Листая Свет и Тени: антология прозы

АЖЛ
Антология Живой Литературы
п р о з а

.

АЖЛ
Антология Живой Литературы
п р о з а
Л И С Т А Я
С
В
Е
Т
И Т Е Н И
«СКИФИЯ» 
Санкт-Петербург
2015

ББК 84 (2Рос=Рус) 6
УДК 82.32
Л63
Серия: Антология Живой Литературы (АЖЛ)
Серия основана в 2013 году
Том 3
редактор-составитель НАРИ АДИ-КАРАНА
Л63
Листая Свет и Тени: антология прозы. / Ред.-сост. Нари 
Ади-Карана. — СПб.: ИТД «Скифия», 2015. — 352 с. — (Антология живой литературы. АЖЛ).
ISBN: 978-5-00025-063-1
«Антология Живой Литературы» (АЖЛ) — книжная серия издательства «Скифия», призванная популяризировать современную поэзию и прозу. В серии публикуются как известные, так и 
начинающие русскоязычные авторы со всего мира. Публикация 
происходит на конкурсной основе.
Издательство приглашает поэтов и авторов короткой прозы к 
участию в конкурсе на публикацию в серии АЖЛ. Заявки на конкурс 
принимаются по адресу электронной почты: skifiabook@mail.ru
Подробности условий конкурса можно прочитать на издательском сайте: www.skifiabook.ru
ББК 84 (2Рос=Рус) 6
УДК 82.32
ISBN: 978-5-00025-063-1
© Оформление, составление.
ИТД «Скифия», 2015
Все тексты печатаются в авторской редакции.
Все права защищены. Никакая часть данной книги не может быть воспроизведена 
без письменного разрешения владельца авторских прав.

Предисловие
Принято говорить, что жизнь – вроде зебры – в чернобелую полоску. На самом деле она редко достигает такой 
глубины тона, чтобы быть по-настоящему черной или белой. 
Она какого-то нейтрального цвета, и по этой серенькой 
поверхности беспрерывно движутся, скользят Свет и Тени, 
Свет и Тени…

.

Елена Счастливцева
г. Санкт-Петербург
Печаталась в журнале «Север» в 2013 году, повесть «За рабочее дело»; рассказ «Шишки
́» получил 2-ю премию лит. конкурса им. 
Короленко в 2014 году; журнал «Север» №3-4 2015 — рассказы 
«Шишки
́», «Самый счастливый день», «Урок китайского».
© Счастливцева Е., 2015

Шишки
́Шишо
́ к ― леший, черт, домовой, вредный и 
старый, но не очень злой, по мнению автора.
На крохотной кухне обедали молча; стучали ложками, глотали суп. Виною была Вовкина двойка. Вчера, к тому самому времени, когда Вовку кто-нибудь из родителей забирал от деда с бабой 
спать, он вспомнил о докладе. Вовке необходимо было сделать небольшое сообщение по истории на тему, озвучить которую он никак не мог. На скомканном клочке, выпавшем из перевернутого 
вверх тормашками портфеля, с несколькими ошибками было написано: «Чесменская церковь как парафраз готики».
― Небольшой доклад, ― Вовка извиняюще заглядывал в округлившиеся глаза деда и бабки. ― Всего на пол-листочка маленький 
такой докладик…
Бабушка рванула ко Всеобщей истории искусств, дед ― к Большой Советской Энциклопедии, Вовка ― к Википедии. Совместный 
труд был судорожно сляпан минут за двадцать и благополучно забыт Вовкой утром дома. Другими словами, двойку по истории заработали совместно.
― Деда, Людмила Алексеевна сказала, чтобы ты пришел завтра в школу… ― Вовка безуспешно пытался разрядить обстановку. 
Двойку дед с бабой воспринимали острее него.
Дед строго посмотрел на внука поверх очков.
― Не, честно. Она спросила: «Был ли у кого-нибудь дедушка 
на фронте?» Никто руку не поднял, а я поднял и сказал, что мой 
дедушка ― блокадник. ― Вовка водил ложкой в супе, изображая 
процесс поедания.
Дед глядел в тарелку, медленно подносил ложку ко рту и еще 
более медленно жевал десятком сохранившихся зубов.
― Ну, так ты пойдешь?
― Я же не герой: был тогда ребенком. ― Сказано было категорично и почти по буквам. Суп деда интересовал куда больше беседы с подрастающим поколением.

