Сюжетная типология русской литературы XI-XX веков (Архетипы русской культуры). От Средневековья к Новому времени

В. К. Васильев  
 
 
 
 
 
 
СЮЖЕТНАЯ ТИПОЛОГИЯ РУССКОЙ  
ЛИТЕРАТУРЫ XI–ХХ ВЕКОВ  
(АРХЕТИПЫ РУССКОЙ КУЛЬТУРЫ) 
 
От Средневековья к Новому времени 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
Красноярск  
ИПК СФУ 
2009  

УДК 821.161.1 
ББК 83.3(28) 
 
В19 
 
Рецензенты:  
Е. И. Дергачева-Скоп, д-р филол. наук, проф. Новосибирского государственного университета;  
О. Н. Фокина, д-р филол. наук, доц. Новосибирского государственного университета 
 
Васильев, В. К. 
В19 
 
Сюжетная типология русской литературы XI–XX веков (Архетипы русской культуры). От Средневековья к Новому времени : монография / В. К. Васильев. – Красноярск : ИПК СФУ, 2009. – 260 с. 
ISBN 978-5-7638-1932-8 
 
В монографии представлен синтез теоретического и практического подходов к произведениям русской литературы в рамках структурной типологии. Рассматриваются жанры 
«преподобнического» и «мученического» житий, «воинской повести», сочинения А. Курбского, протопопа Аввакума, тексты о «злых» и «добрых женах», произведения И. С. Тургенева, В. М. Шукшина. Показано, что все они восходят к архетипическому сюжету о Христе 
и Антихристе и образуют смежные ряды в границах общего типологического направления.  
Выстроенная типология позволяет обнаружить «повторяемость в больших масштабах» (В. Я. Пропп) в более чем тысячелетнем национальном историко-литературном процессе, выявить глубинную преемственность между средневековой и новой русской литературой. Предложенный теоретико-методологический подход выводит на решение задачи 
построения истории русской литературы, основанной на структурно-типологических 
принципах.  
Работа предназначена для филологов, гуманитариев, а также для всех, кто интересуется русской словесностью, историей, ментальностью и культурой. 
УДК 821.161.1 
ББК 83.3(28) 
Исследование выполнено в рамках  
интеграционного проекта СО РАН  
«Сюжетно-мотивные комплексы русской литературы  
в системе контекстуальных и интертекстуальных связей». 

В оформлении обложки использованы: 
1. Спас Нерукотворный. Икона XII–XIII вв. (Москва, ГТГ). 
2. Никон, патриарх Московский и всея Руси. Миниатюра "Царского титулярника", 1672. 
3. Конный опричник. Резьба по металлу – на поддоне подсвечника. Конец XVII века.  
Государственный историко-архитектурный и художественный музей-заповедник  
"Александровская слобода", г. Александров. 
4. Протопоп Аввакум. Вышитая икона работы В. Павловой. 
5. Св. Борис и Глеб. Икона XIV века (Ленинград, ГРМ). 
6. Переправа войска московского великого князя Дмитрия Ивановича через Дон. Миниатюра. 
Лицевой свод XVI века. Древний летописец, т. II (Ленинград, БАН). 
7. Иван IV (Грозный). Парсуна XVI века. 
 
ISBN 978-5-7638-1932-8 
© Сибирский федеральный университет, 2009 
 
© Оформление, оригинал-макет, ИПК СФУ, 2009 
 
© В. К. Васильев, 2009 
 

Посвящается моей бабушке  
Яновой Кристине (Хрестинии) Семеновне 
 
 
 
 
 

