Лев Толстой. Драма и величие любви: Опыт метафизической биографии

И.Б. МАРДОВ

Лев Толстой

 

 

ПрогрессТрадиция
Москва 

 
УДК 82.0 
ББК 83.3(0)5 
     М 25 
 
 
Издание осуществлено при поддержке 
Сергея Грачева, Кирилла Панова, Романа Першикова 
 
 
 
 
 
 
  Мардов И.Б.  
М 25   Лев Толстой. Драма и величие любви: Опыт метафизической    
          биографии.  – М.: Прогресс-Традиция,  2005. –  632 c. 
 
      ISBN 5-89826-256-3 
 
      Автор – известный исследователь личности и религиозного 
творчества Льва Толстого. В  своей новой книге он предпринимает уникальную попытку взглянуть с метафизической точки 
зрения на жизненный путь великого писателя, подробно 
рассматривая его сокровенные умозрения о сущности любви. В 
последней 
части 
книги 
исследуется 
личность 
Марии 
Александровны Шмидт, которая, по мнению автора, является 
центральной  фигурой метафизической биографии Льва Толстого. 
       Работу  отличает стройность и свежесть мысли, многообразие идей и оригинальных подходов. Книга представляет интерес 
для литературоведов, философов, преподавателей и студентов.  
 
ББК 83.3(0)5 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
ISBN 5-89826-256-3      

 
© Мардов И.Б., 2005 
© Прогресс-Традиция, 2005 
© Прогресс-Традиция, 
оформление, 2005 
 
 
 
  
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
        

Основополагающая мысль «Анны Карениной» закреплена в эпиграфе к роману: «Мне отмщение, и Аз воздам». Если
глубинная наджитейская причина гибели Анны заключена
в действии тайного закона человеческой жизни, то хорошо
бы знать, как, по мысли автора, он работает во всех нас. Если
Анна виновата не перед человеком или людьми, а перед Господом, то в чем ее вина? Ответы на эти вопросы мы найдем
у Толстого, полагая вслед за Н.Н. Страховым, что «те самые
начала, которые он проповедует, бессознательно жили в нем
всегда и составляли душу всего, что он тогда писал»1.
Одно из начал учения Толстого — представление о двух
душах2, составляющих внутренний мир человека: высшей
душе, которую Толстой называл «внутренней душой», «духовным существом», «ближайшим духовным солнцем»,
«духовным Я», «Богом своим», «сыном Бога», «центром
своего духовного тяготения», и низшей душе, которую
Толстой обычно называл «плотью», «личностью», «животной личностью», «плотским я». Положение о двух душах
упрощенно и полярно высказано в «Воскресении»: 
«В Нехлюдове, как и во всех людях, было два человека. Один — духовный, ищущий блага себе только такого,

5

Вступление.
Отмщение и воздаяние

которое было бы благо и других людей, и другой — животный человек, ищущий блага только себе и для этого блага готовый пожертвовать благом всего мира» (1.XIV)3.
Во «благо только себе» Толстой включал и общее благо: народа, государства, любого сообщества или товарищества, в которое вмещена животная личность человека.
Боясь за себя, животная личность желает жить бодро и весело, нежится во лжи жизни и мешает пробудиться духовному существу человека. «Не ты один, а все такие — такова жизнь, говорил этот голос (голос животного человека в Нехлюдове. — И.М.). Но то свободное, духовное
существо, которое одно истинно, одно могущественно, одно вечно, уже пробудилось в Нехлюдове... Бог, живший
в нем, проснулся в его сознании» (1.XXVIII). 
Нехлюдов более всего знал духовное существо в себе
по потребности жертвы во имя нравственных требований,
потребности, удовлетворение которой составляло для него высшее духовное наслаждение. Алексей Александрович Каренин знал в себе духовное существо по тому «чувству умиленного сострадания, которое в нем вызывали
страдания других людей» (4.XIX) и которого он, считая слабостью, стыдился. Его сын, девятилетний Сережа Каренин, в предчувствии духовного существа, берег свою душу «и без ключа любви никого не впускал в нее» (5.XXVII).
Левин знал духовное существо свое в чувстве ужаса жизни без знания смысла и назначения ее (см. 8.VIII).
Духовное существо и животная личность живут по-разному, каждый по-своему чувствует и сознает жизнь, различно любят. Голос любви духовного существа говорил Нехлюдову «об ней, о ее чувствах, об ее жизни», голос же животной личности внушал ему: «смотри, пропустишь свое
наслаждение, свое счастье» (1.XVI — подчеркнуто Толстым)*. Любовь животной личности эгоцентрична, ее девиз:
«она — моя» или «он — мой». Таково устремление души
Мисси Корчагиной в «Воскресении» и Анны Карениной
в последние месяцы ее жизни. Любовь духовного существа
выражается в стремлении отдать себя, знать: «я — твоя» —
и служить своей жизнью. Животная личность желает брать

6
ВСТУПЛЕНИЕ

*Курсивные выделения в тексте принадлежат автору этой книги.
Шрифтовые выделения Толстого (и других авторов) в цитатах даны
полужирным шрифтом.

