Воительница

Б и б л и о т е к а Р у с с к о й К л а с с и к и

Н.С. Лесков 
 

ВОИТЕЛЬНИЦА

Н.С. Лесков 
 

 
 
 
 
 
 

 
 
 
 
 
 
 

ВОИТЕЛЬНИЦА 

 
 
 
 

ПОВЕСТИ, РАССКАЗЫ, ОЧЕРКИ 
 

 
 
 
 
 

Москва 
ИНФРА-М 
2015 

 1

УДК 822 
 
ББК 84(2 Рос=Рус) 
Л50 

    
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
  
 
 
 
 
 
 
 
 
 

Лесков Н.С. 
Воительница. — М.: ИНФРА-М, 2015. — 80 с. — (Библиотека русской классики) 
 
ISBN 978-5-16-104520-6 
 

ББК 84(2 Рос=Рус)

© Оформление. ИНФРА-М, 2015 
ISBN 978-5-16-104520-6 

Подписано в печать 27.08.2015. Формат 60x90/16.  
Гарнитура Times New Roman.  Бумага офсетная. 
Тираж 500 экз. Заказ № 
Цена свободная. 
 
ООО «Научно-издательский центр ИНФРА-М» 
127282, Москва, ул. Полярная, д. 31В, стр. 1 
Тел.: (495) 280-15-96, 280-33-86. Факс: (495) 280-36-29 
E-mail: books@infra-m.ru                 http://www.infra-m.ru 
 

 
2 

СОДЕРЖАНИЕ 

ВОИТЕЛЬНИЦА ........................................................................4 

Глава первая ..............................................................................4 
Глава вторая ..............................................................................7 
Глава третья.............................................................................12 
Глава четвертая.......................................................................49 
Глава пятая ..............................................................................51 
Глава шестая............................................................................72 
Глава седьмая..........................................................................76 

 3

ВОИТЕЛЬНИЦА 

 
 
 
Вся жизнь моя была досель 
Нравоучительною школой, 
И смерть есть новый в ней урок. 
Ап.Майков 1 
 
 

Глава первая 

 
— Э, ге-ге-ге! Нет, уж ты, батюшка мой, со мной, сделай милость, не спорь! 
— Да отчего это, Домна Платоновна, не спорить-то? Что вы 
это, в самом деле, за привычку себе взяли, что никто против вас 
уж и слова не смей пикнуть? 
— Нет, это не я, а вы-то все что себе за привычки позволяете, 
что обо всем сейчас готовы спорить! Погоди еще, брат, поживи с 
мое, да тогда и спорь; а пока человек жил мало или всех петербургских обстоятельств как следует не понимает, так ему — мой 
совет — сидеть да слушать, что говорят другие, которые постарше и эти обстоятельства знают. 
Этак каждый раз останавливала меня моя добрая приятельница, кружевница Домна Платоновна, когда я в чем-нибудь не соглашался с ее мнениями о свете и людях. Этак же она останавливала и всякого другого из своих знакомых, если кто из них какнибудь дерзал выражать какие-нибудь свои замечания, несогласные с убеждениями Домны Платоновны. А знакомство у Домны 
Платоновны было самое обширное, по собственному ее выражению даже «необъятное», и притом самое разнокалиберное. Приказчики, графы, князья, камер-лакеи, кухмистеры, актеры и куп
                                                 
1 Эпиграф: слова Сенеки из I части драмы А.Майкова «Люций». 
 

 
4 

цы именитые — словом, всякого звания и всякой породы были у 
Домны Платоновны знакомые, а что про женский пол, так о нем и 
говорить нечего. Домна Платоновна женским полом даже никогда не хвалилась. 
— Женский пол, — говорила она, когда так уже к слову выпадет, — мне вот как он мне весь известен! 
При этом Домна Платоновна сожмет, бывало, горсть и показывает. 
— Вот он, — говорит, — женский-то пол где у меня, весь в 
одном суставе сидит. 
Столь обширное и разнообразное знакомство Домны Платоновны, составленное ею в таком городе, как Петербург, было для 
многих предметом крайнего удивления, и эти многие даже с некоторым благоговейным страхом спрашивали: 
— Домна Платоновна! как это вы, матушка?.. 
— Что такое? 
— Да что — вы со всеми знакомы? 
— Да, мой друг, со всеми; почти решительно со всеми. 
— Какими же это случаями и по какой причине… 
— А все своей простотой, решительно одной простотой, — 
отвечает Домна Платоновна. 
— Будто одной простотой! 
— Да, друг мой, все меня любят, потому что я проста необыкновенно, и через эту свою простоту да через добрость много я на 
свете видела всякого горя; много я обид приняла; много клеветы 
всяческой оттерпела и не раз даже, сказать тебе, была бита, чтобы 
так не очень бита, но в конце всего люди любят. 
— Ну, уж за то же и свет вы хорошо знаете. 
— А уж что, мой друг, свет этот подлый я знаю, так точно 
знаю. На ладонке вот теперь, кажется, каждую шельму вижу. 
Только опять тебе скажу — нет… — добавит, смущаясь и задумываясь, Домна Платоновна. 
— Что ж еще такое? 
— А то, друг мой, — отвечает она, вздохнувши, — что нынче 
все новое выдумывают, и еще больше всякий человек ухитряется. 
— Как же и чем он ухитряется, Домна Платоновна? 
— А так и ухитряется, что ты его нынче, человека-то, с головы 
поймаешь, а он, гляди, к тебе с ног подходит. Удивительно это 
даже, ей-богу, как это сколько пошло обманов да выдумок: один 
так выдумывает, а другой еще лучше того превзойти хочет. 