— Ââåäåíèå — 

Отправной точкой для построения сюжетной типологии в данной работе послужили сюжеты русской агиографии. И это далеко не случайно. 
Неизменно на протяжении веков в центре внимания авторов разного типа 
житий находился «внутренний человек», его судьба от рождения и до 
смерти, душа в высших ее проявлениях (святости), равно как и в самой 
бездне падения. В этом отношении жития уникальны, опыт постижения 
человека, содержащийся в них, бесценен. К тому же выясняется, что 
«агиографическое», «житийное» пространство древнерусской литературы 
гораздо шире, чем могло представляться до сих пор, равно как объем и 
глубина наследования житийных образов и сюжетов новой литературой 
имеет неожиданные масштабы. Они таковы, что их довольно сложно ограничить, вероятен вывод об их абсолютности. То есть агиографическое 
жизнеописание в буквальном смысле – основа сориентированных на христианскую традицию бесчисленных сюжетов-жизнеописаний (биографий) 
в новой литературе. (С учетом всех влияний, прежде всего западных литератур, 
кстати, 
возросших 
на 
той 
же 
христианской 
почве.)  
О. Э. Мандельштам писал: «Мера романа – человеческая биография или 
система биографий»1; «Отличие романа от повести, хроники, мемуаров 
или другой прозаической формы заключается в том, что роман – композиционное, замкнутое, протяженное и законченное в себе повествование о 
судьбе одного лица или целой группы лиц. Жития святых, при всей разработанности фабулы, не были романами, потому что в них отсутствовал 
светский интерес к судьбе персонажей, а иллюстрировалась общая идея»2. 
Выясняется, что и роман, и повесть, и рассказ, и драма, – и стихи и проза в 
«повествовании о судьбе одного лица или целой группы лиц» в «системе 
биографий» наследуют «общую идею» жития. Установление этой наследственности вполне обнаружимо.  

                                                            
1 Мандельштам О. Э. Конец романа // Мандельштам О. Э. Слово и культура : статьи.  
М., 1987. С. 73–74. 
2 Там же. С. 72. 

Житийная литература представляется нам недооцененной во многих 
отношениях, в том числе и как важнейший исторический источник по исследованию ментальной, духовной истории нации.  
Попыткой практического разрешения означенных вопросов и является настоящая работа. И если ее название может показаться неожиданным, то объяснимся: оно вытекает из проблем, представляющимися 
весьма актуальными и существенными для современной гуманитарной 
науки.  
Отсчет научной традиции изучения жанра жития принято вести со 
времени выхода в свет работ И. С. Некрасова, В. О. Ключевского, И. А. Яхонтова, а это вторая половина 60-х – начало 80-х годов ХIХ века.  
И. С. Некрасов в статье «Древнерусский литератор» поставил задачу реконструировать образ «писателя»-агиографа, видя в нем «в полном 
смысле реалиста», положившего «начало натуральной школе»3. Следующий свой труд он посвятил разрешению задачи выявления и описания 
«народных редакций» (составленных авторами, «неопытными самоучками») северорусских житий ХV–ХVII веков, полагая найти в них отражение действительности в незатемненном и непреукрашенном виде4. Работы 
И. С. Некрасова и сегодня оказываются в определенной степени информативными, однако для темы данного исследования их содержание имеет 
самое косвенное значение5.   
Большое влияние на последующее изучение агиографии оказал труд 
В. О. Ключевского «Древнерусские жития святых как исторический источник» (М., 1871). Молодого ученого подвигло взяться за исследование 
широко распространенное в научной среде мнение, что жития, находящиеся в сфере внимания церковных авторов, должны быть введены и в научный оборот как новый и ценный источник достоверных исторических сведений6. Результаты, к которым привела попытка В. О. Ключевского под
                                                            
