Ковёр. Стихи

ТИМОФЕЙ СЕРГЕЙЦЕВ
КОВЁР
СТИХИ
Санкт-Петербург
Скифия
2021

ББК 84 (2Рос=Рус)
УДК 882
С32
Тимофей Сергейцев
КОВЁР
Стихи
С32
Ковёр. Стихи / Сергейцев Т. — Санкт-Петербург : Издательско-Торговый Дом «Скифия», 2021. — 208 с.
Вторая книга стихов Тимофея Николаевича Сергейцева — сценариста и продюсера, политтехнолога, автора нескольких публицистических и документальных книг, лауреата премии «Поэт года» (2014).
ISBN 978-5-00025-236-9
© Сергейцев Т., 2021
© Оформление. ООО «ИТД “Скифия”», 2021
Все права защищены. Никакая часть данной книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме без письменного разрешения владельцев авторских прав.

Когда главное — всё…
О новой поэзии Тимофея Сергейцева
                          
1
С автором этой книги я познакомился около пяти лет назад на популярном в то время поэтическом сайте. Хорошо помню яркое и сильное 
впечатление, какое на меня произвели его стихи. Они отличались культурой исполнения, их тематическая и смысловая направленность была 
глубока, но изложена просто и ясно. Финальные строки, как правило, не 
только сюжетно завершали текст, но несли в себе определённый итог философского, нравственного или гражданского содержания. А потом стихи Тимофея Сергейцева стали меняться…
Их автор, полагаю, заметил, что я стал всё реже «откликаться» на 
них. Причин для этого было несколько. Последние год-полтора он писал 
весьма продуктивно, но я не всегда мог понять, что именно в этом потоке доминирует. Он писал очень о разном. Он писал о вещах, которые 
мне были мало знакомы. Он писал на уровне ассоциаций и метафор, чей 
смысл мне часто был непонятен. Но главным в тех переменах, о которых 
я говорю, мне казалось иное. Постараюсь пояснить, что я имею в виду. 
Конечно, я постоянно сталкиваюсь с весьма одиозными высказываниями, что смысл поэтического текста не суммируется из буквального 
значения слов, в него входящих, что поэзия заключена не в её номинативных единицах, а в переносном значении их совокупности, что поэтическое целое многозначно соотносится с амбивалентностью отдельного 
и конкретного поэтического образа, и т. д. Особенно любима поэтической братией фраза Верхарна: «Поэзию следует искать не в сочетании 
слов, но в атмосфере, которую создают эти сочетания». Да, красиво, но 
скорее оригинально, чем практично: профессионально пишущие люди 
5

ПРЕДИСЛОВИЕ
в своей практике в подобных заклинаниях не нуждаются, и лишь бесталанная заумь мудрёными фразами оправдывает свою несостоятельность. 
Но пространство стихов Сергейцева действительно по-новому выстраивало отношения формы и содержания, и было нужно иначе, чем прежде, 
вникать в их диалектику. И даже любя его поэзию, я бы не взялся за это 
предисловие, если б не нашёл островков её осознанного понимания.
2
Анализируя стихи «сегодняшнего» Сергейцева, нужно, как мне кажется, говорить об относительности в ней главного и второстепенного. 
Привычное построение сюжета с его добродетельным и строгим порядком развития конфликта или с античных времён одобренным принципом 
«тезис — антитезис — синтез» — всё это для стихов Сергейцева уже 
неактуально. Сегодня — нервное, чреватое парадоксальными эпитетами, смысловыми лакунами и неожиданными поворотами восхождение 
к финалу, которое, впрочем, может окончится лабиринтом многозначности или даже сумраком без итога… Так уже в стихотворении «Ковёр», 
открывающем эту книгу, смысловая полифония не предполагает однозначного понимания, что главенствует в его содержании: восточная ли 
экзотика, духовная исповедь или обращение к будущему с признанием, что 
именно в творчестве заключены смысл и содержание жизни. Главное — всё. 
Или может стать таковым. Или не может, но всё равно окажется главным 
при соответствующих обстоятельствах. 
Не может, но всё равно окажется... Конечно, подобное утверждение 
принять трудно и даже невозможно, — но не тогда, когда речь идёт о стихах Сергейцева.
Вот, например, замечательное своим ассоциативным размахом стихотворение «Урожай», сюжет которого отсылает нас к библейской 
притче о возвращении блудного сына — правда, с одной, поправкой: 
этот сын никуда не уходил... Он был и есть здесь — при отце, при доме 
и родной деревне, вот только при всём этом он — блудный. А ещё он, 
кажется, поэт — и уже потому чужд окружающей лихой простоте. Сам 
по себе такой поворот сюжета превосходен, но ведь сколько вокруг возникает «невозможных» — иначе не скажешь! — деталей самой разной 
6

