История живописи в XIX веке. Русская живопись

     Издание товарищества „ЗНАН1Е" (Спб., Невс^й, 92).





                ИСТОР1Я живописи





            русскаж живопись.




        . уАлександръ ^эенуа.








С.-ПЕТЕРВУРГЪ.
     Типограф, я Спб. акц. общ. печатная д!па пъ Poociw Е. Евдокимовь, Троицкая, 18.
1901.


’ -г? - : : . . f ;

                                                                                                                                                   ■ji

        pl с т о p i я русской живописи


    ВЪ





     Судьба русскаго искусства вообще, и въ частности живописи, престранная. Литература уже съ половины прошлаго вЪка начинаеть отражать въ ce6i общественный настроешя, быстро зат’Ьмъ крЪпнеть, ростетъ и, наконецъ, раз-цвЪтаетъ необычайно пышнымъ цв±.томъ въ произведен!яхъ великихъ свфтилъ русской мысли и слова; Пушкина, Гоголя, Достоевскаго, Толстого; въ ихъ творчеств-fa воплощается весь смыслъ русской жизни, все разнообразие, вся глубина ея стремлен!й. Развитее музыки слабее, сбивчив-fae, но все же достигаетъ удивительной высоты; она входить въ русскую жизнь и становится отражен!емъ этой жизни, будить въ нашихъ сердцахъ сокровенный, необъяснимыя, но доропя ощущетя. Однако друпя искусства, искусства образа, пластической формы, тЬмъ временемъ какъ-то маются, перебиваются, всегда оставаясь далеко позади литературы и музыки, какймъ-то слабымъ ихъ отголоскомъ, Въ чемъ же д-fano?                            \ ,
     Не виновата-ли въ томъ природная неспособность русскаго человека въ этой области, находящаяся, какъ думаютъ некоторые, въ зУЛсимоо^В^отъ географическаго положения, отъ скудости и однообраз!я впечатл-ЬЙ^^^Ггакже и отъ различныхъ историческихъ причинъ, каковы, наир. в-Ьковое раетгво низ-шихъ сословж, безтолковое воспитание высшихъ, или застылость релипозныхъ воззрЪшй? Все это, можеть быть, и действовало на развыте способностей, но относительно существа вопроса придется сразу ответить отрицательно, ибо-' са- ¹

Русская живопись,                                                  I ■ ;;

РУССКАЯ ЖИВОПИСЬ.


