Черты из жизни Пепко

Д.Н. Мамин-Сибиряк  
 

 
 
 
 
 
 

 
 
 
 
 
 
 

ЧЕРТЫ ИЗ ЖИЗНИ 
ПЕПКО 

 

 
 
 
 

Москва 
ИНФРА-М 
2014 

1 

СОДЕРЖАНИЕ 

I........................................................................................................4 
II ......................................................................................................8 
III...................................................................................................12 
IV...................................................................................................17 
V....................................................................................................22 
VI...................................................................................................28 
VII .................................................................................................34 
VIII................................................................................................39 
IX...................................................................................................45 
X....................................................................................................52 
XI...................................................................................................59 
XII .................................................................................................66 
XIII................................................................................................70 
XIV................................................................................................76 
XV.................................................................................................82 
XVI................................................................................................89 
XVII ..............................................................................................95 
XVIII ...........................................................................................101 
XIX..............................................................................................107 
XX...............................................................................................113 
XXI..............................................................................................119 
XXII ............................................................................................124 
XXIII ...........................................................................................130 
XXIV...........................................................................................135 
XXV ............................................................................................141 
XXVI...........................................................................................147 
XXVII..........................................................................................153 
XXVIII ........................................................................................158 

2 

XXIX...........................................................................................164 
XXX ............................................................................................169 
XXXI...........................................................................................175 
XXXII..........................................................................................180 
XXXIII ........................................................................................185 
XXXIV........................................................................................191 
XXXV .........................................................................................197 
XXXVI........................................................................................202 
XXXVII.......................................................................................208 
XXXVIII .....................................................................................213 
XXXIX........................................................................................219 
XL................................................................................................224 

3 

I 

 
Стояло хмурое осеннее петербургское утро. Я провел скверную ночь и на лекции не пошел. Во-первых, опоздал, а вовторых, нужно было доканчивать седьмую главу третьей части 
первого моего романа. Кто пробовал писать роман, тот поймет, 
насколько последняя причина была уважительна. Прежде чем 
приняться за работу, я долго ходил по комнате, обдумывая какую-то сцену и останавливаясь у единственного окна, выходившего на улицу. Это окно было моим пробным пунктом, точно 
каждая трудная мысль сама останавливалась у него. Может быть, 
это было инстинктивным тяготением к свету, которого так мало 
отпущено Петербургу. Окно хотя и выходило на улицу, но открывавшийся из него вид не представлял собой ничего интересного. Просто пустырь, занятый бесконечными грядами капусты. 
Таких пустырей в глубине Петербургской стороны и сейчас достаточно, а двадцать лет тому назад их было еще больше. Мой 
пустырь до некоторой степени оживлялся только канатчиком, который, как паук паутину, целые дни вытягивал свои веревки. Я 
уже привык к этому неизвестному мне человеку и, подходя к окну, прежде всего отыскивал его глазами. У меня плелась своя 
паутина, а у него – своя. 
Обыкновенно моя улица целый день оставалась пустынной – в 
этом заключалось ее главное достоинство. Но в описываемое утро я был удивлен поднявшимся на ней движением. Под моим окном раздавался торопливый топот невидимых ног, громкий говор 
– вообще происходила какая-то суматоха. Дело разъяснилось, когда в дверях моей комнаты показалась голова чухонской девицы 
Лизы, отвечавшей за горничную и кухарку, и проговорила: 
– Она повесилась… 
Меня удивило то, что Лиза улыбалась, хотя это и делалось из 
вежливости к жильцу. Затем, она была так счастлива, что успела 
первой сообщить мне взволновавшую всю улицу новость. 
– Кто повесился? 
– Вировка весилась… 
Репертуар русских слов у Лизы находился в несоответствии с 
пожиравшей ее жаждой рассказать мне новость, и свое объяснение она закончила при помощи рук. Я понял, наконец, кто пове
4 

