного наследия в сфере государственного строительства. 
В XV веке, после того как великий князь Иван III своей женитьбой 
на деспотине Софье породнился уже с императорским домом Па-
леологов, византийский двуглавый орел стал основой государственного 
герба Московской Руси. Тогда же входит в употребление 
применительно к московским монархам титул «царь», официально 
принятый в 1547 году Иваном IV. Этот титул возводился к византийским 
титулам «кесарь» и «василевс». Сам Иван Грозный начинает 
именовать своих придворных на византийский манер, а в сочинениях 
демонстрирует глубокое знание византийской истории, 
иллюстрируя собственные идеи примерами из нее.

1 
Яковенко И.Г. Познание России: цивилизационный анализ. М., 2008. С. 125.

В ту же эпоху получает распространение концепция «Москва — 

Третий Рим», согласно которой московские монархи являются 
преемниками византийских императоров в той же мере, в какой 
константинопольские василевсы являются преемниками римских 
августов. Из самого́ факта претензий московских царей на звание 
наследников византийских императоров по сей день делается 
вывод о том, что российская монархия является продолжением 
монархии византийской, и что именно византийская модель государства 
и права оказала решающее влияние на вектор развития 
российской государственности. Государственно-правовое развитие 
таких разных стран, как Византия, Древняя Русь и Московская 
Русь, ошибочно воспринимается как нечто единообразное, являющее 
в совокупности последовательное развитие одних и тех 
же идей. При таком поверхностном рассмотрении в самых радикальных 
трактовках делается вывод и о том, что все три государства 
якобы были схожи между собой в том числе и в идее бесправия 
подданных перед лицом деспотической власти монарха, не ограниченной 
ни практически, ни доктринально. 

Подобный подход представляется не вполне обоснованным, 

а модели организации публичной политической власти Византии, 
Древней Руси и Московского государства и их взаимное влияние 
заслуживают внимательного изучения. Сама по себе тема эта настолько 
широка, что для данного исследования целесообразно остановиться 
на одном вопросе из спектра проблематики сравнения 
византийских и русских политических доктрин и практик. Статус 
государя является при первом приближении самым простым для 
осознания элементом политико-правовой системы — и его же можно 
назвать элементом наиболее наглядным, демонстрирующим нам модель 
построения политических отношений и модель взаимодействия 
власти и общества. Политико-правовая культура далеко не исчерпывается 
статусом государя, но она зримо проявляется в нем.

Цель этой книги не столько историческое исследование, сколько 

обобщение выводов историко-юридической науки о сущности византийской 
и древнерусской политических культур. Без понимания 
этих культур, и притом понимания адекватного и научного, сложно 
понять и современную российскую политическую культуру — 
сложно уже в силу превратных представлений о ее генезисе. Все, 
что написано ниже, написано с желанием прикоснуться к истокам 
русской политической культуры, верно оценить русские политические 
традиции, уяснить место русской культуры, вошедшей 
не без византийского водительства в сообщество европейских 
культур. 

Прежде чем перейти к оценке внешних и содержательны разли-

чий власти византийского и древнерусского государей и отличия ее 

от власти московского великого князя необходимо хотя бы в самых 
общих чертах выяснить научное содержание понятия «деспотия», 
которое слишком часто используется как клише и для Византии, 
и для Московской Руси. Этимологически оно восходит к поздне-
византийскому титулу «деспот», который носили правители полу-
автономных областей империи. Однако власть поздневизантийских 
деспотов традиционно именуется «деспотатом», тогда как под деспотией 
принято понимать «форму государственного устройства, 
при которой решающей силой является воля властителя, направленная 
к осуществлению его личных желаний, чуждая стремления 
к общему благу, и главное, не сдерживаемая законами, хотя 
бы изданными той же властью»1. Владик Сумбатович Нерсесянц 
в развитие этого классического определения справедливо отмечает, 
что в классических деспотиях «основные полномочия по распоряжению 
землей как главным средством производства были сосредоточены 
в руках центральной государственной власти»2, что в силу 
чисто экономических оснований и предопределило эволюцию такой 
власти в деспотические формы. Он же говорит, что по своей 
сущности деспотия «представляет собой доправовую, неправовую 
и антиправовую (отрицающую равенство, свободу и справедливость) 
форму выражения, организации и деятельности общей (официальной) 
власти»3, которая «держится на насилии властвующих 
(одного деспота или деспотической клики) над подвластными»4. 