3 Некрасов И. Древнерусский литератор // Беседы в Обществе любителей российской словесности при Императорском Московском университете. Вып. 1. М., 1867. С. 48.  
4 См.: Некрасов И. С. Зарождение национальной литературы в Северной Руси. Ч. 1. Одесса, 
1870. С. 4. 
5 «И. С. Некрасов под термином “реалист” имеет в виду натурализм изображения в целом 
ряде житий разнообразных черт реальной жизни эпохи. И в этом смысле характеристика  
И. С. Некрасовым особенностей древнерусской агиографии во многом справедлива, хотя, конечно, мы не можем считать древнерусского агиографа основоположником литературного течения 
ХIХ в.», – отмечает Л. А. Дмитриев (Дмитриев Л. А. Житийные повести русского Севера как памятники литературы ХIII–ХVII вв. Л., 1973. С. 9).  
Несостоятельность посылки, положенной в основу второй работы И. С. Некрасова, была 
очевидна уже В. О. Ключевскому; позже об этом писал И. У. Будовниц (см.: Будовниц И. У. Монастыри на Руси и борьба с ними крестьян в ХIV–ХVI веках (по «житиям святых»). М., 1966.  
С. 30). Итогом обсуждения вопроса, в котором представлены положительные и отрицательные 
стороны трудов И. С. Некрасова, можно считать процитированное исследование Л. А. Дмитриева. (См.: Дмитриев Л. А. Житийные повести русского Севера… С. 9–11.)  
 6 «Поиски новых, нетрадиционных источников давно уже стали предметом особых забот 
историков, и уже к середине ХIХ в. значительные надежды были возложены на житийную 

твердить особое значение житийной северорусской традиции ХII–ХVII веков для исторического источниковедения, оказались неутешительными. 
«По существу противоречие между названием и содержанием книги парадоксально. Жития святых, выступающие в названии книги как исторический источник, развенчиваются автором как источник в высшей степени 
недостоверный. Этот парадокс максимально усилен Ключевским…» 7 . 
«…Книга Ключевского может быть воспринята как пример поучительной 
неудачи, неизбежной при неверной научной постановке вопроса»8. Впрочем, авторы цитируемого «Послесловия» говорят и о возможности поворота исследования в другом направлении. «Есть основания полагать, что 
“Жития” должны были стать книгой об истории “умственного развития”, 
но выстрел Каракозова (1866 г.) и общее изменение тона журнальных статей представили многие вещи в ином свете и, видимо, побудили ученого 
оставить свое намерение»9.  
Перу Г. П. Федотова принадлежит очерк «Россия Ключевского», в 
котором содержится много тонких и точных психологических наблюдений 
над портретом автора «Древнерусских житий…» и классического труда по 
русской истории. В В. О. Ключевском автор видит сына бедного сельского 
священника, вышедшего из семинарии до окончания курса, человека, жизненные впечатления и социальные идеи которого были почерпнуты в основном из 1860-х годов. Оттуда же и понимание им «реализма». «Ключевский реалист: он враг в истории “созерцательного богословского ведения” 
и “философских откровений”. <…> Ключевский, с его развенчиванием героев, с его едкой усмешкой, многим приводил на память нигилиста. Правда, делали это сближение лишь для того, чтобы сейчас же его отбросить. 
Ключевский не нигилист: он слишком широк для этого, слишком верит в 
“нравственный капитал”. Но метка нигилизма на нем недаром. Через нигилизм он прошел. Вчерашний семинарист, молодой московский студент 
(1862–1865) с жадностью набрасывается на передовые журналы, увлекается Добролюбовым, Чернышевским, гордится ими как “нашими”, поповичами. <…> Ключевский скоро переболел эту детскую болезнь, но следы ее 
остались»10. «Он дал в своем курсе целостное построение русского исто
                                                                                                                                                                                          
литературу с ее как бы бьющим в глаза бытовизмом», – пишут авторы «Послесловия» к репринтному изданию труда В. О. Ключевского (Плигузов А. И., Янин В. Л. Послесловие // 
Ключевский В. О. Древнерусские жития святых как исторический источник. М., 1988. С. 2). 
Здесь же приведены высказывания А. А. Куника, Ф. И. Буслаева, П. М. Строева на данную 
тему. Последний, в частности, писал: «Кто соберет все жития святых русских, сказания об 
иконах, отдельные описания чудес и тому подобное и прочтет все это со вниманием и критикою, тот удивится богатству этих исторических источников».  
7 Плигузов А. И., Янин В. Л. Послесловие. С. 6. 
8 Там же. С. 7. 
9 Там же. С. 7–8. 
10 Федотов Г. П. Россия Ключевского // Федотов Г. П. Судьба и грехи России / Избранные  
ст. по философии русской истории и культуры : в 2 т. СПб., 1991. Т. 1. С. 331–332. 