ПРЕДИСЛОВИЕ
природы. Например, безвестный дед, который умеет ходить по морю 
аки посуху. А ещё сын, который «вечно будет молодым» — и как тут 
не вспомнить знаменитое «Не расстанусь с комсомолом — буду вечно 
молодым!»? 
Так, может, нам рассказывают некую притчу, чей смысл как-то связан 
с нашим прошлым, чьи «Корабли ушли. И пусто»? И тогда не случайно 
так тосклив и обыден финал:
Пусть утешится Мария.
Пусть ощиплет это горе.
Сварит и утопит в супе.
Зря, сынок мой милый, зря... 
Я понимаю, что подобными размышлениями рискую вызвать насмешливое недоумение у автора, но сейчас хозяин здесь читатель — то есть 
я! И это меня осенила печальная догадка о прошлом — совершенно невозможно возникшая после прочтения всего лишь одной строки. И строка 
вдруг стала главной и повела корабль стихотворения совершенно новым 
курсом. И я никогда не узнаю, сам ли я простодушно и нелепо отозвался 
на случайную строку воспоминанием о прошлом, или это лукавый автор 
повёл меня за собой намеренным звуком своей странной дудочки...
3  
Другой особенностью стихов Сергейцева оказалась невозможность 
определения их тематической специфики. Вскользь я об этом уже сказал, обратившись к стихотворению «Ковёр», но теперь стоит поговорить в этом более подробно и наглядно. Среди многих стихов, способных быть иллюстрацией этого тезиса, я хочу остановить на небольшом, 
в три катрена, тексте под названием «Летний полдень». Первые строки 
здесь драматичны, но визуально вполне представимы:
Прикован скелет к пулемётной турели
Бетонного дота последней войны.
7

ПРЕДИСЛОВИЕ
Я могу назвать десяток стихотворных и прозаических текстов, где 
встречается подобный мрачный образ. Самый известный пример можно найти в прологе к знаменитому роману братьев Стругацких «Трудно 
быть богом...», где подростки XXIV-го, кажется, столетия случайно натыкаются на прикованный скелет, и он становится символом жестокого, никогда не умирающего прошлого, грозящего стать будущим. У Сергейцева 
всё ещё «страньше» и одиозней — следующие две строчки неожиданно 
сопрягают прикованный скелет ...с героями античной мифологии:
А в щель виден лес, где дудит на свирели
Настойчивый фавн — да и нимфы видны.
Мёртвый пулемётчик, фавны и нимфы... А потом появится ещё и НЛО 
в традиционном виде летающей тарелки. И единственная «обыкновенная» здесь деталь пейзажа — это «исходящие смолою» душистые ели... 
О чём же всё это? — полагаю, на этот вопрос не ответит и сам автор. 
Но мне эта безумная поэтическая фантасмагория запомнилась уже с первого знакомства с ней! Я, кажется, даже знаю, чем и почему, и попробую 
связно перевести свои ощущения в соображения. 
Мы, цивилизованные люди, уже давно живём в мире, разделённом по 
тысячам признаков. У каждого из нас свой социальный, временной, профессиональный, географический, этический и прочая, и прочая статус. 
Наша память обременена опытом, воспитанием, профессиональными 
знаниями, любимыми и нелюбимыми книгами и фильмами, и множеством всего такого, что и не перечислить. И чтобы, не ломая ног, ходить 
по этой пересечённой местности, наш бедный мозг протаптывает в ней 
тропинки связанных между собой пространств, времён и их признаков. 
Это значит, что в Сахаре не бывает снежных заносов, а плывя на лодке, не 
собирают одуванчиков. Иначе говоря, жизнь, подобно Станиславскому, 
предлагает каждому из нас существовать так, как актёр исполняет роль, — 
то есть, в заданных обстоятельствах. Но ведь как дышим, так и пишем! 
А Сергейцев вдруг захотел другого — и потому прикованный скелет 
в его стихах соседствует с НЛО, а рядом нимфы и фавны вовсю крутят 
любовь. А вам, уважаемые читатели, никогда не хотелось пожить в таком 
8