сился, и успокоенная чухонская девица скрылась. Впрочем, теперь я и без нее мог увидеть собственными глазами эту новость, 
то есть грязные босые ноги, выставлявшиеся из-под ветхого навеса, в котором канатчик складывал свою паклю и веревки. Толпа 
прибывала с удивительной быстротой, – откуда только бралось 
столько народа в пустынной улице. Стремглав летели босоногие 
«сапожные» мальчишки, портняжки, горничные, какие-то подозрительные бабы, разные «отставные», которыми по преимуществу населена Петербургская сторона, и просто «жильцы». Сначала 
толпа хлынула было в огород, но явившиеся на место действия 
два городовых выгнали любопытных обратно на улицу, и благодаря этому обстоятельству я из своего бельэтажа мог отлично видеть нижнюю часть неподвижно висевшего в сарайчике мертвого 
тела канатчика. Чухонка Лиза уже три раза вихрем пронеслась по 
улице взад и вперед, собирая на лету последние известия, чтобы 
сейчас же разнести их с проворством обезьяны по всем трем этажам нашего деревянного домика. Меня всегда возмущало это нахальное любопытство уличной толпы в таких случаях, а теперь в 
особенности, потому что мне казалось, что канатчик почти принадлежал мне, как собрат по профессии. 
Главным неудобством моей комнаты было то, что она отделялась от хозяйской половины очень тонкой дощатой стенкой, и 
слышно было каждое слово, которое говорилось по обе ее стороны. Благодаря этому обстоятельству я в течение какого-нибудь 
месяца до тонкости узнал всю жизнь моих хозяев, до мельчайших 
подробностей. Во-первых, они были люди одинокие – муж и жена, может быть, даже и не муж и не жена, а я хочу сказать, что у 
них не было детей; во-вторых, они были люди очень небогатые, 
часто ссорились и вообще вели жизнь мелкого служилого петербургского класса. Он уходил в какую-то канцелярию ровно в 
одиннадцать часов и возвращался обыкновенно к обеду. Если он 
запаздывал или приходил навеселе, жена начинала на него ворчать, постепенно усиливая тон. Видимо, у него был прекрасный 
характер, потому что в таких случаях он начинал оправдываться 
виноватым голосом, просил прощения и вообще употреблял все 
средства, чтобы потушить беду домашними средствами. Но всетаки он был большой хитрец. Я это знал по тем пустым словам, 
какими он старался заговорить жену. Он десятки раз косневшим 
языком повторял самые нелепые объяснения своего поведения, 
пока жене не надоедало слушать его глупости. Вся суть этой по
5 

литики заключалась в том, чтобы выиграть время и не дать жене 
войти в раж. Впрочем, эти опыты гипнотизма не всегда удавались, и дело доходило до очень громких слов, взаимных укоров, 
подавленной ругани, швыряния разных предметов домашнего 
обихода и каких-то подозрительных пауз, которые разрешались 
сдержанными рыданиями жены. В таких исключительных случаях я считал своим долгом издавать предупредительный кашель, 
ронял на пол книгу или начинал ходить по комнате, стуча каблуками. Этот маневр моментально производил желанное действие, 
и сцена заканчивалась сердитым шепотом, тяжелым молчанием и 
такими движениями, точно кто-то кого-то отталкивал и не мог 
оттолкнуть. Нужно признаться, что я не злоупотреблял своим 
влиянием, потому что мое вмешательство, очевидно, шло в пользу только виноватой стороны, которой являлся всегда муж, а я не 
хотел быть его тайным сообщником. Накануне разыгралась 
именно одна из таких семейных бурных сцен, и поэтому утро было молчаливо-тяжелое. Меня интересовало, как сегодня вывернется мой легкомысленный хозяин, который, как мне было известно доподлинно, именно по утрам мучился угрызениями совести. И представьте себе, этот хитрец воспользовался смертью 
несчастного канатчика, чтобы помириться с женой! Он так громко его жалел, так вздыхал, высказал столько хороших чувств и 
даже сам сбегал посмотреть на покойника, чтобы удовлетворить 
разгоревшееся любопытство жены в качестве очевидца. По тону 
ее голоса я уже слышал, что ей просто лень сердиться и что ради 
повесившегося канатчика она готова совсем простить своего тирана. Мое предположение скоро подтвердилось: послышался с 
его стороны ласковый шепот и уговариванье, а потом поцелуй. 
Одним словом, канатчик точно нарочно повесился именно в это 
утро, чтобы поссорившиеся накануне супруги помирились… 
– И хорошо сделал этот канатчик, черт возьми! – слышался 
голос мужа. 
– А если у него маленькие дети остались? – слезливо отвечала 
жена. 
– Почему непременно дети и почему непременно маленькие? 
Меня всегда удивлял тот быстрый переход, который совершался вслед за таким примирением. Муж сразу делался другим 
человеком – уверенный тон, ответы полусловами, даже походка 
другая. Так было и теперь. Прощенный грешник, видимо, чувствовал себя прекрасно и даже, кажется, любезно ущипнул жену, 

