Исцеляющий вымысел

ЮНГИАНСКАЯ ПСИХОЛОГИЯ

James Hillman

HEALING 
FICTION

Джеймс Хиллман

ИСЦЕЛЯЮЩИЙ
ВЫМЫСЕЛ

Москва
ИОИ
2020

Электронное издание

УДК 159.964.2
ББК 153.22-953.6
Х45

Х45
Хиллман, Джеймс.
Исцеляющий вымысел / Дж. Хиллман ; пер. с англ. В. Зеленского. — Эл. изд. — 1 файл pdf : 225 с. — Москва : Институт общегуманитарных исследований, 2020. — (Юнгианская психология). — Систем. требования: Adobe Reader XI либо Adobe Digital Editions 4.5 ; 
экран 10". — Текст : электронный.

ISBN 978-5-7312-0968-7

В своей книге Хиллман ставит, казалось бы, разрушительный для современной психотерапии вопрос: «Чего хочет душа?» И отвечает: «Душа 
жаждет вымысла, способного исцелить». Обращаясь к трудам трех великих 
зачинателей глубинной психологии — Фрейда, Юнга и Адлера, — автор 
внимательно исследует такие понятия, как «история болезни», «активное 
воображение» и «чувство неполноценности». Разбор конкретных примеров 
клинического материала активного воображения позволяет Хиллману установить, что душа исцеляется, рассказывая себе «более замечательную историю». Вымысел в данном случае выступает в качестве «растворителя» прежней системы верований, удерживающих душу взаперти в мучительной болезненной безысходности.
Джеймс Хиллман — ученик и последователь Карла Густава Юнга. И он 
же — юнгианский диссидент, ниспровергатель многих положений аналитической психологии, культуролог и критик, блестящий лектор, один из основателей архетипической психологии. Автор 25 книг, лауреат Пулитцеровской премии.

УДК 159.964.2 
ББК 153.22-953.6

Электронное издание на основе печатного издания: Исцеляющий вымысел / Дж. Хиллман ; пер. с англ. В. Зеленского. — Москва : Институт общегуманитарных исследований, 2020. — 224 с. — (Юнгианская психология). — 
ISBN 978-5-88230-369-2. — Текст : непосредственный.

В соответствии со ст. 1299 и 1301 ГК РФ при устранении ограничений, установленных техническими средствами защиты авторских прав, правообладатель вправе 
требовать от нарушителя возмещения убытков или выплаты компенсации.

ISBN 978-5-7312-0968-7
© В. Зеленский, перевод, 2020
© ИОИ, оформление, 2020

Джеймс Хиллман 
«Исцеляющий вымысел»

Вновь обращаясь к трудам великих основателей глубинной психологии, Хиллман исследует на этот раз значение таких базовых понятий, как «история болезни», 
«активное воображение», «чувство неполноценности». 
Почему в нашей культуре столь устойчиво сопротивление 
к воображению? Почему мы воспринимаем свою личную 
историю буквально, а не в качестве литературного повествования? Не рассматриваем ее с беллетристических позиций? Почему взгляд на сновидения как на события драматические заключает в себе большую ценность? Книга 
учит нас видеть разницу между историей болезни и историей души; мы постигаем отличие демонов от деймонов и 
узнаем, что целью психотерапии является не только освобождение от завораживающей фикции «Познай самого 
себя», но и смещение фокуса от личностной реализации в 
сторону общинного мироощущения.
Выделяя метафорическую, мифологическую основу 
творческой деятельности Фрейда, Юнга и Адлера, до известной степени осознававших «вымышленный» характер своих теоретических положений и практики, Хиллман отмечает, что только буквальное понимание делает 
вымысел ложью. Отсюда проясняется и двойной смысл 
в названии самой книги. Наши симптомы и фиксации 
(«зацикленность») представляют, по сути, символические 
конструкции, и, когда видения подобного рода «уплотняются» в догматическую «реальность», мы заболеваем.