 5

— Будто уж таки везде один обман на свете, Домна Платоновна? 
— Да уж нечего тебе со мною спорить: на чем же, по-твоему, 
нынешний свет-то стоит? — на обмане да на лукавстве. 
— Ну есть же все-таки и добрые люди на свете. 
— На кладбищах, между родителей, может быть, есть и добрые; ну, только проку-то по них мало; а что уж из живой-то из 
всей нынешней сволочи — все одно качество: отврат да и только. 
— Что ж это так, Домна Платоновна, по-вашему выходит, что 
все уж теперь плут на плуте и никому уж и верить нельзя? 
— А ведь это, батюшка, никому не запрещено, верить-то; верь, 
сделай одолжение, если тебя охота берет. Я вон генеральше Шемельфеник верила; двадцать семь аршин кружевов ей поверила, 
да пришла анамедни, говорю: «Старый должок, ваше превосходительство, позвольте получить», а она говорит: «Я тебе отдала». — «Никак нет, — говорю, — никогда я от вас этих денег не 
получала», а она еще как крикнет: «Как ты, — говорит, — смеешь, мерзавка, мне так» отвечать? Вон ее!» — говорит. Лакей меня сейчас ту ж минуту под ручки, да и на солнышко, да еще 
штучку кружевцов там позабыла (спасибо, дешевенькие). Вот ты 
им и верь. 
— Ну, что ж, — говорю, — ведь это одна ж такая! 
— Одна! нет, батюшка, не одна, а легион им имя-то сказывается. Это ведь в первые времена-то, как крестьяне у дворян были, 
ну точно, что в тогдашнее время воровство будто до низкого сословия все больше принадлежало; а как нонче, когда крестьян не 
стало, господа и сами тоже этим ничуть не гнушаются. Всем ведь 
известно, какое лицо на бале бриллиантовое колью сфендрил… 
Да, милый, да, нынче никто не спускает. Вон тоже Караупова Авдотья Петровна, поглядеть на нее, чем не барыня? а воротничок 
на даче у меня в глазах украла. 
— Как, — говорю, — украла? Что вы это! Матушка Домна 
Платоновна, вспомните, что вы говорите-то? Как это даме 
красть? 
— А так себе просто; как крадут, так и украла. Еще ты то скажи, что я это ту ж самую минуту заметила и вежливо, политично 
ей говорю: «Извините, — говорю, — сударыня, не обронила ли я 
здесь воротничка, потому что воротничка, — говорю, — одного 
нет». Так она сейчас на эти слова хвать меня по наружности и отпечатала. «Вывесть ее!» — говорит лакею; очень просто — и вы
 
6 

вели. Говорю лакею: «Милостивый государь! сам ты, — говорю, — служащий человек, сам, — сказываю, — посуди, голубчик, 
ведь свое, ведь жалко мне!» А он мне в ответ: «Что, — говорит, — жалко, когда у нее привычка такая!» Вот тебе только всего и сказу. Она теперь в своем звании всякие привычки себе позволяет, а ты, бедный человек, молчи. 
— И что же вы изо всего этого, Домна Платоновна, выводите? 
— А что, батюшка, мне выводить! Не мое дело никого выводить, когда меня самое выводят; а что народ плут и весь плутом 
взялся, против этого ты со мной, пожалуйста, лучше не спорь, 
потому я уж, слава тебе господи, я нонче только взгляну на человека, так вижу, что он в себе замыкает. 
И попробовали бы вы после этого Домне Платоновне возражать! Нет, уж какой вы там ни будьте диалектик, а уж Домна 
Платоновна вас все-таки переспорит; ничем ее не убедите. Одно 
разве: приказали бы ее вывести, ну, тогда другое дело, а то непременно переспорит. 
 

Глава вторая 

 
Я непременно должен отрекомендовать моим читателям Домну Платоновну как можно подробнее. 
Домна Платоновна росту невысокого, и даже очень невысокого, а скорее совсем низенькая, но всем она показывается человеком крупным. Этот оптический обман происходит оттого, что 
Домна Платоновна, как говорят, впоперек себя шире, и чем вверх 
не доросла, тем вширь берет. Здоровьем она не хвалится, хотя 
никто ее больною не помнит и на вид она гора горою ходит; одна 
грудь так такое из себя представляет, что даже ужасно, а сама 
она, Домна Платоновна, все жалуется. 
— Дама я, — говорит, — из себя хотя, точно, полная, по настоящей крепости во мне, как в других прочих, никакой нет, и 
сон у меня самый страшный сан — аридов1. Чуть я лягу, сейчас 

                                                 
1 Арид  — библейский патриарх, проживший очень долгую жизнь 
(отсюда «аридовы веки»). 
 

