История русской литературы XVIII века: в 2 ч. Ч. 1

А.Н. Пашкуров
А.И. Разживин

ИСТОРИЯ РУССКОЙ ЛИТЕРАТУРЫ
XVIII ВЕКА

Учебник

В двух частях

Часть 1

Москва
Издательство «ФЛИНТА» 

2017

2-е издание, стереотипное

УДК 821.161.1(091)(075.8)
ББК 83.3(2=411.2)5я73
П22

Ре це нзе нты:
д-р филол. наук, д-р пед. наук, проф. О.М. Буранок;
канд. филол. наук, доц. Н.А. Вердеревская

Пашкуров А.Н.
П22       История русской литературы XVIII века [Электронный 
ресурс]: учебник : в 2 ч. Ч. 1 / А.Н. Пашкуров, А.И. Разживин. — 
2-е изд., стер. — М. : ФЛИНТА, 2017. — 408 с.

ISBN 978-5-9765-2974-8  (Общ.)  
ISBN 978-5-9765-2975-5  (Ч. 1) 

Материал построен по историко-хронологическому принципу, содержит широкий культурологический, философско-эстетический и 
исторический контексты. Эволюция жанров и направлений русской 
словесности представлена в соотношении с индивидуальными художественными системами писателей этого времени. Целый ряд имен 
вводится в учебно-методологическое рассмотрение впервые. Для более системного усвоения материала в учебнике предлагаются аналитические схемы, позволяющие глубже осмыслить проблемы жанров, 
стилей, литературных направлений, эстетические взгляды писателей, 
а также подробные библиографические списки, начинающиеся трудами академического литературоведения конца XIX — начала XX века 
и включающие новейшие исследования начала XXI столетия.
Для студентов, магистрантов и аспирантов гуманитарных факультетов высших учебных заведений.
УДК 821.161.1(091)(075.8)
ББК 83.3(2=411.2)5я73

ISBN 978-5-9765-2974-8 (Общ.)
ISBN 978-5-9765-2975-5 (Ч. 1)                        © Пашкуров А.Н.,

 
Разживин А.И., 2017       
                                                                         © Издательство «ФЛИНТА»,
 
 
2017

ВВЕДЕНИЕ

N O

Везде исследуйте всечасно,
Что есть велико и прекрасно...
М.В. Ломоносов

Будьте счастливы счастием земли вашей
и спокойствием души вашей...
Павел I (из завещания сыновьям)

Нет, ты не будешь забвенно, столетье безумно и мудро, ...
Выше и выше лети ко солнцу, орел ты российский,
Свет ты на землю снеси...
А.Н. Радищев

Для полного понимания развития нашей литературы недостаточно останавливаться только 
на тех писателях, которые считаются представителями известных ее периодов. Мы должны 
обращаться и к тем писателям, которые стоят 
на втором и даже на третьем плане. Нельзя и 
несправедливо было бы думать, что исследования о таких писателях бесплодны и неинтересны, напротив, часто в их произведениях 
мы находим факты очень любопытные, разработка которых может для нас прояснить в подробностях то, что мы прежде знали в общих 
чертах...
А.Н. Пыпин

ПРОЛОГ

XVIII век в истории и культуре России — явление уникальное, противоречивое и очень многомерное. Собственно говоря, 
здесь во многом перед нами феноменальный художественно

философский эксперимент, результаты которого были практически неведомы для начинавших его, эксперимент, пришедший у 
последователей и учеников первых экспериментаторов зачастую 
к совершенно иным итогам, нежели мыслилось у истоков.
XVIII век в нашей литературной культуре — эпоха ярчайших 
политических событий и парадоксов, век, попытавшийся вступить одновременно и в диалог, и в противостояние как с отечественной, так и с мировой традицией (весьма интересны дерзкие переделки Александром Сумароковым пьес Шекспира для 
русской сцены). Век-интрига, век-праздник — и век-парадокс, 
век-трагедия.
«Словесность наша явилась вдруг в XVIII веке», — проницательно и загадочно обронил Александр Сергеевич Пушкин 
почти два столетия назад о времени своих прямых учителей и 
предтеч. Литературоцентричность, а шире и культуроцентричность напрямую наследовались XVIII веком у культуры древнерусской, но, поскольку круто начатые Петром Великим реформы требовали иных приоритетов, с первых же шагов новой эры 
в литературной культуре развернулись и не имеющие аналогов 
реформы в словесности.
Прежде всего нужно сказать о стремлении новой идеологии создать ново-ориентированную систему Времени. Если для 
классической древнерусской литературы аксиомой была вершинная категория Вечности, неразрывно связанная с важнейшими нравственно-религиозными ценностями, то теперь символическую вертикаль «земное — небесное» настойчиво стремятся 
развернуть и как горизонталь. Иными словами, на волнах идей 
нового политического и личностного оптимизма все звучнее заявляет о себе концепция Светлого Земного Будущего как идеала, 
рая, достижимого на земле1 (не случайно практически с самим 
возникновением шедевра северной столицы, Санкт-Петербурга, 
его нарекают «Северным Эдемом»).