ПРЕДИСЛОВИЕ
невозможном мире? Мне — хотелось! И вот самым неожиданным образом я теперь могу попробовать, какова она — эта свободная от всех оков 
поэтическая реальность...
4  
Да, свободная — но вовсе не оторванная от литературных традиций, 
от национальных корней, а главное — от действительности. Трудно не 
увидеть, как поэт Тимофей Сергейцев этой метафорической образностью своих стихов, этим множеством художественных тропов, деталей 
и аллюзий привязан к России. И при всём буйстве фантазии его поэзия — 
когда дело касается знаковых величин — остаётся верной историческим 
вехам и идеалам.
Не случайно в сборнике оказались рядом два стихотворения, посвящённые Петербургу и Москве — этим священным коровам русской литературы. 
Собственно говоря, узнаваемые детали и названия, связанные с великими 
русскими столицами, так или иначе возникали во многих текстах Сергейцева, но именно «Город» и «Восемь, Москва, снег» мне показались особенно 
интересными для демонстрации того, как различно они «сделаны».
Если суммировать всё, что прочитано мной в русской поэтической 
классике о Петербурге — от Державина и Пушкина до Блока и Мандельштама, — то из огромного многообразия тем, стилей, интонаций 
и исторических реалий возникнет образ неумолимого и несокрушимого 
величия, вознесшегося во славу России и во имя будущего отрицающего 
её прошлое. 
Мне не хочется утомлять читателя прозаическими переложениями 
того, каким явился Сергейцеву Петербург. Я лучше просто приведу пару 
строф из стихотворения «Город»:
Это Город-Которого-Не-Было. Город-Проект.
Не торгаш амстердамский. Не дож золотой из Венето.
Тут иной совершенно в пространстве развёрнут аспект.
Только чистая мысль и предвиденья чистое нетто.
………………
9

ПРЕДИСЛОВИЕ
ПРЕДИСЛОВИЕ
Он не знал поражений. Ни разу не отдан врагу.
Защищён идеалами, значит — фанат революций.
Он же кровью поэта поклялся на белом снегу
Никогда не иметь, но безумно желать конституций!
Думаю, читатель даже в этих двух строфах, произвольно выхваченных мной из достаточно большого поэтического текста, ощутит амбивалентную суть этого города — одновременно возвышающего и топчущего своих адептов, вместе страшного и гордого, внушающего страх 
и любовь. Весь строй этих стихов наполнен высокой символикой там, 
где речь идёт собственно о Петербурге, зато уничижителен и ироничен 
по отношению к его западным соседям-соперникам. Даже историческая амбивалентность Петербурга — «Никогда не иметь, но безумно 
желать конституций!» — внушает мистический страх. И рокочущая 
музыка пятистопного анапеста ещё долго не отпустит вас, когда вы перевернёте страницу...
А теперь о Москве — в стихотворении небольшом и, в отличие от 
предыдущего, вовсе не насыщенном символами и аллюзиями, но забористом и немного ехидном, как зазывный стишок лихого коробейника:
Жемчужно-серый небосвод
К земле приклеен мокрым снегом,
И злющий утренний народ
Не выспался перед забегом.
Нам камень в русский огород 
Давно заброшен печенегом.
Но среди множества природ
Моя сильна дождём и снегом...
Это — Москва. Здесь не фронт многовековой войны за славу и европейское величие, а место жизни, работы, хлопотной каждодневности. 
Здесь не произносятся вещие пророчества и даже стихи пишутся «втихаря» — но пишутся они Иваном Великим, и упомянутый всего в двух строках Кремль хранит свою белоснежную русско-итальянскую родословную. 
10