рического процесса и во вступительных лекциях к нему – основы своей исторической философии. В этом курсе самое поразительное – исключение 
всей духовной культуры, при стремлении к законченному объяснению 
“процесса”»11. «…Он не знает сам, что делать с личностью и особенно творимой ею духовной культурой»12. «Марксизм был политическим и радикальным выражением той тенденции интеллигентской мысли, которая в 
границах научного историзма удовлетворялась школой Ключевского»13. 
«Образованный читатель <…> в школе Ключевского <…> не узнает, чем 
была жива Россия и для чего она жила»14.  
Показательно название статьи Даниэля Бона, сопоставляющего 
подход к житиям В. О. Ключевского и Г. П. Федотова: «Житийная литература как исторический источник (Две точки зрения: В. О. Ключевского 
и Г. П. Федотова)». Итог размышлений автора статьи выражен в следующем заключении: «…труды Ключевского, посвященные русским житиям, 
явились первым этапом в их изучении – и надо его благодарить за это.  
Но он остался слепым к внутренней их ценности, определяемой их духовным содержанием. Федотов пошел дальше, открыв ценность житий 
как источника для изучения русской религиозности. Этим он вписал русскую агиографию в большую историю религиозного менталитета»15. 
Негативное отношение к житиям со стороны историков после выхода 
работы В. О. Ключевского сохранялось очень долго. Спустя почти столетие 
И. У. Будовниц писал, что «пришла пора реабилитировать “жития святых” в 
качестве исторического источника и пересмотреть установившийся в историографической практике взгляд В. О. Ключевского на “жития” как на литературные произведения, бедные по содержанию»16. Свидетельством реабилитации темы в науке явились многочисленные публикации, в которых 
жития рассматриваются как источник исторических сведений.  
При обращении к труду В. О. Ключевского обнаруживаются и другие 
аспекты. И. У. Будовниц внес вполне верное уточнение в его характеристику. 
«В ходе работы над “житиями” В. О. Ключевский должен был изменить план 
своего исследования, написав вместо работы по колонизации Северо
                                                            
11 Федотов Г. П.  Россия Ключевского. С. 339. 
12 Там же. С. 341. 
13 Там же. С. 346. 
14 Там же. С. 341. 
(Основная работа Г. П. Федотова, посвященная русским житиям, книга «Святые Древней 
Руси», была издана в 1931 году в Париже. Впервые в Советском Союзе в Москве (1990 год).  
Г. П. Федотов столь тонко понимал В. О. Ключевского не только в силу своего психологического дара, но и потому, что сам прошел сходный с ним путь умственных и духовных исканий. 
(См., например: Мень А. В. Возвращение к истокам // Федотов Г. П. Святые Древней Руси. М., 
1990. С. 8–9 и др.). 
15 Бон Д. Житийная литература как исторический источник (Две точки зрения: В. О. Ключевского и Г. П. Федотова) // Литература и история. (Исторический процесс в творческом сознании писателей и мыслителей ХVIII–ХХ вв.).  Вып. 3. СПб., 2001. С. 293. 
16 Будовниц И. У. Монастыри на Руси и борьба с ними крестьян… С. 45. 

