Метод практики: природа и структура

С.П. ЩАВЕЛЁВ 

МЕТОД ПРАКТИКИ:  
ПРИРОДА И СТРУКТУРА 

Учебное пособие 

4-е издание, стереотипное

Москва 
Издательство «ФЛИНТА» 
2021 

УДК 165
ББК  87.22я73 

Щ14 

Щ14         

Щавелёв С.П. 
Метод практики : Природа и структура [Электронный 
ресурс] : учеб. пособие / С.П. Щавелёв. – 4-е изд., стереотип. – М. :          
ФЛИНТА, 2021. – 85 с. 

ISBN 978-5-9765-1148-4 

 В книге автор, признавая неоспоримые возможности науки как 
лидера человеческого познания, обращает внимание на дополнительные 
и даже альтернативные науке формы рациональности. Речь идет о 
возможности (и необходимости) теории и методологии вненаучного 
познания и мышления. Автор обращает внимание на то, что знания же за 
пределами 
науки 
отражают 
внешне 
данную 
целостность 
феноменологически 
взятого 
явления 
природы, 
культуры 
в 
его 
своеобразии и динамике. 
      В работе освещаются проблемы вненаучной логики и методологии. 
  Для студентов, аспирантов и преподавателей гуманитарных 
факультетов вузов, а также современных исследователей-философов. 

ISBN 978-5-9765-1148-4
© Щавелёв С.П., 2016 
© Издательство «ФЛИНТА», 2016 

УДК 165
ББК  87.22я73 

ПРЕДИСЛОВИЕ 

Эта книга выходит в свет согласно пословице: «Не было бы счастья, да 
несчастье помогло... » Когда в 1994 г. я печатал в издательстве Воронежского 
университета свою предыдущую монографию – «Практическое познание: 
философско-методологические очерки», то ее объем получился дороже той 
суммы, которая находилась в моем распоряжении. Пришлось пожертвовать 
одной главой рукописи – именно она составляет основу настоящего издания. 
Отделение части текста произошло, я надеюсь, достаточно органично: 
сначала вниманию читателей оказалась предложена теория практического 
познания или же гносеология чувственно-предметной деятельности. Теперь 
настала очередь методологии жизненной практики. При несомненной связи 
гносеологии и методологии, это все таки достаточно своеобразные горизонты 
философствования /что, помимо прочих авторов, ярко продемонстрировано 
Г. А. Подкорытовым /. Особенно заметна специфика нормативного, вообще 
регулятивного /т.е. собственно методологического/ по сравнению с 
дескриптивным / эпистемологическим / сказывается в такой проблемной 
области, какова вненаучная реальность личности социума. 
Разумеется, подготовленный несколько лет назад материал заново 
переработан ради нынешнего издания, снабжен введением и заключением, 
где резюмируется вся концепция практического познания. Его методология 
могла быть реалистично представлена только благодаря пересмотру многих 
идеологических вех, долго «флажковавших» движение философской мысли в 
СССР. Мой приятный долг – душевно благодарить тех коллег, кто 
непосредственно поддержал идейно и организована попытки автора 
совершить «концептуальный пробег» из не так давно объединившего нас 
узилища 
«всеобщего 
деалектико-материалистического 
метода» 
– 
на 
просторы 
антропологического 
философствования. 
Это 
прежде 
всего 
профессора Санкт-Петербуржского университета – Геннадий Алексеевич 
Подкорытов /мой высокочтимый учитель/, Борис Васильевич Марков и 
Борис Иванович Липский; затем рецензенты книги – профессор Уральского 
медицинского института Анатолий Афанасьевич Баталов и профессор СанктПетербуржского горного института Борис Яковлевич Пукшанский, наконец, 
доктор Илья Теодорович Касавин /Москва/ и доцент Юрий Константинович 
Корнилов /Ярославль/, в личном общении и переписке с которыми 
обсуждались многие идеи этой книги. 
Ее замысел возник лет двадцать назад, в самых эвристических – 
общежитских беседах с моими замечательными однокашниками по 

аспирантуре 
философского 
факультета 
Ленинградского 
университета: 
Павлом Зайдфудимом / ныне доктором биологических наук; Москва/ и 
Виктором Чуешовым / профессором философии; Витебск/. 
Разумеется, 
за 
возможные 
недочеты 
и 
спорные 
моменты 
нижеследующего изложения я несу ответственность единолично и буду 
признателен любому его заинтересованному критику. 