нач способность русскихъ людей ужъ во всякомъ случае не можетъ подвер-”,..’ься сомнънёю. Стоить только вспомнить, до какого мастерства живописи у ■ходили некоторые наши художники: Левицюй, Боровиковсюй, Щедринъ, .■бипренсюй, РФпинъ, Серову чтобы сейчасъ-же решить и безусловно, что чисто вописной способности въ русскомъ народе всегда было немало.
      Итакъ, .мастерство могло быть—и было. Но тогда, можетъ быть, не ,ыло, такъ-сказать, внутренняя матерёала: pyccKie художники, въ силу раз-ныхъ условш, были на такой низкой ступени развитёя, что угнаться за своими товарищами писателями имъ нечего было и думать? Но и это предположенёе неверно. Правда, большая часть художниковъ прозябала въ невежестве, :• ? вБдь въ другихъ странахъ это не мешало появленёю прекрасныхъ художе-щвенныхъ произведены; съ другой же стороны, въ среде русскихъ художнике въ немало встречалось за последыш векъ высокообразованныхъ и очень задающихся личностей, равныхъ которыми и на Западе нашлось бы немного. Стоить лишь вникнуть въ то, что представлялъ собой одинъ нашъ Ивановъ, ъ.къ глубокомудрый мыслитель-художникъ, чтобы сейчасъ-же отказаться отъ мысли, что наша живопись не могла именно за недостаткомъ значительныхъ лицъ с ;ть все столь-же глубокое, прекрасное и мощное, какъ дапъ любой народъ 1 Западе, или наши-же литература и музыка. Да и кроме Иванова не было :достатка въ сильныхъ и одухотворенныхъ индивидуальностяхъ среди рус-<ихъ художниковъ. Венецёановъ—такое явление, которому равнымъ въ то время .- I Западе быль только одинъ Рунге; ©едотовъ, пробившийся изъ николаевской : -'енщины до положешя вождя русской живописи; Верещагину такъ горячо, такъ стойко пропагандировавшей свои (быть можетъ, и не очень глубокёе, но искрен-. is и когда-то свежее) идеалы; Репинъ и Васнецову вырвавшиеся изъ провин-Сальнаго болота и сделавшиеся прославленными представителями школы; Ге, съ упорствомь и не безъ дерзости принявшийся въ своихъ картинахъ проповеды-ез.ть такёя философскёя воззрФнёя, который наименее были возможны у насъ; все ; :и и во главе ихъ, повторяю, Ивановъ,— такёя явленёя, которыя ясно доказываютъ, что недостатка въ значительныхъ личностяхъ среди нашихъ художниковъ отнюдь лс было. Напротивъ того, врядъ-ли за все XIX столетие въ исторёи живописи сыщется где-либо такое собранёе отчаянныхъ борцовъ и преобразователей.
     Отчего же эти силачи и храбрецы, въ общемъ, не дали ничего яркаго, гЛшительнаго, окончательнаго и цельнаго, а вся ихъ деятельность свелась къ чему-то въ конце концовъ недосказанному, серому и вялому, представляющему громадный интересъ для насъ, такъ какъ мы способны подъ непривлекательной корой отрыть драгоценное для насъ, затерянное, поломанное и загрязненное, ты являющемуся для западныхъ изеледователей и ценителей чемъ-то столь не-утФшительныму что и до сихъ поръ русская школа не добилась тамъ, подобно русской литературе, заслуженнаго почета и любви? Откуда же та кора, которая сковывала и душила у насъ даже самыхъ сильныхъ? Откуда такое бдужданёе самыхъ смелыхъ, такой хаосъ намфренёй, желанёй, такое коверканёе ■у :то недоразвитыхъ способностей? Откуда, еловому все то, что является причиной неутФшительнаго положешя нашего искусства, на поприще кото-ш.ч'о за все 200 лфтъ, что существуетъ у насъ общеевропейское искусство, трудилось столько почтенныхъ и превосходныхъ русскихъ людей?
     Не оттуда-ли, откуда вообще идетъ вся наша сумятица, а за ней, какъ слъдствёе ея, лфнь и апатёя „Обломовки*¹; отъ нашей — боюсь сказать столь и.-битое, но все же верное слово—оторванности отъ почвы, отъ незаполнимой пропасти, существующей между коренной народной жизнью и той наносной культурой, которую мы еще и теперь такъ мучительно сознаемъ, не ужившись

В В Е Д E H I Е.