6 

потому что она подавленно взвизгнула и засмеялась, но в этот 
трогательный момент появилось третье лицо, которое вошло в 
комнату, не раздеваясь в передней. По первым фразам можно было заключить, что это третье лицо было своим человеком и притом, несмотря на сравнительно ранний час, было уже сильно навеселе и плохо владело заплетавшимся языком. По тону хозяина 
можно было заключить, что он не был рад неожиданному появлению гостя, который в другое время мог бы явиться спасителем 
семейного счастья, а сейчас просто не дал довести до конца счастливый момент. Сам гость упорно не желал замечать ничего и 
добродушнейшим образом что-то сюсюкал, причмокивал языком 
и топтался на одном месте, как привязанная к столбу лошадь. 
Все эти события совершенно вышибли меня из рабочей колеи, 
и я, вместо того чтобы дописывать свою седьмую главу, глядел в 
окно и прислушивался ко всему, что делалось на хозяйской половине, совсем не желая этого делать, как это иногда случается. 
Дальше я услышал, как хозяин что-то принялся рассказывать 
гостю, а тот одобрительно мычал. 
– Отлично… Одобряю! – повторял пьяный голос. – А я сейчас 
к нему пойду познакомлюсь… да. 
– Пожалуйста, оставьте, Порфир Порфирыч, – проговорила 
хозяйка. – Какое нам дело до других и какое мы имеем право мешать человеку?.. Наконец, я вас прошу, Порфир Порфирыч… Человек пишет, а вдруг вы ввалитесь, – кому же приятно в самом 
деле? 
– Пишет? Та-ак… – тянул гость и с упрямством пьяного человека добавил: – А я все-таки пойду и познакомлюсь, черт возьми… Что же тут особенного? Ведь я не съем. 
Я понял, что разговор шел обо мне и что хозяин своим молчанием поощряет намерение гостя, – проклятый плут за мой счет 
хотел выдворить непрошенного гостя, докончить прерванную 
сцену супружеского примирения в окончательной форме. Это 
меня, наконец, взбесило… Что им нужно от меня? Вот тебе и 
седьмая глава третьей части! Я приготовился так принять незваного гостя, что он в следующий раз позабудет мой адрес. А тут 
чухонка Лиза заглянула в мою дверь без всякой причины, ухмыльнулась и скрылась, как крыса, укравшая кусок сала. Как хотите, это было уже слишком: за мой счет готовилось какое-то 
очень глупое представление. 

7 

– Она дома… – послышался предупреждавший шепот Лизы, 
когда в коридорчике, отделявшем мою комнату от кухни, послышались какие-то шмыгающие шаги, точно чьи-то ноги прилипали 
к полу. 
 

II 

 
– Можно войти-с? – послышался голос за моей дверью, сопровождаемый пьяным причмокиванием и сдержанным хихиканьем 
Лизы. 
– Войдите… 
В дверях показался лысый низенький старичок, одетый в старое, потертое осеннее пальто; на ногах были резиновые калоши, 
одетые прямо на голую ногу. Обросшие бахромой, вытертые и 
точно вылощенные штаны служили только дополнением остального костюма, который, говоря откровенно, произвел на меня совсем невыгодное впечатление, и я даже подумал одно мгновение, 
что это какой-нибудь благородный отец, собирающий пятачки. 
Но старичок улыбнулся самым веселым образом и даже лукаво 
подмигнул мне, когда, как-то по-театральному, прочитал мне 
свою рекомендацию: 
– Порфир Порфирыч Селезнев, литератор из мелкотравчатых… Прошу любить и жаловать. Да… Полюбите нас черненькими… хе-хе!.. А впрочем, не в этом дело-с… ибо я пришел познакомиться с молодым человеком. Вашу руку… 
Бывают такие особенные люди, которые одним видом уничтожают даже приготовленное заранее настроение. Так было и 
здесь. Разве можно было сердиться на этого пьяного старика? 
Пока я это думал, мелкотравчатый литератор успел пожать мою 
руку, сделал преуморительную гримасу и удушливо расхохотался. В следующий момент он указал глазами на свою отставленную с сжатым кулаком левую руку (я подумал, что она у него болит) и проговорил: 
– Я – раб, я – царь, я – червь, я – бог…1 

                                                 
1 «Я – раб, я – царь, я – червь, я – бог» – у Г.Р.Державина (1743–
1816): «Я царь, – я раб, – я червь, – я бог!» (Ода «Бог», 1784). 