ВВЕДЕНИЕ 

ФИЛОСОФИЯ В ПОХОДЕ ЗА ПРЕДЕЛЫ НАУКИ 

      «Кроме той дороги, о которой ты говоришь, 
есть еще одна. ... Я не совсем выбираю опасные  
тропы ... Только так я могу совершить то, что 
предназначено мне свершить ... » 
Дж. Р. Р. Толкин. Возвращение короля. 2. 

Проблемная ситуация с уточняемой здесь темой моей работы выходит 
достаточно деликатной. Отечественные философы некоторых последних 
поколений по праву гордятся своими исследованиями по теории и 
методологии науки, выполненными за 60–80-е гг. На фоне «научныхпренаучных» коммунизма да атеизма, беззастенчиво вульгаризировавшегося 
«исторического» материализма, схоластического теоретизирования вокруг 
категорий 
и 
«законов» 
материалистической 
диалектики, 
логикометодологические штудии философских проблем естествознания, а затем и 
обществоведения, техники выглядели в СССР заповедником философского 
творчества, 
оазисом 
деидеологизированной 
духовности. 
От 
цензуры 
откупались цитатой в начале предисловия к автореферату или другой 
публикации из материалов очередного партийного съезда, которые кто-то из 
московских философов же и писал для вождя. Однако с недавних пор за 
«постой в башне из слоновой кости», причем постпозитивистской, надо 
признать, 
архитектуры, 
нам 
приходится 
платить 
по 
счетам 
профессиональной совести. Один из них предъявляет профессиональному 
сообществу российских философов, по крайней мере значительной части, 
включая автора этих строк, обвинение в сциентизме или, мягче говоря, в 
наукоцентризме. 
Причем огромные, постоянно растущие и в любой перспективе 
незаменимые уже возможности науки никто не собирается оспаривать /кроме 
наиболее темных и одичавших в переходное время обывателей/. Наука с 
определенных пор – полноправный партнер в частности лидер человеческого 
познания и деятельности в целом. Тем не менее давно настала пора обратить 
внимание гносеологии и методологии на основах участников многосложного 
и противоречивого процесса изучения и основания мира человеком, т.е. на 
дополнительные к науке и даже альтернативные ей формы рациональности, 
варианты духовности. 
Речь идет не только и не просто о выяснении социокультурного 
контекста развития науки /что само по себе весьма интересно/, но о 
возможности и необходимости теории и методологии вненаучного познания 
и мышления. Уже нельзя считать истину, логику, метод, даже теорию и 
прочие 
эпистемологические 
феномены 
монополией 
науки. 
Идея 

гетерогенности и разнотипности познания оказалась выдвинута на рубеже 
80–90 гг. параллельно в нескольких центрах философской мысли нашей 
страны: в Москве / В.Г. Федотовой, И. Т. Касавиным, В. П. Филатовым и др./, 
Санкт-Петербурге/ Б. В. Марковым, Б. Я. Пукшанским, Г. Л. Тульчинским и 
др./, Киеве /Е. К. Быстрицким/, Минске /Ю. А. Хариным/, Екатеринбурге /А. 
А. Баталовым/. Похожее идейное течение заметно и на Западе – там все чаще 
заказывают теоретико-методологические поминки по постпозитивизму . 
Мне довелось составить едва ли не первые обзоры соответствующих 
публикаций и смежной литературы по историческим, психологическим, 
лингвистическим, биологическим аспектам вненаучной когнитивности . 
Однако отмеченное направление философского анализа еще не получило 
должного признания в «невидимом колледже» гуманитариев. Это, видимо, 
вполне естественно: носители прежней и новой парадигм методологии и тут 
обязаны осуществлять какое-то время и это даже способствуем их 
взаимоотношению. В этом смысле показательно академическое издание 
очередной «Теории познания», где в 1-2 томах /М.,1991/ речь идет целиком о 
познании естественно научном, и только в томе 3 /М.,1993/ появляется глава 
о вненаучном познании, а том 4 /М.,1995/опять посвященный наукам, только 
гуманитарным. 
 
Т р у д н о с т и  с  т е р м и н о л о г и е й, задающей сам предмет 
исследования, мне стоит признать с самого начала. Хотя термин «вненаучное 
знание» входит уже в философскую моду, он вряд ли может, признан 
удачным. В нем ощущается застарелый наукоцентризм: за абсолютную точку 
отсчета 
принимаются 
критерии 
научного 
знания 
и 
познания. 
В 
действительности же эти категории далеко не везде и не всегда 
действительны в реальной жизни человека и общества. К тому же 
отрицательные определения вообще не слишком логичны: что нам дает 
дефицит женщин как немужчин или зимы как внелета? Далее, под единым 
колпаком 
вненаучности 
прячутся 
существенные 
различия 
между 
реалистическими и иллюзорными; до-, пред- и действительно по природе 
своей вненаучным правлениям и элементам процесса познания. Поэтому, 
продолжая за неимением пока лучшего выражения пока пользоваться и этим 
термином как обобщающим большинство рассматриваемых в книге сюжетов, 
я предпочитаю такие дополнительные определения разных моментов 
атеоретического познания, как профессиональное, обыденное, практическое, 
визуальное, прикладное и т.д. 
 