 7

он меня сморит, и хоть ты после этого возьми меня да воробьям 
на путало выставь, пока вволю не высплюсь — ничего не почувствую. 
Могучий сон свой Домна Платоновна также считала одним из 
недугов своего полного тела и, как ниже увидим, немало от него 
перенесла горестей и несчастий. 
Домна Платоновна очень любила прибегать к медицинским 
советам и в подробности описывать свои немощи, но лекарств не 
принимала и верила в одни только гарлемские капли, которые называла «гаремскими каплями» и пузыречек с которыми постоянно носила в правом кармане своего шелкового капота. Лет Домне 
Платоновне, по ее собственному показанию, все вертелось около 
сорока пяти, но по свежему ее и бодрому виду ей никак нельзя 
было дать более сорока. Волосы у Домны Платоновны в пору 
первого моего с нею знакомства были темно-коричневые — седого тогда еще ни одного не было заметно. Лицо у нее белое, щеки 
покрыты здоровым румянцем, которым, впрочем, Домна Платоновна не довольствуется и еще покупает в Пассаже, по верхней 
галерее, такие французские карточки, которыми усиливает свой 
природный румянец, не поддавшийся до сих пор никаким горестям, ни финским ветрам и туманам. Брови у Домны Платоновны 
словно как будто из черного атласа наложены: черны несказанно 
и блестят ненатуральным блеском, потому что Домна Платоновна 
сильно наводит их черным фиксатуаром и вытягивает между 
пальчиками в шнурочек. Глаза у нее как есть две черные сливы, 
окрапленные возбудительною утреннею росою. Один наш общий 
знакомый, пленный турок Испулат, привезенный сюда во время 
Крымской войны, никак не мог спокойно созерцать глаза Домны 
Платоновны. Так, бывало, и заколотится, как бесноватый, так и 
закричит: 
— Ай грецкая глаза, совсем грецкая! 
Другая на месте Домны Платоновны, разумеется, за честь бы 
себе такой отзыв поставила; но Домна Платоновна никогда на эту 
турецкую лесть не поддавалась и всегда горячо отстаивала свое 
непогрешимо русское происхождение. 
— Врешь ты, рожа твоя некрещеная! врешь, лягушка ты пузастая! — отвечает она, бывало, весело турку. — Я своего собственного поколения известного; да и у нас в своем месте даже и 
греков-то этих в заводе совсем нет, и никогда их там не было. 

 
8 

Нос у Домны Платоновны был не нос, а носик, такой небольшой, стройненький и пряменький, какие только ошибкой иногда 
зарождаются на Оке и на Зуше. Рот у нее был-таки великонек: 
видно было, что круглою ложкою в детстве кушала; но рот был 
приятный, такой свеженький, очертание правильное, губки алые, 
зубы как из молодой редьки вырезаны — одним словом, даже и 
не на острове необитаемом, а еще даже и среди града многолюдного с Домной Платоновной поцеловаться охотнику до поцелуев 
было весьма незлоключительно. Но высшую прелесть лица Домны Платоновны, бесспорно, составляли ее персиковый подбородок и общее выражение, до того мягкое и детское, что если бы 
вас когда-нибудь взяла охота поразмыслить: как таки, при этой 
бездне простодушия, разлитой по всему лицу Домны Платоновны, с языка ее постоянно не сходит речь о людском ехидстве и 
злобе? — так вы бы непременно сказали себе: будь ты, однако. 
Домна Платоновна, совсем от меня проклята, потому что черт тебя знает, какие мне по твоей милости задачи приходят! 
Нрава Домна Платоновна была самого общительного, веселого, доброго, необидчивого и простодушно-суеверного. Характер 
у нее был мягкий и сговорчивый; натура в основании своем честная и довольно прямая, хотя, разумеется, была у нее, как у русского человека, и маленькая лукавинка. Труд и хлопоты были 
сферою, в которой Домна Платоновна жила безвыходно. Она 
вечно суетилась, вечно куда-то бежала, о чем-то думала, что-то 
такое соображала или приводила в исполнение. 
— На свете я живу одним-одна, одною своею душенькой, ну а 
все-таки жизнь, для своего пропитания, веду самую прекратительную, — говорила Домна Платоновна. — Мычусь я, как угорелая кошка по базару; и если не один, то другой меня за хвост 
беспрестанно так и ловят. 
— Всех дел ведь сразу не переделаете, — скажешь ей, бывало. 
— Ну, всех, хоть не всех, — отвечает, — а все же ведь ужасно 
это как, я тебе скажу, отяготительно, а пока что прощай — до 
свиданья: люди ждут, в семи местах ждут, — и сама действительно так и побежит скороходью. 
Домна Платоновна нередко и сама сознавала, что она не всегда трудится для своего единого пропитания и что отяготительные труды ее и ее прекратительная жизнь могли бы быть значительно облегчены без всякого ущерба ее прямым интересам; но 
никак она не могла воздержать свою хлопотливость. 

 9