8 

При последнем слове кулак разжался, и в нем оказалось несколько смятых кредиток. 
– Это мой несгораемый шкаф, молодой человек… Хе-хе!.. 
Сколько вам нужно? Берите десять, пятнадцать… 
– Позвольте, мне кажется странным… Одним словом, что вам 
угодно от меня?.. 
Порфир Порфирыч посмотрел на меня непонимающим взглядом, быстро опустился на мой стул у письменного стола и торопливо забормотал: 
– Понимаю, понимаю… молодая гордость! Понимаю и не 
обижаюсь: так и должно быть. Это хорошо… Иначе оставалось 
бы сделать то же, что устроил ваш канатчик. А ведь какой хитрец… а? Я про канатчика… Вы только подумайте: у человека работишка совсем плохая, притом он должен кругом – хозяину за 
квартиру, в мелочную лавку, в кабак… да. Наконец, беднягу постоянно сосал червячок: эх, опохмелиться бы!.. Ну, и представьте 
себе, должен он целые дни тянуть эти проклятые веревки, целые 
дни думать, как ему извернуться, чтобы и голодная жена не ругалась, чтобы и своя голова не трещала и чтобы лавочник поверил в 
долг… И вот присмотрел он этакий гвоздь в своем сарайчике, 
приспособил веревочку и – готов. Это, скажу я вам, был истинный философ, который перехитрил все и всех. Понимаете: трах! – 
и ни долга в лавочку, ни платы за квартиру, ни похмелья, ни этих 
проклятых веревок, которые ему отравили всю жизнь. Я нахожу 
это недурным способом «раскланяться с здешним миром», как 
говорят китайцы. Главное, ремесло такое подлое у человека: вил, 
вил свои бесконечные веревки, ну, наконец, и соблазнился. На 
его месте всякий порядочный человек давно бы сделал то же самое… 
Слушая эту пьяную болтовню, я рассматривал физиономию 
Порфира Порфирыча. Ему было за пятьдесят лет. Жиденькие, 
мягкие, седые, слегка вившиеся волосики оставались только на 
висках и на затылке; маленькая козлиная бородка и усы тоже были подернуты сединой. Когда-то это лицо было очень красиво – и 
большой умный лоб, и живые, темные, большие глаза, и правильный нос, и весь профиль. Теперь это лицо от великого пьянства и 
других причин было обложено густой сетью глубоких морщин, 
                                                                                                        

9 

веки опухли, глаза смотрели воспаленным взглядом, губы блестели тем синеватым отливом, какой бывает только у записных 
пьяниц. Наконец, эти гримасы, причмокиванья и подмигиванья 
тоже говорили сами за себя. 
Мое первоначальное решение выпроводить гостя без церемоний сменилось раздумьем: зачем гнать пьяного старика – поболтает и сам уйдет. 
– Так вы, молодой человек, неужели никогда и ничего не слыхали про Порфира Порфирова Селезнева? – спрашивал старик, 
доставая берестяную тавлинку и делая самую аппетитную понюшку. 
– Ничего не слыхал. 
– Значит, и моего «Яблока раздора» не читали? 
– Нет… 
Старик вытащил из бокового кармана смятый лист уличной 
газетки и ткнул пальцем на фельетон, где действительно был напечатан рассказ «Яблоко раздора», подписанный П. Селезневым. 
– Да-с, а теперь я напишу другой рассказ… – заговорил старик, пряча свой номер в карман. – Опишу молодого человека, который, сидя вот в такой конурке, думал о далекой родине, о своих 
надеждах и прочее и прочее. Молодому человеку частенько нечем платить за квартиру, и он по ночам пишет, пишет, пишет. 
Прекрасное средство, которым зараз достигаются две цели: прогоняется нужда и догоняется слава… Поэма в стихах? трагедия? 
роман? 
Я сделал невольное движение, чтобы закрыть книгой роковую 
седьмую главу третьей части романа, но Порфир Порфирыч поймал мою руку и неожиданно поцеловал ее. 
– Люблю, – шептал пьяный старик, не выпуская моей руки. – 
Ах, люблю… Именно хорош этот молодой стыд… эта невинность и девственность просыпающейся мысли. Голубчик, пьяница Селезнев все понимает… да! А только не забудьте, что канатчик-то все-таки повесился. И какая хитрая штука: тут бытие, 
вившее свою веревку несколько лет, и тут же небытие, повешенное на этой самой веревке. И притом какая деликатность: пусть 
теперь другие вьют эту проклятую веревку… хе-хе! 
Порфир Порфирыч тяжело раскашлялся, схватившись за надсаженную простудой грудь, и даже выпустил из кулака деньги. Я 
подал ему стакан воды, и пьяница поблагодарил меня улыбнув
10