К а к   в о з м о ж н а   г н о с е о л о г и я  и  м е т о д о л о г и я  б е з       
н а у к и? На этот вопрос короче всего ответить ссылкой на такие историкофилософские 
прецеденты, 
как 
учение 
Аристотеля 
о 
фронезисе; 
«кодифицированный разум» римского права; этический интеллектуализм 
томизма; критика книги К. А. Гельвеция «Об уме», данная Д. Дидро; 
кантовское 
различие 
между 
спекулятивными 
и 
практическими 
воплощениями 
разума; 
прагматистская 
концепция 
истины, 
которая 
«держится деятельностями», равно необходимыми субъекту; расшифровка 
«языковых игр» поздним Л. Витгенштейном; отечественные варианты 

«гносеологической онтологии» у Н.Ф. Федорова, П. А. Флоренского; 
«философия хозяйства» С. Н. Булгакова; и некоторые другие эскизы деловой, 
жизненной логики, в том числе выполненные совсем недавно, в 1990-е гг.  
 
Говоря же по существу вопроса, обращаю внимании пока только на 
известную абстрагированность научного исследования в любой его области 
от реального многообразия форм человеческой деятельности и всего 
остального существования людей. Ученого в конечном счете интересует 
некая универсальная сущность идеализированного в той или иной степени 
объекта. Все субъективное нежелательно для научной картины мира. Знания 
же за пределами науки сталкиваются с разнообразными потребностями 
производства, общения, досуга, игры, праздника, священнодействия и т.п. 
сфер жизнебытия; подключается к моральным, эстетическим, социальнопсихологическим, вообще ценностным сторонам мировоззрения; отражает 
внешне данную целостность феноменологически взятого явления природы, 
культуры в его своеобразии, противоречивости, динамике. 
 
Показательный /близкий автору по месту службы в медицинском 
университете 
и 
понятный 
любому 
собеседнику, 
рано 
или 
поздно 
становящемуся пациентом врачей/ пример сопоставляемых направлений 
познания – медицина как практическое выявление недугов и способов их 
лечения, с одной стороны, и комплекс биологических и социальных наук об 
организме человека, средах его обитания, – с другой. Медицина использует 
научную по происхождению информацию, но ограничивается ею или же 
применить ее напрямую, без опосредования практикой, как правило, не 
может. Исцеляется ведь не идеальная модель вроде анатомического скелета 
или рисунка из хирургического атласа, а чувственно конкретный человекмикроскоп требующий всегда целостного, личностного, участного похода к 
себе. Дефицит подобных способностей врачевать вместе с телом и во многом 
неповторимую душу пациента плодит знахарей шаманского типа, всуе 
спекулирующих 
наукообразной 
терминологией/«биополе», 
«экстрасенсорика», народная «медицина» и проч./, но проявляющих 
максимум внимания к каждому отдельному пациенту или же умело 
имитирующих таковое во время сеансов массового камлания на манер 
пресловутого Кашпировского. 
 
При разработке вненаучной логики и методологии стоит учесть, что в 
наше время едва ли не все возможные способы духовной деятельности прямо 
или косвенно включает в себя трансформированную, а если угодно, то парой 
и трансмутированную науку. Она «светится» даже там, где ее меньше всего 
ждут: в социальных утопиях/вроде тщетно обновляемого социализма/, 
мистических пророчествах, нетрадиционных религиях и просто суевериях. 
Рассматривая философско-методологические горизонты за пределами науки, 
мы сами обязаны оставаться по возможности в ее пределах. 
 
Таковы самые общие вопросы идеального контекста заявляемой 
рабочей тематики, которые стоило оговорить в самом ее начале. Подробнее о 
вненаучном, в особенности практическом познании и мышлении можно 
прочитать у вышеуказанных уже авторов. 

Ч а с т ь   п е р в а я 
ОСВОЕНИЕ ДЕЯТЕЛЬНОСТИ ПРАКТИКОМ 
 

 
Гете в одной из своих бесед с преданным Эккерманом заметил: «В 
немецкой философии надо бы довести до конца еще два важнейших дела. 
Кант написал «Критику чистого разума» и тем самым совершил бесконечно 
многое, но круг еще не замкнулся. Теперь необходимо, чтобы талантливый, 
значительный человек написал критику чувств и рассудка» . 
 