и покорять в любви и потому пребывает в состоянии борьбы. «Она (Анна Каренина) была рада этому вызову нежности. Но какая-то страшная сила зла не позволяла ей покориться» (7.XII). Самоубийство представлялось Анне средством «наказать его и одержать победу в той борьбе,
которую поселившийся в ней злой дух вел с ним» (7.XXVI).
Этот-то «злой дух» животной личности во сне привиделся Анне в образе «мужика с взъерошенной бородой,
маленького и страшного», копошащегося в мешке с железом и приговаривающего что-то грозное по-французски.
Ужас этого образа — в самом присутствии его в себе
и в неодолимо отвратительной власти его в глубинах души4. За мгновение до смерти, когда Анна ощутила физическую «невозможность борьбы» за свою жизнь, этот
страшный мужик, «приговаривая что-то, работал над железом» и загасил свечу ее жизни (7.XXXI).
О чем-то тоскующая животная личность оживляется
стремлением к достижению желаемого, охлаждается, добившись своего, и вновь тоскует. Все побуждения животной личности не имеют цели и назначения превыше ее. Ее
любовь, психически возбуждая и радуя, сама по себе ни
к чему не ведет и потому рано или поздно изживает себя.
Духовное существо любит иной любовью, к которой неприложимы понятия достижения, разряжения, охлаждения.
Любовная работа духовного существа возводит душу к новому и высшему качеству духовной жизни и потому не завершается при удовлетворении первоначального эмоционального позыва, а вводит в область своей работы все более и более глубинные и никогда не исчерпываемые
пласты высшей души. Цель любви духовного существа,
учил Толстой, есть слияние всех духовных существ в одно, обретение ими общего чувства и сознания жизни
в любви и через это слияние — приведение Сына к Отцу.
Животная личность, по учению Толстого, не обладает
собственным источником сознавания. Это значит не то,
что она действует бессознательно, а то, что она пользуется сознаванием, идущим к ней или через нее от духовного существа, духовного Я. Сам по себе Свет сознания жизни — то, что Толстой в разное время называл «разумением жизни», «разумным сознанием», «разумом сердца»
и просто «разумом», — исходит только от духовного Я, которое, собственно говоря, не есть «Я» человека, а есть ча
7

стица Господа, «Бог свой», посланный от Бога Самого
в душу земного человека. Духовное Я несет в себе свет
жизни и сознания в силу своей причастности к Богу живому, являющемуся Источником жизни как таковой. Духовное Я светит подлинным светом сознания на животную
личность, которая пользуется уже отраженным светом.
Свет духовного Я — солнечный, дневной, а животной личности — лунный, ночной. Животная личность воспринимает и себя, и все вокруг себя «лунным сознанием», видит
все при ночном освещении, «свете без своего источника»
(«Воскресение», 2. XXVIII). Отсюда вся ложь и заблуждения людей, не видящих свою жизнь при ярком солнечном
свете духовного Я.
Чисто толстовский принцип честного и ясного видения
жизни, отделения лжи и самообмана, сам принцип проницательности искренностью, заложенный в установку его
художественности и мысли, являет читателю восприятие
сознания при ярком дневном свете духовного существа
автора. Задача духовного пробуждения человека, по учению Толстого, в том, чтобы внутри себя прорвать завесу
животной личности, включить в свою жизнь духовное существо свое и увидеть все ясным взором в подлинном свете. Солнечный свет «Бога своего» нельзя использовать
в утилитарных целях, он высвечивает только людские души и дает взгляд, при котором ставятся основные вопросы человеческого бытия, вопросы, на которые душе, освещенной подлинным светом, необходимо знать ответы.
В последний день жизни Анна Аркадьевна все видела
«в том пронзительном свете, который открывал ей теперь
смысл жизни и людских отношений». Она постигает природу своих взаимоотношений с Вронским и видит, что изменить их нельзя (7.XXX). Она видит, что «все неправда,
все ложь, все обман, все зло!» (7.XXXI). Пробуждение солнечного сознания поначалу всегда трагично. То же, что произошло с Анной в день гибели, произошло и с Вронским
в день его неудавшегося самоубийства, когда «все, казавшиеся столь твердыми, привычки и уставы его жизни, оказались ложными и неприложимыми» (4.XVIII). Все, что есть
и что будет, все обесценилось для него, стало бессмысленным или низменным, и он стреляет в себя. И Анна, и Вронский убивают себя от пробуждения света духовного существа в них. Уже в этом можно усмотреть «отмщение Бога».