3

въ течете двухъ стол1тш съ ней? Мы, въдь. все еще чувствуемы себя чужими среди нашихъ учреждений, нашего общества, всей нашей обстановки, и отдыхаемъотъ этой в1чной и мучительной натяжки, отъ этого мундира, только въ безконечныхъ, чисто-русскихъ бес!дахъ, въ чтении т1хъ-же бес!дъ, такъ дивно, полно и глубоко переданныхъ нашими писателями, или въ слушан!и тЬхъ п.1сенъ. котооыя являются отдаленнымъ, но върнымъ отражен!емъ того, что слушаетъ народы испоконы В'Ьковъ.
     Что же касается нашей живописи, скульптуры, архитектуры, художественной промышленности, то он! остаются для насъ такими-же чужими и ненавистными, какъ наши гимназш, департаменты или мертвыя улицы Петербурга. Кто же виноваты въ томъ? Художества-ли въ томъ виноваты—или мы сами, общество, для котораго они существуютъ?
     Не художества, не силы, ушедшая на нихъ, да и не мы сами по се 61, а все наши взаимныя отношения, отношежя не выдуманныя, не случайныя. но коренящ!яся въ самой исторш. Между русскимъ обществомъ и русскимъ искус-ствомъ царить то-же недоразум1н!е, какъ 200 л 1тъ томуназадъ, когда вм!ст1 съ кафтанами и париками къ намъ завезли голландская и н!мецюя картины, итальянсюя статуи. Какъ могли люди вдругъ полюбить всяк!я аллегор!и, чу-жихъ боговъ, святыхъ и ангеловъ, когда только-что они все это должны были ненавидеть, а любили по-своему, но крепко, отъ всего сердца, нечто совершенно другое?! Самъ Петръ не понималъ живописи: онъ любилъ забавляться въ картинкахъ воспоминаниями т1хъ сценокъ, которыя онъ вид!лъ въ своей милой Голланд’и, онъ еще больше любилъ наслаждаться „портретами" столь нужныхъ ему кораблей, но европейское искусство не вошло къ нему въ домъ, не ужилось съ нимъ. Петръ охотнее всего прожилъ бы весь в1къ въ своихъ убогихъ домишкахъ (только чтобъ не оставаться въ пугавшихъ его старинныхъ покояхъ), и если къ концу жизни и заметно въ немъ большее стремление къ роскоши и блеску, то это не въ силу внутренней потребности изящнаго, но изъ политическихъ соображений, такихъ-же, которыя руководили имъ, когда онъ въ торжественныхъ случаяхъ над4валы, противъ желания, роскошные кафтаны и новые, доропе парики. Елисавета, прожившая полы-жизни въ подмосковныхъ царскихъ теремахъ, ходившая на частыя богомолья въ древжя русски церкви, съ древними русскими иконами, не могла .побить того французскаго и итальянскаго шумливаго искусства, среди котораго она проживала и даже молилась, ставъ императрицей: все это ей служило лишь блестящей рамкой для ея красоты, подобно т!мъ золототканнымъ робро-намъ и миллюннымъ уборамъ, въ которыхъ она выходила на куртагъ. Дворъ, аристократия, кое-кто изъ именитаго купечества, слепо, но такъ-же поверхностно перенимали иностранную роскошь, входившую въ показную жизнь государей: понимания не было никакого, зато много чванства золотомъ и дорогими произведениями иностранныхъ мастеровъ. Люди того времени, за редкими исключениями, оставались тЬми-же древними русскими, съ т!ми-же древними привычками; они обзаводились изящными нарядами, строили великол1пныя палаты, накупали для нихъ картинныя галлереи, но приэтомъ ихъ внутреннее покои нередко походили на хл!въ, а сами они ходили у себя дома въ отрепьяхъ.
     Другое дело-—печатное и писанное слоев: оно и въ до-петровской Руси жило своей жизнью, даже неособенно стесненное, и переходъ зд!сь отъ стараго къ новому, сл!ян1е своего съ чужеземнымъ незаметно прошло въ самой жизни, основательно и безповоротно, искусство же было какъ-то выслано въ переднюю, где и стало томиться на-показъ другимъ, никому собственно ненужное.
1*

русская живопись.