Как известно, диалектика чувственной, рассудочной и разумной сторон 
познания достаточно подробно трактовалась представителями немецкой 
философской классики. Тот же  И.Кант, а вслед за ним  Ф. Г. Гегель, 
рассматривая прежде и больше всего способности разума, не упустили 
возможности разобраться в особенностях рассудка. Во всяком случае они 
явственно продемонстрировали неразрывную взаимосвязь рассудка и разума, 
их относительно самостоятельную ценность для человека. «Разум без 
рассудка – это ничто, а рассудок и без разума – нечто» , – гласит один из 
гегелевских афоризмов. В дальнейшей истории философии эти уровни 
становления интеллекта продолжали служить предметом заинтересованного 
изучения .  
 
Что же тогда не удовлетворило Гете? Ответить на этот вопрос по 
достоинству оценить отмеченную пунктуальным биографом сентенцию 
можно, 
если 
вывести 
понятие 
практического 
разума 
за 
узковатоидеалистические рамки морально-нравственной проблематики Никольского 
не умаляя значение этики как одного из аспектов жизненной философии, 
позволительно взглянуть на структуру и функции этой последней пошире. А 
именно, учитывая весь спектр людской рефлексии по поводу разнообразных 
практик, осуществляемых любым из нас в те или другие моменты своего 
бытия. На вершине европейского рационализма не только Веймарскому 
просветителю, но и многим другим корифеям классической мысли царством 
разума представлялась сфера философии и науки. А сама по себе «живая 
жизнь», практика – ареной борьбы рассудка и разнообразных статей 
человеческой души. На такой именно арене Гете и мечталось, как видно, 
применить отточенное рационалистическим дискурсом интеллектуал Ное 
оружие. 
 
Однако соответствующему направлению философской критики (т. е. 
концептуального 
метафизического 
анализа, 
истолкования) 
в 
постклассический период развития европейской культуры явно не повезло. 
Теорию и методологию практики надолго монополизировали марксизм и 
родственные ему метериалистические течения. Предшествовавший им 
вульгарный, механистический материализм трактовал познание  в н е  
деятельности – в виде пассивной копии, автоматически снимаемой субъектом 
с однозначно противостоящего ему объекта. Классический идеализм /прежде 
всего в лице Канта, как уже было сказано/ виртуозно смоделировал познание 

и мышление  к а к  деятельность по активной выработке знаний и прочих 
духовных продуктов. Для диалектического же и исторического материализма 
когнитивные процессы подлежали сущностному истолкованию лишь  и з н у 
т р и  материальной, чувственно-предметной деятельности, куда они прямо 
или косвенно включены и где субъект и объект постоянно влияют друг на 
друга. Тем самым был сделан безусловный шаг вперед в эволюции 
гносеолого-методологических концепций. 
 
Вместе 
с 
тем, 
надо 
признать, 
что 
собственно 
философские 
высказывания основоположников марксизма не получили в свое время 
сколько-нибудь широкого признания и рассмотрения / не в пример их 
социально-политическим взглядам/. А новые поколения марксистов, с легкой 
руки В. И. Ленина во многом огрубили, выхолостили методологический 
потенциал современного материализма. Акцент на материальной субстанции 
природы ставился им столь же безапелляционно, как применительно к 
гораздо более многофакторной, полицентрической сфере общественной и 
особенно личной жизни человека. Ославленная было Электрической старая 
добрая «теория факторов» вводится сегодня едва ли единственным выходом 
из концептуального тупика, своеобразного клинча, коим завершается долгая 
полемика непримиримых «измов» на «философском фронте». 
 
Выразительная иллюстрация тому – истолкование едва ли не 
важнейшей для гуманитарных наук категории – «практики». Вряд ли сегодня 
можно согласится с ее интерпретацией как исключительно преобразующей, 
да еще всегда революционной; преимущественно материально-предметной, 
обязательно 
внешней, 
так 
сказать 
экспансионистской 
деятельности. 
Реалистичнее, думаю, оговорить здесь во множественном числе – о  п р а к т 
и к а х, разных, но взаимодополнительных, резонирующих способах 
производственного, 
досугового, 
идеологического, 
технического, 
педагогического, художественного и всякого другого воздействия человека 
на природу общество и самого себя . 
 
Заведомо скромную /по своим информационным источникам и 
проблемной 
топографии/ 
попытку 
философско-методологического 
осмысления жизненно-практического горизонта вопросов человеческого 
познания и представляет собой начальная часть этой книжки.