Валерий Зеленский
Декабрь 1996

Глава 1 
ИСТОРИЯ БОЛЕЗНИ 
КАК БЕЛЛЕТРИСТИКА — 
ВСТРЕЧА С ФРЕЙДОМ

1. Фрейд — литератор

В 1934 году Джованни Папини1 опубликовал любопытное интервью с Фрейдом. Интервью было написано 
в форме откровенной беседы, в которой Фрейд как бы 
конфиденциально рассказывает о том, в чем состоит его 
работа. Вот что говорит Фрейд:

«Все считают,— продолжал далее Фрейд,— что 
я отстаиваю научный характер моей работы и что 
сфера моей деятельности ограничивается лечением психических заболеваний. Это ужасное заблуждение превалировало в течение ряда лет, и мне 
так и не удалось внести ясность в этот вопрос. 
Я ученый по необходимости, а не по призванию. 
В действительности я прирожденный художник ... 
и этому существует неопровержимое доказательство, которое состоит в том, что во всех странах, 
где психоанализ получил распространение, писатели и художники понимали и применяли психоанализ лучше, чем ученые. Действительно, мои книги в большей мере напоминают художественные 
произведения, чем научные труды по патологии... 
Мнe удалось обходным путем прийти к своей цели 
и осуществить мечту — остаться писателем, сохра

Исцеляющий вымысел

няя видимость, что я являюсь врачом. Все великие 
ученые мужи наделены воображением, но, в отличие от меня, никто из них не предлагает перевести 
идеи, предлагаемые современной литературой, на 
язык научных теорий. В психоанализе вы можете 
обнаружить слитые воедино, хотя и изложенные 
на научном жаргоне, три великие литературные 
школы XIX столетия: Гейне, Золя и Малларме объединяются во мне под покровительством моего 
старого учителя, Гете».2

Это интервью с Фрейдом содержит больше сведений о 
нем, а следовательно, и о действительном предмете психотерапии, чем о детальных разработках фрейдовской 
теории. Психоанализ пред ставляет собой реализацию 
вымыслов в сфере творчества (poiesis), которая означает 
просто «созидание» и которую я понимаю как созидание 
с помощью воображения, облеченного в словесную форму. Наша деятельность в значительной мере относится к 
сфере риторики творчества, под которой видится непреодолимая сила воображения, запечатленная в словах, в искусстве говорить и слушать, писать и читать.
Помещая глубинную психологию в пределы поэтико-ритори-ческого космоса, я беру на себя ответственность за предположение, которое я высказал в своих 
лекциях, прочитанных в 1972 году3. В этих лекциях я 
сделал попытку охарактеризовать психологию души, 
являющуюся также и психологией воображения, такой 
психологией, которая опирается на процессы воображения, а не на физиологию мозга, структурную лингвистику или анализ поведения. Другими словами, это психология, которая признает существование поэтической 
основы сознательного разума. Любая история болезни 
такой психики является имагинативным выражением 
этой поэтической основы, имагинативным творчеством, 

Джеймс Хиллман

поэтическим вымыслом, замаскированным, по выражению Папини, средствами языка медицины как в качестве 
рассказчика своей истории, так и в форме слушателя в 
соответствующих записях.
В предварительных замечаниях к своей известной работе 1905 года «Фрагмент анализа случая истерии».4 — 
рассказ Доры — Фрейд пишет: «Я знаю, что, по крайней 
мере в этом городе, есть много врачей, которые ... предпочитают читать истории болезни такого рода не как научную статью по психопатологии неврозов, а как роман 
(roman a clef), написанный для их собственного удовольствия». В своем воображении он также представляет «читателей рассказа, весьма далеких от медицины».
Уже тогда в писательском воображении Фрейда фигурировал «читатель». В его дальнейших работах мы часто 
встречаем эти викторианские, написанные в духе детективных рассказов, обращения к читателю. В них Фрейд 
напоминает читателю о сказанном несколько страниц 
назад, предупреждает его о необходимости обратить внимание на определенный момент, поскольку этот момент 
в дальнейшем появится снова, и выражает беспокойство 
по поводу его удивления, замешательства, недоумения и, 
может быть, даже потрясения, вызванных дерзкой откровенностью изложения материала.
Тяготение Фрейда к тонко завуалированной таинственности, которой проникнута история болезни Доры, 
не имеет отношения к сексуальной психопатологии 
(Крафт-Эббинг не утруждал себя подобной заботой о 
читателях и пациентах), к домашним врачам (Тиссо опубликовал работу, в которой содержатся грозные предупреждения о последствиях мастурбации, снабдив ее множеством примеров), судебной психиатрии, медицинским 
Krankengeschichten с изображениями обнаженных дам 
и господ в полный рост, маскировка которых состоит 