Восточной Руси источниковедческий, точнее литературоведческий труд, 
главным содержанием которого является литературная история каждого “жития”»17. О. В. Творогов справедливо видит заслугу В. О. Ключевского, проанализировавшего 160 русских житий, в попытке «заложить основы подлинно текстологического исследования древнерусской агиографии»18. «И хотя 
труд Ключевского не потерял своей значимости и до наших дней, приходится 
признать, что ученый, естественно, не смог один и по существу впервые 
представить цельную картину жанра, реализованного в сотнях памятников и 
в тысячах списков. <…> вне поля его зрения остались ценнейшие и богатейшие рукописные собрания»19. «…Если сравнить выводы такого авторитетного исследователя агиографии, каким был В. О. Ключевский, и наши современные представления об упомянутых в его книге житиях, то нетрудно заметить, что не столько совершенство методов современной текстологии, сколько расширение археографической базы разысканий привело к тому, что 
большинство текстологических представлений ученого полуторастолетней 
давности в настоящее время либо отвергнуто, либо существенно скорректировано»20. 
Книга И. Яхонтова «Жития св. севернорусских подвижников Поморского края как исторический источник» появилась десятилетие спустя после выхода труда В. О. Ключевского и по замыслу стала его продолжением. Автор обратился к детальному разбору агиографических текстов, которые в работе предшественника были удостоены беглого обзора21.  
Для нас работы названных авторов ценны некоторыми конкретными 
наблюдениями и выводами. В. О. Ключевский писал, что «древнерусский 
биограф своим историческим взглядом смелее и шире летописца обнимал 
русскую жизнь», «для жития дорогá не живая цельность характера с его 
индивидуальными особенностями <…>, а лишь та сторона, которая подходит под известную норму, отражает на себе известный идеал», «изображения дают лишь “образы без лиц”. И в древнейших и в позднейших житиях 
неизменно повторяется один и тот же строго определенный агиобиографический тип»22. Ученый рассматривает и составляющие элементы жизнеописания святого23. И. Яхонтов отмечал, что «севернорусские поморские 
жития написаны по прежним образцам, создавая ряд повторяющихся сюжетов», и дают материал «только разве для изучения идеальных взглядов 

                                                            
17 Будовниц И. У. Монастыри на Руси и борьба с ними крестьян… С. 33.  
18 Творогов О. В. О «Своде древнерусских житий» // Русская агиография : Исследования. 
Публикации. Полемика. СПб., 2005. С. 4.  
19 Там же. 
20 Там же. С. 56. 
21 См.: Яхонтов И. Жития св. севернорусских подвижников Поморского края как исторический источник. Казань, 1881. С. 4, 7, 10. 
22 Ключевский В. О. Древнерусские жития святых как исторический источник. C. 434, 436. 
23 См.: Там же. С. 429–431.  

на подвижничество». Таким образом, оба автора, говоря современным научным языком, подчеркивали «этикетную», каноническую, инвариантную 
основу жития – единство типа и сюжета, обнаруживая при этом их повторяемость.  
В 1902 году появляется труд А. Кадлубовского «Очерки по истории 
древнерусской литературы житий святых» (Варшава, 1902). Предметом 
исследования автор избрал преподобнические и святительские жития Московской Руси ХV–ХVI веков. Он поставил задачу – рассмотрение «житийных легендарных мотивов» и «религиозно-нравственного мировоззрения», 
которое они выражают24. В качестве важной проблемы А. Кадлубовский 
называет изучение сходства и различия текстов, генетических основ легендарных фрагментов житийного повествования. К рассмотрению еще одной 
жанровой разновидности позже обратился Н. И. Серебрянский в книге 
«Древнерусские княжеские жития» (М., 1915).  
Названными трудами в основном исчерпывается дореволюционная 
научная традиция изучения оригинальной житийной литературы.  
В советский период главным препятствием для исследования агиографических текстов явились общественные идеологические установки. 
Первая литературоведческая монография, посвященная житиям, вышла 
только в 1970-е годы – это книга Л. А. Дмитриева «Житийные повести русского Севера как памятники литературы ХIII–ХVII вв. Эволюция жанра легендарно-биографических сказаний» (Л., 1973). Автор обращается к «наиболее интересным в литературном отношении новгородским и севернорусским житиям». «Задача книги – исследование житий как памятников литературных. Поэтому особенно много внимания уделяется выявлению сюжетных сторон всех эпизодов жития, определению фольклорных мотивов, отразившихся в житии, установлению устной легендарной основы житийных 
эпизодов»25. Для наших разысканий эта и другие работы26 Л. А. Дмитриева 
интересны именно обращением к изучению житийного сюжета и его составляющих. С данной позиции в стороне от темы нашего исследования 
стоят работы: В. А. Грихин «Проблемы стиля древнерусской агиографии 
ХIV–ХV вв.» (М., 1974); А. М. Панченко «Смех как зрелище»27; Б. И. Берман «Читатель жития (Агиографический канон русского средневековья и 
традиция его восприятия)»28.  