8
ВСТУПЛЕНИЕ

Пробуждение дневного сознания в Левине также привело его в состояние, близкое к самоубийству. Он увидел, что
в жизни присутствует «жестокая насмешка какой-то силы,
злой силы, злой, противной и такой, которой нельзя было
подчиниться... Надо было прекратить эту зависимость от
зла. И было одно средство — смерть» (8. IX). То была «мучительная неправда», разрушаемая трудами жизни его духовного существа. Считается, что Левин «воскрес» (в терминологии учения Толстого), услыхав от мужика, что надо
помнить Бога и жить для души. Однако слова эти дали едва заметный толчок движению его разума, в результате чего он лишь «чувствовал в своей душе что-то новое и с наслаждением ощупывал это новое, не зная еще, что это такое» (8.XII). Затем, в награду за огромную духовную работу,
проделанную им, это «новое» открылось его сознанию как
«то главное, постоянно проявляющееся на земле чудо, состоящее в том, чтобы возможно было каждому вместе
с миллионами разнообразных людей... понимать несомненно одно и то же и слагать ту жизнь души, для которой одной стоит жить и которую одну мы ценим» (8.XIII). И в старости Лев Николаевич не сказал бы другое. Герой его второго романа на наших глазах вытрудил первоначальное
откровение толстовского учения. Не это ли: «Аз воздам»?..
Картина внутренней жизни человека слагается из взаимодействия духовного существа и его животной личности.
Однако это взаимодействие, по взглядам Толстого, не
есть противоборство, наподобие света и тьмы или добра
и зла. Своехарактерная психофизиологическая («животная») личность несвободна, задана генетически, этнически, социально, астрологически (если угодно), и прочее.
Она, «сама себя утверждая, остается всегда равна сама
себе и находится вне власти человека» (28.77)5. Свободное духовное существо не задано земной жизнью, «отрицает все животные требования» (39.123) животной личности, часто испытывает отвращение к ней, но не отвергает
ее самою, непосредственно не подавляет ее, и даже не
вступает в прямое столкновение с ней. Сила духовного существа, учит Толстой, направлена не против животной
личности, а поперек ее действия, ей перпендикулярно.
Действием духовного существа движение внутренней
жизни человека отклоняется от вектора движения несвободной животной личности и направляется «по равнодей
9

ствующей из двух сил» (28.77). Это положение Толстой иллюстрирует в образе лодки, плывущей по реке.
Лодку (человека) несет река (животная личность), гребец в ней (духовное существо) гребет не по течению и не
против течения, а поперек течения, к другому берегу. Течение реки непрестанно меняется, по ходу лодки встречаются и разливы, и водовороты, и водопады, она попадает
в бурю или садится на мель, тонет и всплывает в мутных
или чистых водах реки, но все это не самоцельно, а служебно, все это составляет лишь поприще жизнедеятельности гребца, у которого своя задача: переплыть эту столь
причудливо текущую реку и высадиться на другом ее берегу. Воды реки — не зло, а необходимое условие работы
гребца, духовной работы человека. Зла в личной и вселенской духовной жизни, по сути, нет. Иное дело в общественно-государственной и общедуховной жизни людей.
Во второй и роковой приезд Нехлюдова к тетушкам
«животный человек властвовал в нем и совершенно задавил духовного человека» (1.XIV). Отчего это? «И вся
страшная перемена — объясняет Толстой — совершилась
с ним только оттого, что он перестал верить себе, а стал
верить другим» (1.XIII). В отличие от иных религиозных
учителей Лев Толстой никогда не говорил «верьте мне»
или «верьте всем», а призывал всегда «верить себе», исключительно голосу духовного существа в себе. «Никакой
веры у меня нет, — говорит Нехлюдову старик-сектант, —
поэтому я никому не верю, окромя себя» (3.XXI). Таково же
и «вероисповедание» Толстого. «Веря себе, — объясняет
он в «Воскресении», — всякий вопрос надо решать всегда не в пользу животного я, ищущего легких радостей,
а почти всегда против него; веря же другим, решать нечего было, все уже было решено и решено было всегда против духовного и в пользу животного я» (1.XIII). 
Отсюда следует, что коллективная жизнь людей управляется «всегда» движениями жизни животной личности и обслуживает ее, а не его. Так что духовному существу отдельного человека приходится иметь дело не только со своей животной личностью, но и с всесильной коллективной животной
личностью, абсолютно властвующей в мире «сочных, сильных, не сомневающихся людей» («Анна Каренина», 5.XXV).
Противостояние такого рода уже отчетливо напоминает противостояние добра и зла или света и тьмы. Недаром