1 Интересно, что в новом социально-политическом контексте та же идея 
повторится в нашем Отечестве и в XX столетии.

Не могло все это не отразиться и на восприятии феномена 
религии культурой первого века Нового времени. С одной стороны, место ее пытаются занять в сознании людей наука и политика, даже канонический религиозный жанр Слова-проповеди 
распахивает двери этим новым веяниям и требованиям (как у 
Феофана Прокоповича и его соратников). Место второго небесного мира отводится теперь в культуре празднику, импровизации, сочетающим принципы пользы и удовольствия (при императрицах Елизавете Петровне и Екатерине II феномен праздника 
как игровой модели мира достигает апогея расцвета). К сожалению, явилась и трагедия «обратной стороны медали»: место 
ясной веры стали нередко занимать суеверия, интриги и мистификации. Внутренняя трагедия и гибель последнего императора 
России XVIII века — Павла I — во многом оказались обусловлены как раз попыткой противостоять этой национальной трагедии, попыткой вернуть страну и ее сознание к некой гармонии.
Противоречивость XVIII столетия, мало поддающаяся простому, ясному и однозначному пониманию, его «призрачность» 
и кажущаяся «чуждость» в XIX веке подтолкнули знаменитого 
нашего философа и критика Виссариона Белинского к парадоксальному суждению о том, что век этот — «дух», который бродит «как заколдованная тень», нечистое привидение и дожидается «осинового кола» в свою могилу2...
В то же время, с другой стороны, тупикового противоречия 
между светским и духовным началами все же не возникает. Напротив, в их диалоге рождаются новые интереснейшие открытия — какова, к примеру, религиозно-научная поэзия М.В. Ломоносова.
Не меньшим противоречием выглядит и динамика диалога 
России XVIII века с мировой культурой, а шире — и с мировым сообществом своего времени. При постоянном, порой даже 
фантастическом стремлении подражать, перенимать, копировать 

2 Последний удар, по мысли литератора, нанесла этому фантому противоречивейшая пьеса А.С. Грибоедова «Горе от ума»: она «заклеймила остатки 
XVIII века».

Запад вплоть до мельчайших примет быта (немецкие, английские, а под конец этой эпохи и французские, итальянские моды«диктаторы» буквально пронизывают собой культуру), уверенно 
и дерзко поднимает голову национальная доктрина, а вместе с 
ней не просто национальная гордость, но и национальная гордыня, со всеми ее темными и светлыми сторонами. Во второй 
половине XVIII века потому и выходит из-под пера поэта-фи лосо фа Михаила Хераскова поэма-ребус «Россияда».
Языковая стихия литературной культуры — также живое и 
многогранное отражение всех чудес XVIII века. К пути нашего 
литературного языка в это время прекрасным эпиграфом могут 
служить слова В.Ф. Ходасевича о гении Державина: «То срываясь и падая, то дико косноязычествуя, то достигая совершеннейшей точности...». «Жужжаща ремжет вспятно чадь...» — «Медлительней текут мгновенья бытия...». Трудно и представить 
себе, что между двумя этими строками двух талантливейших 
поэтов-лириков XVIII века — Василия Тредиаковского и Михаила Муравьева — путь времени всего в несколько десятилетий...
Так каков же он, XVIII век в истории русской литературы?