Елена Счастливцева
― Давай, деда, сходи! ― Вовке на помощь пришла бабушка.
― Кому это интересно? ― вяло отбивался дед, не отводя глаз 
от супа и ложки.
― Детям, ― бабушка заняла наступательную позицию. ― Дети 
должны знать.
Дед устало вздохнул, но отвечать передумал.
― Так ты пойдешь? ― спросил Вовка.
― Нет! ― Дед доел суп и протянул бабушке тарелку для второго. ― Никаких подвигов я не совершал.
― Как же, дед? У тебя медаль «За оборону Ленинграда»!
― Так ее всем давали, кто 900 дней пробыл в городе, не уехал 
в эвакуацию и работал. Маме моей дали, папе, тетке твоей. У нас 
вся семья ― герои-медалисты. Соседка Матрена Терентьевна тоже 
героиней была.
― Дед, а я учительнице уже обещал… ― Вид у Вовки был совершенно подавленный. ― Ну, расскажи хоть что-нибудь, а я в 
классе это перескажу.
Казалось, дед ничего не слышал: он так же аккуратно, как и с 
супом, разделывался со вторым,
―…Когда удавалось достать желатин, ― неожиданно начал он, ― мы брали лавровый лист, уксус, горчицу. В блокаду 
почему-то с уксусом было все нормально. Все это перемешивали, медленно…
Эту историю Вовкина бабушка за пятьдесят лет жизни с дедом 
слышала не единожды, и весьма вероятно, что ели само варево 
меньшее число раз, чем о нем рассказывалось, причем только о 
нем.
― Вся семья собиралась на кухне, наполовину загороженной 
чугунной дровяной плитой. Готовили СТУДЕНЬ! Разводили в 
кастрюле желатин, а к нему полагался самый настоящий острый 
соус! Тетка Аня искала лавровый лист, тетка Зося ― черный перец… Приготовления к варке студня шли степенно и величественно-осознанно. Это был даже не процесс, не алхимия, а священнодействие! Не беда, что в том студне мясо не предполагалось, но 
студень можно было почти жевать.
Вот она, огромная семья, на довоенной фотографии: все улыбаются, все покойники ― даже те, кто не попал в кадр, не добежал, 
не успел. Невидимый фотограф, не знакомый последующему поколению дядька Антон нажал на кнопку. Фотоаппарат клацнул, а 
спустя месяц в темной кладовке, при свете малиновой лампы, они 
все плавали в такого же цвета жидкости, извиваясь фотопленкой и 
устрашающе улыбались, обнажая черные зубы.

Елена Счастливцева
Живы только Вовкин дед и его сестра, хлопнувшаяся год назад 
головой о кафельный пол в сортире и оттого полностью потерявшая разум.
Она, будучи в здравом уме, любила другую байку: как с подружками рыла окопы, а в обстрелы, когда чуть стихнет, выползала 
на поверхность ― покрутить ручку патефона или подтолкнуть заевшую иглу, с опаской озираясь на воющие небеса, и быстрее попластунски назад: дослушивать песенку водовоза из «Волги-Волги». Таков был ее посыл в историю, завещание человечеству.
Воспоминаний про студень Вовке явно не хватало: не тянуло 
оно на «урок мужества», никак не тянуло. Дед, вероятно, и сам так 
посчитал, а потому далее последовала еще одна занимательная 
история.
― Сосед с третьего этажа один остался. Ходить на улицу не 
мог, он взял и вытащил на лестницу бадью с нечистотами и вывернул ее вниз в пролет.
Вот эта история пришлась Вовке по вкусу, а дед безразлично 
продолжал: ― Но он все равно потом умер.
― А как же вы мимо ходили? ― Нечистоты на Вовку произвели большее впечатление, чем немощность и смерть безвестного 
соседа.
― Так замерзло сразу, весной оттаяло, убрали.
Вовка уже сполз со стула. Необходимую ему информацию он 
из деда выбил, и завтра перед учительницей ему стыдно не будет.
― Вовка, не убегай! Дед, ну надо какую-нибудь другую историю для детей. ― Бабушка преследовала сразу две цели: не обидеть деда и отобрать рассказы для класса.
― Как вы не понимаете? ― дед заскрипел остатками зубов. ― 
Об этом говорить нельзя!
Вовка с бабушкой пригнулись и притихли.
Об этом никогда никто не говорил, об этом не думали; во всяком случае, старались не думать. Его родня, поредевшая, собиравшаяся по самым незначительным поводам в гостиной за огромным дубовым столом, беседы вела о всякой бытовой ерунде.
О чем угодно, только не о 41-м годе, стараясь вытравить хоть 
малейшее воспоминание. Даже оговорки, даже случайные реплики не проскальзывали никогда! А вот то, что сказала вчера соседка 
или дама в троллейбусе… Любая мирная мелочь во сто крат была 
важнее. Дед гнал прочь воспоминания о детстве, тетки ― о юности. 
Всем им это почти удавалось, и чем дальше, тем больше.
Другими словами, последующее поколение о безымянной 
даме в троллейбусе или даже в трамвае, а уж тем более о сельском