10
ВСТУПЛЕНИЕ

Толстой еще в «Анне Карениной» писал о тяге к общественной деятельности как о недостатке «силы жизни»
сердца, духовной жизни (3.I). Каренин знал, что люди будут активно ненавидеть его «за то, что он постыдно отвратительно несчастлив. Он знал, что за это, за то самое, что
сердце его истерзано, они будут безжалостны к нему», как
стая собак (5.XXI). Накал этого места романа таков, что не
оставляет сомнения в позиции Толстого.
«Воскресение» — роман о победе, даже торжестве духовного Я в жизни. Несмотря на некоторые аккорды финала, «Анна Каренина» есть роман о поражении духовного Я
в жизни, подвластной «злому духу» животной личности —
как своей собственной, так и общей, коллективной. «Мне
отмщение», надо думать, положено за поражение духовного Я в жизни героев. «Аз воздам» тут звучит глуше и по видимости имеет в виду Левина и его супружескую жизнь. Учтем, однако, что для этого поражения (или этой победы) духовного Я нужно, чтобы оно как-то заметно проявило себя
в жизни. В той мере, в какой «Анна Каренина» есть роман
о проблемах духовной жизни, эпиграф романа имеет отношение к тем героям, жизнь которых пусть ненадолго,
но осветилась солнечным светом от «бога своего».
В «Воскресении» духовное существо проявляется
и оживает в трудных, не совсем обычных обстоятельствах,
но все же в повседневном течении жизни героев. В «Войне и мире» и «Анне Карениной» духовное существо проявляется получудесным образом и в самых исключительных ситуациях жизни героев. Это князь Андрей после
смертельного ранения и Пьер после испытания расстрелом в плену6. Это Анна, Каренин, Вронский у постели прощающейся с жизнью Анны. В сцене этой действуют уже не
люди, а «высшие существа», как говорил о ее участниках
Ф.М. Достоевский. Если «Анна Каренина» есть роман о духовной жизни, то глава XVII четвертой части его есть смысловой узел романа и его вершина, к которой и от которой
все в нем движется7. Понять это место — значит понять
замысел Льва Николаевича.
Исследователям Толстого хорошо известно, что в самом начале работы над романом Каренин был представлен кротким, наивным, добродушным человеком, который, по одной из рукописей, имел «несчастье носить на
своем лице слишком ясно вывеску сердечной доброты

11

и невинности»8. Таким образом, вначале Толстой создавал максимально выгодные условия для проявления духовного существа в герое. Это облегчало, но и обедняло
задачу писателя, и потому он преобразил героя, придав
его натуре такую жесткую установку, которая не давала и,
казалось бы, не могла дать ход даже проблескам света духовного существа в нем. Но и такое, прочно запертое
в рамках каренинской животной личности духовное существо вдруг все же прорвалось в нем, и он из «жалкого существа» был «вознесен на внушающую подобострастие
высоту» (4.XVIII). 
Вершина романа, глава XVII четвертой части, открывается указанием на то, что Алексей Александрович перед
получением телеграммы от Анны с досадой вспоминал
слова Долли о христианском прощении, считая, что они совершенно неприложимы в его случае. Все, что произошло
в его душе потом, было неожиданно, ничем не подготовлено и обстоятельствами жизни не мотивировано. Скорее,
наоборот.
Входя в свой дом, Каренин почти сознательно желал
смерти жены и даже огорчился, узнав, что она все еще не
умерла. Но он сам «не знал своего сердца». Сначала он
при виде слез Вронского «почувствовал прилив того душевного расстройства», которого он в себе стыдился и которое негласно давало знать о духовном существе в нем.
Через несколько минут, у постели умирающей жены, завеса животной личности вдруг прорвалась и рухнула, духовное существо вошло в жизнь, завладело им и превратило
его в «высшее существо».
«Душевное расстройство Алексея Александровича все
усиливалось и дошло теперь до такой степени, что он перестал бороться с ним; он вдруг почувствовал, что то, что он
считал душевным расстройством, было, напротив, блаженное состояние души, давшее ему вдруг новое, никогда не
испытанное им счастье. Он не думал, что тот христианский
закон, которому он всю жизнь хотел следовать (!), предписывал ему прощать и любить своих врагов; но радостное
чувство любви и прощения к врагам наполняло его душу.
Он стоял на коленях и, положив голову на сгиб ее руки, которая жгла его огнем через кофту, рыдал, как ребенок».
С Алексеем Александровичем произошло то, что Толстой в романе с горькой иронией назвал «случайностью»

12
ВСТУПЛЕНИЕ