Философия социологии

ФИЛОСОФИЯ 
СОЦИОЛОГИИ

Л.А. ПЕТРУШЕНКО

МОНОГРАФИЯ

Москва
ИНФРА-М
2020

УДК [316+1](075.4)
ББК 60.5:87
 
П31

Петрушенко Л.А.
П31  
Философия социологии : монография / Л.А. Петрушенко. — 
Москва : ИНФРА-М, 2020. — 279 с. — (Научная мысль). 

ISBN 978-5-16-011315-9 (print)
ISBN 978-5-16-103491-0 (online)
Философские этюды, представленные в монографии, рассматривают 
смежные с социологией теоретические вопросы других наук, а также ее 
наиболее общие философские представления.
Автор рассматривает романтическую и позитивистскую формы протеста, приведшие к фашизму и марксизму. Работа, посвященная мифологии, 
философии и теории систем, раскрывает миф как вид особого общественного сознания, имеющий самое прямое отношение к политике, праву, морали, науке, искусству, религии и философии, а также общественной психологии и идеологии. 
Эти научно-публицистические статьи писались в стол в 1989—1995 гг. 
Острота мысли, научное предвидение и актуальность философских этюдов имеют особенную ценность сегодня, пройдя двадцатилетнюю проверку 
временем.
Для преподавателей, аспирантов, студентов и всех интересующихся социологией и философией.

УДК [316+1](075.4)
ББК 60.5:87

ISBN 978-5-16-011315-9 (print)
ISBN 978-5-16-103491-0 (online)
© Петрушенко Л.А., 2016

Изнанка социологии

С некоторой опаской скажу, что эта книжка о том, чего в ней 

нет — о социологии. Автора интересует не сама социология, а ее 
«изнанка», философские представления, в частности, смежные 
(общие) с социологией теоретические вопросы самых различных 
наук, образующих ее «изнанку». 

Общеизвестно, что социология возникла из философии, на осно
ве одного из ее разделов, а именно учения об обществе. В древности 
считали, что философия — это удивление человека или общества 
перед самим собой. Но тогда социология — удивление философии 
перед человеком и обществом, это радость философии, как дети — 
радость родителей, даже если те и другие в ссоре. 

Социология явно не в ладу с теми, кому обязана жизнью. Уходя 

корнями в философию и другие науки, она со временем забывает о 
них, становясь теоретическим и практическим обоснованием нашей сиюминутной личной и общественной жизни. Некогда появившись, как общая отвлеченность от индивида (человека) и его 
абстракция, сегодня социология все более врастает в наш быт, становится столь же необходимой, как компьютер и зубная щетка. Ее 
давняя прагматическая нацеленность и антропоцентризм невероятно ускорили и облегчили и без того бурное развитие социологии.

 Живя преимущественно сегодняшним днем, но справедливо 

ожидая мирового успеха, она вся так и тянется к своему личному 
общественному будущему. Стремится его предвосхитить, предчувствовать и предопределить, опираясь на знания, методы и средства, заимствованные ею в большинстве случаев из арсенала современных физико-математических и технических наук.

Желание сейчас же научить людей тому, в чем абсолютно уве
рен и практически реализовать это, становится, однако, причиной 

Родители жениха встречают молодых 

в тулупах наизнанку, чтоб богато жили. 

В. Даль (1801—1872)

Введение

того, что социологическая практика опережает социологическую 
теорию. «Авангард», «передовая», «фасад» социологии продвинулись далеко вперед, в то время как ее «арьергард», «тыл», «изнанка» все сильнее отстают, оказываются на заднем плане, становятся чем-то второстепенным, ненужным, архаичным, не модным, не 
востребованным. Расстояние между ними увеличивается, а взаимное влияние ослабевает.

Сегодня взаимосвязь базиса и надстройки (разумеется, не в 

марксистско-ленинском понимании этих слов), а соответственно, 
фундаментальной социологической теории и прикладной социологии обветшала до такой степени, что та и другая вынуждены «сами о 
себе заботиться». И не трудно предсказать, что они, в конце концов, 
неизбежно заживут, если это уже не произошло, своей отдельной, 
суверенной жизнью, обретут независимость и самостоятельность.