Исцеляющий вымысел

лишь из черных квадратиков на глазах (как будто раз уж 
они не могут нас видеть, то и мы не можем их видеть).
Нет. Мысли Фрейда все время вертятся вокруг литературы, для обозначения которой он использует (а это 
всегда свидетельствует об аффективной значимости) иностранный термин roman a clef, подразумевающий «произведение, в котором реальные события и лица изображены 
автором под вымышленными названиями и именами». 
Но ведь именно этим и занимался Фрейд! Разумеется, он 
думал о читателе, не имеющем отношения к медицине, 
поскольку уже считал себя романистом. Представление о 
двух типах читателей — специалистах и врачах, неспециалистах и любителях литературы — связано с двумя фигурами, возникавшими в воображении Фрейда.
Почему при описании психических заболеваний Фрейд 
стремился разобраться в противоречии между медицинскими и литературными аспектами? Не стремился ли он 
создать форму литературы, для которой в то время не существовало образцов? Он метался между двумя великими 
традициями, между естественными и гуманитарными науками, и это метание было неизбежно не только потому, что 
медицина скрывала тайну его литературного призвания, 
которое в конечном счете получило признание — ироническое у Папини, дружеское у Томаса Манна и официальное 
в виде присуждения Гетевской премии по литературе,— а 
скорее всего потому, что Фрейд изобретал некий литературный жанр, то средство, которое позволило ему познакомить мир с его новым видением. Его психоанализ мог 
продвинуться в мире медицины дальше только тогда, когда 
для него нашлась бы форма «рассказа», способная передать 
если не суть, то убедительность эмпирической медицины. 
Фрейд объединил обе традиции, поскольку одновременно занимался и литературой, и историями болезни. С тех 
пор в истории психоанализа они идут нераздельно, так как 

Джеймс Хиллман

наши описания заболеваний являются одним из способов 
написания литературных произведений.
Анализ «Доры» представляет собой первое значительное психологическое описание заболевания; это «Илиада» 
в области психоанализа. В этом анализе наше внимание 
привлекает литературный метод даже в тех случаях, когда 
он проявляется в форме метода медицинского исследования. Под методом я понимаю «стиль как продуманную 
процедуру, как мастерство»,5 и поэтому придерживаюсь 
взглядов Т. С. Элиота на метод, характеризующий писателя в виде сдержанного ученого, а не взъерошенного безумца. И разве не проблема литературного метода ( сдержанности или взъерошенности) отдаляет Фрейда от Штекеля, 
Райха и Гросса, сближая его с Абрахамом и Джонсом?
Прием, или метод, относится также и к формальной 
стороне изложения материала. Рассмотрим фрейдовскую 
форму истории болезни Доры. Вначале идет сама история 
как таковая. Е. М. Форстер6 говорит: «Основу романа составляет рассказ, а рассказ представляет собой изложение 
событий во временной последовательности». Мы продолжаем чтение рассказа, чтобы узнать о происходящем 
в дальнейшем. Дело заключается просто в примитивном 
любопытстве, как говорит Форстер. На этом уровне Фрейд 
полностью удовлетворяет нашим требованиям к клинической консультации: тревога ожидания, намеки, утаивания и обстановка, возбуждающая любопытство (часть 1 
описываемого Фрейдом случая называется «Клиническая 
картина»). Здесь наше внимание привлекает другой метод 
повествования, который мы находим, например, у Джозефа Конрада: непоследовательность рассказа, для устранения которой нужен автор (и читатель), и два уровня, на 
которых главная героиня (Дора) ведет рассказ.
Фрейд применяет и другие приемы: скромность почтительного рассказчика на заднем плане, сопоставимая