                                                            
24 Кадлубовский А. Очерки по истории древнерусской литературы житий святых. Варшава, 
1902. С. VII. 
25 Дмитриев Л. А. Житийные повести русского Севера… С. 11. 
26  См. ст.: Дмитриев Л. А. Жанр севернорусских житий // ТОДРЛ. Л., 1972. Т. 27.  
С. 181–202; Дмитриев Л. А. Литературные судьбы жанра древнерусских житий: (Церковнослужебный канон и сюжетное повествование) // Славянские литературы (VII Международный 
съезд славистов. Варшава, август 1973 г.) М., 1973. С. 400–418. 
27 См.: Лихачев Д. С., Панченко А. М., Понырко Н. В. Смех в Древней Руси. Л., 1984.  
С. 72–153. 
28 См.: Художественный язык средневековья. М., 1982. С. 159–183.  

В советский период была проделана огромная работа по изучению 
отдельных агиографических произведений. Были опубликованы и с разной 
степенью полноты изучены практически все известные и малоизвестные 
произведения русской житийной традиции, что заложило основу для типологического изучения агиографических текстов.  
С устранением прежних препятствий интерес к изучению агиографии весьма заметно вырос. Сегодня количество публикаций, посвященных опять же в первую очередь отдельным житиям, просто необозримо. 
Тем не менее в целом текстологическое изучение агиографических памятников далеко от состояния, соответствующего сегодняшним уровню, 
требованиям и возможностям науки. «Обратившись к древнерусской 
агиографии, мы сталкиваемся с парадоксальным явлением: этот жанр, 
имевший огромное значение для формирования христианского мировоззрения, жанр, один из самых чтимых и самых распространенных в древнерусской книжности, жанр, представленный в литературе нового времени десятками публикаций и сотнями исследовательских статей, в то же 
время оказывается наименее, сравнительно, допустим, с повестями или 
летописями, изученным текстологически» 29, – пишет О. В. Творогов.  
В перспективе – необходимость «составления “Свода древнерусских житий” – публикации их текстов по современным текстологическим правилам и с сопровождающими их текстологическими и историколитературными исследованиями». На начальном этапе следует проделать 
работу по созданию «“нового Барсукова”30 – каталога списков житий и 
других памятников, входивших в агиографические циклы»31. «Непременными требованиями к Своду должны стать предшествующее выявление и 
изучение максимально доступного числа списков (с четким указанием, из 
каких собраний и фондов произведена выборка), текстологическое и историко-литературное исследование и критическое издание всех основных 
редакций жития, а также других памятников, входящих в агиографический цикл: похвальных слов, сказаний о чудесах и т. д. В Своде должен 
быть в конечном счете представлен возможно полный корпус житий русских святых XI–XVII вв.»32. Новый каталог «окажется достаточно репрезентативным, так как охватит, вероятно, около 90–95 % всего рукописного наследия России»33. 

                                                            
29 Творогов О. В. О «Своде древнерусских житий». С. 3. 
30 См.: Барсуков Н. П. Источники русской агиографии. СПб., 1882. 
 (Колоссальный, но, как отмечает О. В. Творогов, «в ряде случаев <…> бесполезный для современного исследователя», труд Н. П. Барсукова был в свое время создан как перечень житий с 
указанием известных списков. (См.: Творогов О. В. О «Своде древнерусских житий». С. 4, 5.)) 
31 Творогов О. В. О «Своде древнерусских житий». С. 5. 
32 Там же. С. 7. 
33 Там же. С. 56. 