ВВОДНЫЕ ЗАМЕЧАНИЯ

История русской литературы XVIII века — дисциплина синтеза самых разных наук. Частью ситуация схожа с эпохой Древней Руси, с тем, однако, существенным отличием, что 
здесь перед нами уже закат первоначальной синкретичности, 
неразъединимости различных начал. Как и писатели «осьмнадцатого столетия», писатели-энциклопедисты, читатель и исследователь русской литературы XVIII века должны постоянно 
держать в памяти самые многообразные открытия человеческой 
мысли. Литература XVIII века неразрывно связана в России 
и с реформой языка (от А.Д. Кантемира до Н.М. Карамзина, 
Г.Р. Державина), и с философией (у истоков — чрезвычайно 
значимо творчество Ф. Прокоповича и В.К. Тредиаковского), 

и с религией (от философии и эстетики деятеля церкви нового 
типа Ф. Прокоповича в первой трети столетия до пестрейшей 
общественно-политической, нравственно-философской и литературной деятельности писателей-масонов второй половины 
века), и с географией (изданный видным деятелем русского Просвещения Николаем Новиковым труд отца Антиоха Кантемира — Димитрия Константиновича Кантемира, известного писателя, политика и философа, был посвящен, к примеру, вопросам 
политической географии родной его Бессарабии — Молдавии), 
и с политикой (к примеру, яркими оппозиционерами официальной политической доктрине в последней четверти XVIII века выступили Я.Б. Княжнин и А.Н. Радищев), и даже с физикой, химией, астрономией (безусловно, знаковую роль сыграла фигура 
М.В. Ломоносова, гениального ученого и писателя, умевшего, по 
тонкому замечанию Гоголя, даже трактат, посвященный технике 
использования стекла в различных областях — «Письмо о пользе 
стекла», — превратить в ярчайший образец русской религиознофилософской лирики Нового времени). Все отмеченное отнюдь 
не означает, что произведения той, теперь уже далекой от нас 
эпохи — скучные отвлеченные научные трактаты. Напротив, 
писателям на каждом из этапов этого бурного и пестрого развития словесности предстояла, как никогда, сложнейшая, но и замечательная миссия — создать во многом новую систему представлений о мире и человеке. Сделать это было тем труднее, что 
отнюдь не сразу сложился отвечающий Новому времени язык. 
Литература русского XVIII столетия предстает перед нами как 
сложнейший и интереснейший кроссворд-лабиринт...
Границы XVIII века в культуре страны не совпадают с хронологическими границами столетия. Начинаются значимые изменения еще во второй половине 1690-х годов, на заре правления 
Петра I (в 1697 г., к примеру, указом царя за рубеж для обучения наукам направляются две представительные делегации российской молодежи). У исхода XVIII века, в 1799 г., рождается 
Александр Пушкин. Резкий слом происходит в культуре и истории страны в ночь на 1 марта 1801 г. с убийством последнего из 

императоров XVIII века Павла I, фигура которого связана неразрывно с такими значимыми явлениями литературно-культурной 
жизни, как масонское движение и сентиментализм1. Значимые 
тенденции словесности XVIII века сохраняют свое непосредственное, живое значение для историко-литературного процесса и позже, вплоть до 1820-х годов (взять, к примеру, позднюю 
сентименталистскую прозу Петра Шаликова, новое рождение 
панегирической оды в 1812 г. или прямое наследование воспитательному пафосу просветительского реализма у таких писателей, как Александр Измайлов и Василий Нарежный, в их романах 1800—1820-х годов).
Менее чем за одно столетие наша страна осуществила в 
XVIII веке колоссальный рывок в самых разных аспектах своего 
развития. Если на период 1730-х годов своеобразное «отставание» от европейских литературных тенденций составляло еще 
более столетия (к примеру, классицизм во Франции сложился уже к началу XVII века), то к 1790-м годам поэтику предромантизма российские авторы начинают осваивать практически 
одновременно с европейскими коллегами. За счет осуществлявшегося столь стремительно прорыва меняется и само ощущение 
людьми своей страны: на смену «Руси» приходят «Российская 
Европия» (как в «Гистории о российском матросе Василии Кориотском...»), «Россия» (как в «государственной пьесе» Федора Журовского — «Слава Российская»). Прекрасно отображает 
происходящее перемены и верный «барометр» языка поэзии: 
«Перестань противляться сугубому жару, Две девы в твоем 
сердце вместятся без свару...», — эти строки начала 1730-х годов принадлежат первому русскому лирику — Василию Тредиа
1 Екатерина II еще в начале 1790-х годов провела ряд карательных мер 
против масонов именно в связи с тем, что они вышли на непосредственный 
контакт с незаконно отстраненным от власти законным наследником престола. Свою коронацию Павел позже провел, что немаловажно, также по 
литературно-философскому сценарию — переложив весь сложный ритуал 
на язык известной в европейском сентиментализме пьесы Августа Коцебу — 
«Ненависть к людям и раскаяние». 