Понимание деспотии, используемое в юридической науке, восхо-

дит к введенному Платоном понятию «тирания», которую философ 
характеризовал в диалоге «Политик» как монархическую власть, 
пренебрегающую законами и не стремящуюся к общему благу. Аристотель 
добавлял, что «тирания — монархическая власть, имеющая 
в виду выгоды одного правителя <…> безответственная власть над 
всеми равными и лучшими и к выгоде ее самой, а не подданных»5. 
Он характеризовал тиранию как «деспотическую монархию»6. 
Иными словами, деспотия не тождественная монархии и характеризуется 
вовсе не сосредоточением власти в руках одного (хотя такое 
сосредоточение и повышает риск возникновения деспотии) — 

1 
Деспотизм // Энциклопедический словарь Ф.А. Брокгауза и И.А. Ефрона: 
в 86 полутомах с иллюстрациями и дополнительными материалами. СПб., 
1890–1907. Т. XА (20).

2 
Нерсесянц B.C. Деспотия // Большая советская энциклопедия: в 30 т. М., 
1969–1978. Т. 8.

3 
Нерсесянц B.C. Философия права: либертарно-юридическая концепция // 
Вопросы философии. 2002. № 3. С. 3–15.

4 
Нерсесянц В.С. Общая теория права и государства. М., 1999. С. 235.

5 
Аристотель. Политика // Сочинения: в 4 т. М., 1983. Т. 4. С. 457, 506. 

6 
Там же. С. 458.

она характеризуется именно тем, что сосредоточенная таким образом 
власть ставит перед собой цель по обеспечению блага 
властвующего, при этом совершенно не рассматривая в качестве 
цели благо подвластных.

Раскрытию понятия «деспотизм» посвятил значительное место 

в своем трактате «О духе законов» Шарль Луи Монтескье, который 
считал деспотизм особой формой правления, отличной от монархии 
и республики. Специфику этой формы правления он видел в том, 
что воля государя отождествляется с законом и заменяет закон. 
Кроме того, «для деспотического правительства нужен страх <...> 
В деспотических государствах природа правления требует беспрекословного 
повиновения, и, раз воля государя известна, все последствия, 
вызываемые ею, должны наступить с неизбежностью»1. 

Таким образом, в самом общем виде деспотию можно опре-

делить как неправовую организацию власти, направленную на удовлетворение 
личных интересов государя, игнорирующую интересы 
подданных, пренебрегающую законами и сосредоточившую для 
осуществления своего произвола в руках государя право собственности 
на землю страны. Если не к доктрине, то, по крайней мере, 
к политической практике Московской Руси такая характеристика 
может быть применена лишь с целым рядом оговорок. Тем более 
нерелевантна она для характеристики византийской государственности, 
не говоря уже о власти в Древней Руси.

При поверхностном восприятии русской государственности как 

изначально и неизменно антигуманной и деспотической именно 
приоритет государства по отношению к обществу и индивиду кажется 
наиболее органично вписывающимся в систему принятых 
в обществе ценностей. Абстрактные «интересы государства», произвольно 
трактуемые каждым деспотом и не совпадающие с интересами 
личности или совокупности жителей государства, в такой 
модели представляются естественным образом высшими, а значит, 
и оправдывающими нарушение прав и интересов личности. Однако 
несмотря на то, что в российской истории были периоды деспотического 
властвования монарха, представление о том, что именно 
эта модель является естественной и неизбежной для всех этапов 
развития российской государственности представляется неоправданной 
с историко-правовой точки зрения. Столь же неоправданным 
является и представление о византийском государстве как 
о деспотической модели организации политической власти.

Ответить на вопрос о соотношении статусов государей Византии, 

Древней Руси и Москвы позволит анализ представлений об источ-

1 
Монтескье Ш.Л. О духе законов // Монтескье Шарль Луи. Избранные произведения / 
общ. ред. и вступ. ст. М.П. Баскина. М., 1955.

никах их власти, о границах этой власти, о целях ее реализации 
и о возможности институциональных ограничений со стороны 
каких-либо других участников публичного управления. Изучение 
этих вопросов позволит сформировать обоснованное представление 
о сходствах и различиях российской и византийской политических 
доктрин, равно как и о степени влияния византийских 
правовых идей на российскую политическую теорию и практику. 
Здесь же немаловажно выяснить различия между политической реальностью 
и идеями Руси домонгольского периода с одной стороны 
и политической доктриной и практикой Московского государства 
с другой. Без выяснения этих вопросов неизбежна сомнительная 
с научной точки зрения идея о близости статусов государей Византийской 
империи, Древней Руси и Московской Руси как схожих 
между собой феноменов деспотической государственности неевропейского 
типа.