Совершенно иная ситуация наблюдается в области типологического 
изучения агиографических текстов. Типологически жанр жития не изучался очень долго. В 1980 году В. В. Кусков писал, что литературоведами «не 
проанализированы жанровые разновидности древнерусской агиографии и 
их эволюция» 34. Эти слова оставались актуальными и два десятилетия 
спустя. Ситуация начала меняться лишь в последние годы. И в этом отношении для нас интересны работы Т. Р. Руди и О. В. Панченко. Из них мы, 
прежде всего, выделили бы статьи Т. Р. Руди «Топика русских житий (вопросы типологии)»35 и «О композиции и топике житий преподобных»36  
(в них обобщены и предшествующие поиски исследовательницы) 37  и  
О. В. Панченко «Поэтика уподоблений (к вопросу о “типологическом” 
методе в древнерусской агиографии, эпидейктике и гимнографии)»38.  
Одним из основных понятий, с которым работает Т. Р. Руди, является 
«топика» («топос»). «Топосом может быть повторяющийся элемент текста, 
закрепленный за определенным местом сюжетной схемы, – будь то устойчивая литературная формула, цитата, образ, мотив, сюжет или идея. Таким 
образом, я понимаю термин “топос” как обобщающее, родовое понятие, 
включающее в себя все те терминологические варианты, которые использовались в науке для обозначения родственных явлений до него: “типические 
черты”, “общие места”, клише, повторяющиеся мотивы, устойчивые (трафаретные) литературные формулы и т. д.»39. Ср.: «Топос является одним из 
важнейших способов воспроизведения (и узнавания при восприятии) текста-образца. Одновременно он выступает как элемент содержательного и 
формального каркаса текста, проявление dispositio. Топос также представляет собой микротекст, образованный рядом словесных формул, в пределах 
которых было возможно варьирование. <…> Топос агиографический (рождение святого, быстрое обучение грамоте, отчуждение от сверстников, раннее решение оставить мир, пострижение, преодоление искушений и др.) 

                                                            
34 Кусков В. В. Жанры и стили древнерусской литературы ХI – первой половины ХIII в. : автореф. дис. … д-ра филол. наук. М., 1980. С. 3.  
35 См.: Руди Т. Р. Топика русских житий (вопросы типологии) // Русская агиография: исследования, публикации, полемика. С. 59–101. 
36 См.: Руди Т. Р. О композиции и топике житий преподобных // ТОДРЛ. СПб., 2006. Т. 57.  
С. 431–500. 

37 См.: Руди Т. Р. Праведные жены Древней Руси (к вопросу о типологии святости) // Рус. лит. 
2001. № 3. С. 84–92; Руди Т. Р. Средневековая агиографическая топика (принцип imitatio и проблемы типологии) // Литература, культура и фольклор славянских народов. ХIII Международный съезд 
славистов (Любляна, август 2003 г.) : доклады русской делегации. М., 2002. С. 40–55; Руди Т. Р. 
«Imitatio angeli» (проблемы типологии агиографической топики) // Рус. лит. 2003. № 2. С. 48–59; 
Руди Т. Р. «Яко столп непоколебим» (об одном агиографическом топосе) // ТОДРЛ. СПб., 2004.  
Т. 55. С. 211–227; Руди Т. Р. Об одном мотиве житий преподобных («вселение в пустыню») //  
От Средневековья к Новому времени : сб. ст. в честь О. А. Белобровой. М., 2005. С. 15–36.  
См. также: Руди Т. Р. О топике житий юродивых // ТОДРЛ. СПб., 2007. Т. 58. С. 443–484.  
38 См.: Панченко О. В. Поэтика уподоблений (к вопросу о «типологическом» методе в древнерусской агиографии, эпидейктике и гимнографии) // ТОДРЛ. СПб., 2003. Т. 54. С. 491–534.  
39 Руди Т. Р. О композиции и топике житий преподобных. С. 432.