      Въ течете всего 18-го века, и въ особенности къ концу его, западная культура уже сильнее проникала русскую жизнь, но опять-таки больше во всЬхъ другихъ ея областяхъ, кроме художественной; изменилось, и кореннымъ образомъ, все, что касалось нравственнаго склада, внутренней жизни и образованности, но осталась почти незатронутою ойеыанщна жизни. Грязь и безобразие, царствовавший въ жизни Безбородко, Потемкина и многихъ высокопоставленныхъ и богатыхъ русскихъ людей поздн-Ьйшаго времени, среди ихъ палатъ, тонко и со вкусомъ отдЪлан-ныхъ иностранными мастерами превосходно доказываютъ, что мало имъ было дела до всего этого, что въ сущности и они, подобно Петру, предпочли-бы незатейливое, но зато родное удобство всему тому чужеземному и потому стеснительному.
      Наше современное русское общество уже ни въ какомъ случай не мо-жетъ считаться аз!атскимъ и варварскимъ; душа его воспитана всЬмъ, что только есть св'Ьжаго и св'Ьтлаго; оно само создало немало дивнаго и высо-каго, изумившаго весь м:ръ и поучившаго его; однако, въ наружныхъ проявле-н1яхъ жизнь его не много чЪмъ отличается отъ жизни его предковъ. За-границей, попрежнему, русскаго человека узнаютъ по безобразной, иногда даже неопрятной одежде; наши города, нашъ знаменитый Невскш—каюе-то музеи воп!юща-го безвкусия, памятники равнодушия къ прекрасному, къ мало-мальски изящному: обстановки квартиръ, часто даже богатыхъ людей, англичанину или немцу показались бы достойными жилищъ разве только чернорабочихъ. Намъ все это иностранное до сихъ поръ претить до отвращен!я. Противъ своей воли навязывали себе чужеземную роскошь наши дЪды, да и то не любовались ею, поглядывали на нее, какъ на чужой скарбъ, вторгнувшийся въ ихъ помещения; картины для галлерей---на-показъ, мебель для залъ—на-показъ! А въ наше время, sipH’be -незадолго до нашего времени, на все это прямо цинично махнули рукой, со всемъ этимъ развязались, все это продали, забыли, пользуясь случа-емъ, что оно было заклеймено политическими и этическими учениями 50-хъ — 60-хъ годовъ.
      До чего мало вошло искусство къ намъ въ жизнь -лучше всего доказываютъ воззрения на него умнейшихъ и образованнЪйшихъ нашихъ людей. Начиная съ Пушкина, валявшагося въ ногахъ передъ „ген!емъ¹¹ Брюллова, кончая Львомъ Толстымъ, написавшимъ печальный, по основному непониманию, трактатъ объ искусетвЪ, sei безъ исключения, даже Гоголь и Достоевсюй, имели самыя темныя, сбивчивыя понят!я о живописи, скульптуре, архитектуре.
      Да что писатели — сами художники наши мало любятъ искусство, оно не вошло и къ нимъ въ жизнь, и они сами не чувствуютъ духовной потребности въ немъ. Что можетъ быть безотраднее обстановокъ, среди ко-торыхъ живутъ величайгше наши мастера, что возмутительнее тЬхъ речей, который приходится слышать отъ нихъ, и на первомъ месте—той аксюмы, въ которую они, какъ это ни странно, непоколебимо веруютъ, что живопись и, вообще, пластическое искусство по самому существу неизмеримо ниже литературы?
      Изиенивъ кашу жизнь, намъ не привили новаго западнаго искусства, точнее—потребности въ немъ: оно намъ вовсе еще не нужно... Разумеется, бедотовъ, Репины стали для насъ ближе, занятнее, понятнее, нежели Его-ровъ и Лосенко, но все же и они остались какими-то лишними: мы и ихъ не впустили въ свою внутреннюю жизнь, мы для нихъ не подумали бы сами измениться, мы и на нихъ смотрели, какъ на мимолетную забаву, какъ на какую-то иллюстрацию, едва-ли нужную, къ темъ книгамъ въ шкафу, которыми зачитываемся, который совершенно заполнили всю нашу умственную жизнь,

ВВЕДЕН1Е.