ковскому; в последние десятилетия века, казалось бы, о той же 
внутренней искомой гармонии Михаил Муравьев скажет уже 
совершенно иначе: «Мои стихи, мой друг, — осенние листы, / 
Родятся блеклые, без живости и цвету...».
Многие страницы движения истории и культуры России 
XVIII столетия нашли своеобразное отражение в мемуарах Екатерины II, приехавшей в Россию в качестве невесты наследника 
престола, будущего Петра III. Европейский взгляд «со стороны» 
обнаруживает целый ряд непонятных подчас и самим россиянам особенностей национального уклада и самосознания. Долготерпение и некая «скованная замкнутость» (точно родившаяся 
из сурового климата загадочной «Московии») свободно сочетаются с необычайною «веселостью»2 и привычкой жить с размахом, несмотря ни на какие жизненные обстоятельства (двор 
Елизаветы к моменту прибытия юной почетной гостьи имел перед казной долг в 17 тысяч рублей). При всем этом юная принцесса сразу же практически ощутила и ту особую атмосферу 
страны, которая не могла не располагать к высоким раздумьям 
и уединенному философствованию — возможно, поэтому будущая Екатерина Великая и начинает именно в России, на своей 
новой Родине, обдумывать и писать дидактический мемуарный 
роман — «Изображение философа в пятнадцать лет»...

***
Исследующему словесность XVIII века в России (равно как и 
преподающему курс «Истории русской литературы XVIII века» 
в вузе) приходится сталкиваться с рядом устойчивых мифов.

2 Помимо подружек-фрейлин, самого благосклонного на первых порах 
внимания жительницы Европы удостоился и будущий супруг за свои смекалистые проделки. К примеру, когда Петр вознамерился узнать, что находится в шкатулке его будущей тещи — матери Екатерины, он без помощи каких 
бы то ни было ключей открыл «заветный ларчик», просто подпрыгивая как 
можно ближе со столиком, на краю которого и стоял предмет, столь его заинтересовавший. Шкатулка в конце концов соскользнула на пол — и от удара 
действительно раскрылась.

А. О так называемом «привносном», «искусственном» характере литературы России:
1) диктат Европы (от «гисторий» начала XVIII века до готической прозы начала века XIX);
2) наука, философия, теория «опережают» литературу и 
«плавают» в историко-литературном процессе «как масло по 
воде»...
Б. О диктате жанров, направлений (в последнем случае — 
все еще сохраняется в ряде работ сторонников идея о жесткой 
последовательности литературных явлений: от барокко — через 
классицизм / Просвещение — к сентиментализму — и к реализму).
В. О рационализме, который, став определяющей философской базой классицизма, распространил свою власть от 1720-х 
годов — на всю последующую русскую литературу вплоть до 
начала XIX века.
Г. О классицизме как лидере литературы («магия» определений образца: Ломоносов — классицист, Державин — ...).
Специфика 
предмета 
«История 
русской 
литературы 
XVIII века» заключается в том числе и прежде всего в устойчивой «двойственности»:
А. Писатель оказывается как бы между каноном направления / жанра и индивидуальным авторским сознанием (до сих 
пор мы это общепризнанно учитываем лишь применительно 
к Державину, отчасти — к Карамзину; на деле же тенденция охватывает ВСЕХ: от Прокоповича к Кантемиру и Тредиаковскому и далее: вплоть до творчества Капниста начала
XIX века. ...);
Б. Собственно словесность XVIII века и по хронологии, и 
по художественно-философскому «качеству» находится между 
культурной эпохой Древней Руси и русской литературой XIX—
XX вв. Именно за XVIII столетие происходит стремительное закладывание основ новой художественности, но — и без отрыва 
от базы традиций.