Выяснение этих вопросов требует специфического взгляда 

на Византию, Киевскую Русь и Московскую Русь как на обособленные 
объекты исследования. Такой подход не нивелирует того 
обстоятельства, что каждое из названных государств эволюционировало 
на протяжении веков своей истории, а Киевская Русь 
даже до известной степени может рассматриваться как своего рода 
 предыстория Московского царства. Обособление этих трех государств 
в качестве объектов исследования призвано лишь акцентировать 
основополагающие черты и особенности организации 
власти в каждом из них и адекватно оценить черты сходства и различия 
статусов их государей.

Поставленная задача делает необходимым рассмотрение до-

вольно обширного исторического периода с конца IX века по начало 
XVI века, т.е. от времени генезиса древнерусской государственности 
до времени формирования на Руси сословно-представительной 
монархии, которая представляет собой отдельный 
феномен, слишком сложный для сколь-нибудь полноценного рассмотрения 
в рамках настоящего исследования. Только на таком историческом 
отрезке протяженностью более шести веков становится 
заметно хотя бы базовое различие в степени влияния византийской 
политической культуры на русскую культуру, а также в характере 
этого влияния. Только при сравнении статуса византийских императоров 
IX–XII веков, императоров поздней Византии, древнерусских 
князей и московских государей становится очевидна как самобытность 
монархической власти на Руси, так и принципиальные 
различия между московскими великими князьями и их византийскими 
и древнерусскими предшественниками. 

Без изучения вопроса о статусе древнерусского государя невоз-

можно оценить статус московского государя в контексте сравнения 

его со статусом византийского императора. Древнюю Русь и Византию 
можно сравнивать лишь в идеологическом плане, поскольку 
по степени реализации политической идеологии в практике государственного 
управления они несопоставимы. Однако если не принимать 
во внимание схожесть политических идеологий Древней 
Руси и Византии, то сложно оценить степень глубинного различия 
между политическими доктринами Константинополя и Москвы.

Проведению сравнительно-правового анализа статуса визан-

тийских и русских государей способствует тот факт, что на протяжении 
всего рассматриваемого исторического периода сохранялись 
основные черты внешнего сходства в политической системе этих 
стран. Разумеется, наивно усматривать в московской Боярской 
думе рецепцию константинопольского Синклита, однако сами 
черты сходства публично-властных институтов являются опорными 
точками для структурированного сравнения отдельных элементов 
исследуемого вопроса. И хотя такие черты сходства были 
именно внешними, их сравнение позволит нагляднее продемонстрировать 
разницу статусов русских и византийских государей.

Так, несмотря на все метаморфозы политических систем на про-

тяжении рассматриваемого периода, и в Византии, и на Руси при 
главе государства существовал совещательный орган, обсуждавший 
важнейшие управленческие решения: в Византии это был Синклит, 
в Киевской Руси роль подобного совещания фактически выполняла 
старшая княжеская дружина, а в Московском государстве такого 
рода вопросы обсуждались Боярской думой. Роль такого органа 
власти менялась как в зависимости от личности конкретного монарха 
и исторических обстоятельств, так и в зависимости от места 
государя как такового в политической системе.

И в Византии, и в Древней Руси существовали механизмы, 

позволявшие подданным формально или даже фактически участвовать 
в решении важнейших вопросов государственного управления. 
В Византии первоначально таким механизмом были собрания 
димов, которые к рассматриваемой эпохе превратились 
в исключительно церемониальное мероприятие. На Руси мнение 
народа озвучивалось на вече, и князь зачастую с этим мнением 
должен был считаться. С роспуском вечевых собраний в Московской 
Руси были ликвидированы механизмы народного участия 
в государственном управлении. Вопрос о том, насколько к таким 
механизмам могут быть отнесены Земские соборы, лежит за пределами 
хронологических рамок настоящего исследования.

Религиозная и конфессиональная общность Византии и Руси, 

принадлежность обеих стран к государствам восточно-христианского 
исповедания имели схожие, хотя и не идентичные последствия 
для развития политической культуры двух стран. Послед-