5

а не какъ на главное, нужное, необходимое украшен!е нашего существовала и поучеше нашего духа.
     Русский челов!къ, какъ и всякий другой, нуждается въ образахъ и фор-махъ, и древн!й руссюй челов!къ находилъ удовлетворение этой потребности въ своихъ расписанныхъ палатахъ, въ своихъ чудесныхъ церквахъ, въ литур-Г1и, отчасти даже въ иконахъ, несмотря на всю ихъ застылость; но когда вза-м!нъ этого родного, взлел!яннаго изъ самаго сердца, принесли и навязали ему быть можетъ и бол!е совершенное по форм!, но чужое, то онъ отъ своего-то по принуждению отсталъ, но къ новому такъ и не присталъ. В!дь странно: въ какой-нибудь простой изб! съ ея р!зьбой и полотенцами, въ какомъ-нибудь д!вичьемъ наряд-h есть искусство, хоть и бедное, но вполн! подходящее, милое и даже необходимое; простой, бедный мужикъ прямо нуждается въ искусств!, онъ раскрашиваетъ свои недолгов!чныя барки, свою дугу (и какъ красиво!}, свою посуду,—и все это такъ характерно, сочно, своеобразно, и даже прекрасно, хоть и неумъло; а въ богатомъ дом! кром! вздорнаго, ребяческаго, подчасъ испошленнаго копирования западнаго искусства ничего не встр!тишь.
     Общество не принимало участ!я въ развитии искусства, или принимало въ крайне слабой степени, а между т!мъ взам!нъ этого нашлось ц!лое всемогущее учреждение, которое, не встр!чая никакого противод!йств!я со стороны безучастнаго къ искусству общества, взяло на себя вершен ie судебъ русскаго искусства, на основании самыхъ правипьныхъ и патентованныхъ данныхъ, за-имствованныхъ изъ такихъ-же учреждена на Запад!. Получилось н!что по-истин! ужасное: настоящей источникъ одухотворения искусства—взаимод!й-ств!е художествъ и общества—отсутствовалъ, а нам!сто его явился какой-то насосъ, принявшейся накачивать б!дное русское искусство всякой схоластикой, ужъ окончательно отчуждавшей его отъ общества.
     Но старашя нашихъ великихъ мучениковъ и страдальцевъ—художниковъ— не пропали даромъ: главный врагъ, главная поддержка чужого, лживаго и ненужнаго, въ наше время уже сражена и бол!е не опасна. Старая академия умерла,—на ея м!ст! выросла другая, но ужъ нестрашная, безъ всякой опре-д!ленной эстетической программы, академ!я, попирающая академизмъ,—существо компромиссное, об!щающее когда-нибудь выясниться въ н!что опред!-ленное и вполн! ц!лесообразное. Съ другой стороны, и насъ, позже вс!хъ положимъ, но наконецъ коснулось великое нашоналистическое движете Запада. Сначала, какъ и тамъ, явились предтечи-археологи, зат!мъ кое-кто изъ художниковъ попробовалъ стать русскимъ, а теперь ужъ почти вс! художники и все общество чувствуютъ великую радость оттого, что могутъ им!ть свое русское искусство, по-своему творить, и даже по-своему красиво жить, по-своему наслаждаться своими красотами. Но это еще такъ ново для насъ, для общества и художниковъ, что лишь робко и съ тревогой мы идемъ точно по новому, а въ сущности по старому пути.
     Безчисленны ошибки, безчисленны кружен1Я, многое душа наша позабыла, мы ощупью бродимъ въ св!тл!ющихъ сумеркахъ. Но какъ-будто всходить заря, и, можетъ-быть, не такъ далеко время, когда мы поймемъ другъ друга, общество и художники, наконецъ влюбимся другъ въ друга, сольемся и создались тогда н!что органически коренящееся въ насъ, какъ въ частяхъ великаго народ-наго ц!лаго, нужное, полное и животворящее, потому что—свое, родное.

русская живопись.


    II.

     Принято считать, что Петръ Великш познакомилъ Poccira съ западнымъ искусствомъ, что при немъ были посеяны первыя семена художественнаго понимания въ обше-европейскомъ смысла и что уже въ его время являются первые всходы новой русской школы живописи. Действительно, Петръ съ 10-хъ годовъ XVIII в., когда существеннейшее въ государственномъ устроенш имъ было уже сделано, сталъ вместо прежнихъ своихъ блокгаузовъ строить дворцы на немецкий ладъ, украшать ихъ плафонами, стенной живописью, картинами; самъ онъ не дичился больше художниковъ, позволялъ имъ списывать свою „персону¹* и, такимъ образомъ, способствовалъ тому, что и у насъ укоренился обычай оставлять потомкамъ свои изображения; наконецъ, послалъ несколькихъ молодыхъ людей, проявившись кое-как!я способности, за-границу для обучешя живопис-нымъ и другимъ мастерствамъ, и даже приблизилъ одного изъ нихъ къ себе, по возвращении его въ Россию, назначивъ его гофмалеромъ; вероятно также, онъ привелъ бы въ исполнение свое намфреше, вФрн"Ье—проектъ перваго ревнителя художествъ Аврамова, основать Академш Художествъ, если бы смерть не прервала его ппановъ.
     Но спрашивается: означаютъ-ли все эти факты, что Петръ любилъ и по-нималъ искусство такъ, какъ въ то время понимали его въ Европа, и является-ли, въ самомъ д'Ьл'Ь, онъ первымъ сЬятелемъ самостоятельной русской школы? Вернее, что нЪтъ.
     Отъ Петра ускользнуло то, что въ данное время являлось въ Европе истиннымъ, живымъ искусствомъ. Если мы взглянемъ на художественный школы въ Европа въ начала XVIII в., то увидимъ странную картину какого-то душевнаго безплод!я и унын!я. Въ Англш и Фландрии уже умерли последнее преемники ванъ-Дейковъ и Тен1еровъ, на месте ихъ укрепилось, подъ покровительствомъ чужеземныхъ государей, самое тупоумное и ходульное подражаше бопонцамъ; въ Голланд,и доживала кое-какъ голландская школа, лишь слабо, робко, съ какимъ-то ненужнымъ педантиэмомъ повторявшая заветы стариковъ, и то не лучшихъ, теснимая сама новейшимъ классическимъ движешемъ, которое было порождено злополучнымъ ванъ-деръ-Верфомъ; въИспа-Н1И-—совершенная пустыня; въ Италш—бездушные ловкачи, удивительное мастерство и полное отсутствие искусства; въ Герман1и—слабыя и смешныя потуги угнаться за версальской помпой, или жиденькое подражан!е голландцамъ. Въ одной лишь Франщи, после того, что толпа Лебрёновскихъ птенцовъ вконецъ уморила французское общество тоской своихъ драпировочныхъ, жестикулирую-щихъ и пестрыхъ картинъ, снова ожили и выглянули на светъ Бож!й полуза-мерзшёя Музы, стыдливо переодетыя въ маскарадный нарядъ, и пошли робко, почти пугливо, слФдомъ за своимъ очаровательнымъ запеваломъ—Ватто.
     Этого-то явлежя Петръ и ^|»заметилъ; но если бы заметилъ, то врядъ-ли былъ бы спюсобенъ оценить его'^Екъ следуетъ, а попробуй онъ перенести что-лиЛ^Вдобное къ себе, наверное ничего хорошаго изъ этого бы не вышло. То, ,^^ИРакъ чудно пришлось по вкусу утонченнымъ, усталымъ французамъ, съ як^^И^детской безпечностью сбросившимъ железныя фижмы и выбежав-шимъ въ широкихъ и мягкихъ халатахъ изъ прямолинейныхъ, граненыхъ са-довъ на нужную травку, подъ тень шуршащихъ рощицъ, то милое, но чуточку старческое ребячество — не могло прштись по вкусу полуаз!атамъ, мечтав-шимъ о грубыхъ наслажден1яхъ, о выпивке, о блеске, а вовсе не о такихъ „невинныхъ** удо воль ст в 1яхъ. Только-что съ громаднымъ трудомъ ихъ выдрес

В В Ы Е ШАГ

7

сировали строить огромный палаты, ездить восьмеркой цугомъ въ каретахъ, носить тяжелые парики, узк!е башмаки и неудобные кафтаны, только-что они уверовали, что зъ этомъ-то и заключается прелесть европейской культуры, а тутъ вдругъ имъ объявили бы, что все это старо и что можно пойти запросто погулять въ лъсъ, въ халатъ, и полежать на лужайке. Они бы не поверили: Ватто для нихъ ничего не означалъ. Вся русская жизнь до Екатерины II и во многихъ отношен!яхъ и после нея пред-ставляетъ намъ испуганное же-лан!е угодить европейскимъ тре-бовашямъ, не ударить лицомъ въ грязь передъ иностранцами. Все, самыя даже блестящая фантазш царей и царедворцевъ не подымались выше грубо понятаго при-лич1Я, желания пустить пыль въ

И. Huhttiiiitrir,.                                       сои.иаий.

глаза, перещеголять роскошью любой дворъ. Никто, разумеется, не понималъ, ослепленный за-границей мишурой оффищальнаго блеска, что тамъ, въ этомъ недосягаемомъ Париже, c’e?t tres regu — ходить такими растег-нутыми и развязными, какъ имъ самимъ отъ души хотелось.
     Если бы Петръ дожилъ до того, чтобъ' познакомиться въ Голланды съ Троостомъ или въ Анппи съ Гогартомъ, то, наверное, его практический, богатый жизненной мудростью умъ оценилъ бы эти нолмныя явления, онъ, можетъ быть, постарался бы ввести нечто подобное въ русскую жизнь, и у насъ сотней лЪтъ раньше явился бы бедотовъ. Но Петръ не дожилъ, а, разумеется, чопорной Аннъ и элегантной Елисавет^ не могли понравиться как!я-то простонародный сценки, начиненныя нравственной проповедью или самымъ грубымъ, мужиц-кимъ юморомъ.
     Впрочемъ, о русскомъ искусстве Петровскаго времени невозможно ничего сказать кроме такихъ общихъ соображены, такъ какъ те сведен!я, который имеются у насъ о первыхъ русскихъ художникахъ, до крайности безсодержа-тельны и сбивчивы, достоверныхъ же произведены ихъ почти - что нетъ. Можно только для кур!оза отмътить, что сА=ба, сыгравшая вообще черезчуръ жестокую роль во всемъ последующемъ ру^Гкомъ художестве, УЗД^и къ пер-вымъ этимъ мастерамъ отнеслась очень сурово. Обоихъ пенс!он^И|^кПетра постигла грустная участь: МатвЬевъ умеръ, не доживъ до^ сор^^вЬтняго возраста, Никитинъ въ лучшую пору своей жизни былъ (^ри ЛвР заса-женъ въ тюрьму, впоследствии битъ кнутомъ и сосланъ. Если портретъ не-известнаго гетмана и портретъ Петра 1 на смертномъ одре (приписываемый также Дангауеру), въ музее Академы, действительно кисти Никитина, то можно только крайне пожалеть о такой печальной участи его, потому что онъ не уступаетъ въ мастерстве ихъ живописи, сочномъ и густомъ колорите западнымъ

РУССКАЯ живопись.

  современнымъ живо писцами; но приписывание ему этихъ портретовъ ничЪмъ достоверными не подтверждено. Портреты Матвеева съ женой ■— несомненно работы этого художника (онъ завЪ-щанъ въ Академ! ю Худо-жествъ его сыномъ)—с в и -детельствуети о живомъ его отношении къ делу; это— характерная вещь, врезывающаяся въ память, слабо нарисованная, но недурная по зеленоватому колориту. Однако этого портрета мало для того, чтобъ судить о таланте и значенш Матвее
  J. Матмъсвъ. Норшретъ художника и его жены. ва, картины же его въ Строгановской коллекцш и въ Музее Александра III не подымаются выше самой заурядной академической рутины.
     Намъ известно еще несколько именъ русскихъ художниковъ последующего времени: Аргуновы, Антроповъ, Адольскш, но изъ нихъ никто, вплоть до Рокотова, не является для насъ яснымъ; почти все, что приписывается имъ, на самомъ деле едва-ли ихъ работы, а что достоверно ихъ, то невысокаго достоинства. Аргуновъ былъ зараженъ немецкой манерой живописи, писалъ въ беле-соватыхъ тонахъ, съ металлическимъ глянцемъ, гладко и сухо, но портреты его не лишены исторической прелести. Достоверные портреты Антропова въ Синоде и его образа (совершенно испорченные) въ Андреевскомъ соборе въ Юеве указываютъ на то, что онъ действительно могъ выучить перваго нашего большого мастера Левицкаго пр!емамъ, какъ справляться съ тканями, мебелью и отчасти даже лицомъ, но въ то-же время эти вещи обнаруживаютъ чисто российскую наклонность къ черноте, къ желтому, оливковому тону, вполне объяснимую въ художнике, обучавшемся у иконописнаго мастера. Преемственность старой иконописной школы, такимъ образомъ, нашла себе выражете въ его творчестве (а черезъ него и во всемъ последующемъ развитии русской живописи) далеко не въ благополучномъ отношены. Кое-что отъ этой преемственности замечается даже у Левицкаго, а пагубное вл!яше ея на нашихъ столбовъ Академии: Лосенко, Угрюмова, Шебуева, было темъ более могущественно, что они мало изучали светлую природу, будучи слишкомъ заняты подражан!емъ чернявымъ Болонцами и Римлянами.
     Роль этихъ первыхъ начинателей, известныхъ и неизвестныхъ поименно, вероятно, сводилась къ тому, чтобъ кое-какъ, въ скромной степени, помогать иностранцамъ (также не очень значительнымъ, преимущественно театральными декораторамъ, бравшимся за всякую всячину) исполнять заказы по рас-писыван(ю стенъ дворцовъ, по изготовлен!ю девизовъ и транспарантовъ для иллюминаций и тр5умфальныхъ арокъ, по производству сотнями царскихъ изображен^, а въ лучшихъ случаяхъ имъ удавалось писать портреты съ вельможи и богатыхъ купцовъ, которые къ художниками относились не лучше, а скорее въ сто разъ хуже, нежели къ поэтамъ.