Возможно, это происходит по той часто встречающейся причине, 

что в связи с бурно растущими экономическими общественными потребностями и возникшим на их основе спросом прикладная социология страшно хочет дать всем людям больше, чем может. Увы, на 
этом погорела не одна дама бальзаковского, точнее, огюсто-контовского возраста, чьи блистательно исполненные макияж и наряд обещают много больше, чем у нее на самом деле есть. Научный и практический макияж социологии за последние десятилетия стал невероятно утонченным, изощренным, и вместе с тем, каким-то примитивным, варварским, хотя все более эффективная и оправдываемая 
в том или ином «отдельном», «частном» мероприятии социология 
все менее уверенно чувствует себя в сфере «общего (всеобщего)», 
«целого»; в том, что можно назвать «философией социологии».

Социология, эта прелестная содержанка, постепенно из «си
него чулка» превратилась в высокооплачиваемую музу-вдохновительницу всех экономических и политических потрясений XX 
века. У ее ножек валяются распластанные тела президентов, миллиардеров, маршалов, министров и депутатов. Она, по мнению ее 
сутенеров-философов, ее консультантов-психологов и завистников-политологов, обслуживает «все общество». По их заверениям, 
рекомендации социологии доступны всему народу, каждому члену 
общества, лишь бы он был им. Но не верьте эгоистам-философам, 
альфонсам-психологам и оборотням-политологам!

Мы, обычные люди, видим социологию по телевизору, читаем о ней 

в прессе, знаем о ее глубокой интимной связи с нуждающимися в ней 

высокопоставленными членами и кабинетами, правительствами, советами директоров и банкиров, генералитетом, военно-промышленным 
комплексом, промышленными предприятиями, фирмами и т.п. учреждениями и социальными институтами. Но ведь это совсем другие, 
далеко не рядовые, а начальствующие лица и учреждения. На самом 
деле народ и знать не знает о том, что такое социология.

Но знает ли об этом она сама? Сознает ли свою ответственность за 

нашу личную и общественную жизнь? Отвечает ли за тех, кого временно приручила, пригрела, обласкала, кому вскружила голову, с 
кем встречалась и кому изменяла? Отвечают ли ее роскошные формы тому счастью, которое они обещают? Боюсь, что нет. В борьбе за 
кратковременный успех своих сегодняшних акций она все больше и 
больше забывает о своих общетеоретических, философских корнях, 
о том, чем была в прошлом, при рождении, т.е. о том, что она такое 
с изнанки, со стороны своей философии. Сиюминутные коммерческие увлечения, быстролетные авантюры, всеядность как следствие 
неутолимой жажды любви, самообожания и жгучего, стервозного 
интереса ко всему индивидуальному и общественному, к любому «я» 
и «мы» — неизбежно ведут к забвению того, что скрыто за великолепным фасадом. Красивое личико, тело и платье мешает истинному 
пониманию сущности того, кем ты увлекся. Совсем как у И. Ильфа 
(1897—1937): «Как он женился? Очень просто: видит — идет, думает: «Что за черт?» Но было уже поздно…» Прекрасная форма заслоняет свое содержание, лицевая сторона — свою изнанку.

Изнанка — это то всеобщее, вечное, на что никогда не обраща
ют внимания, роясь в конкретном, сиюминутном, повседневном; 
то, чего стесняются и стыдятся, чем не принято заниматься, чего 
не замечают и не желают видеть из-за нехватки времени. В нашем 
случае «изнанка» — это одна из глубинных сфер социологии, до 
которой у нее просто руки не доходили и не доходят. Я говорю о ее 
самых общих, смежных с другими науками вопросах. Сегодня эти 
вопросы уже не философские, поскольку относятся прямо и непосредственно к человеку, обществу и их отношениям, но строго говоря, еще не социологические (в современном смысле слова).

Между тем, по моему глубокому убеждению, именно от развития 

этой корневой сферы социологии, являющейся ее «изнанкой», во многом зависит все ее будущее как науки. «Изнанка» — это «грибница» 
социологии, ее субстанциальная, питательная среда. Лишь она способна обеспечить дальнейшее шествие социологии «от победы к победе», 

ибо эта ее «изнанка» есть фундамент всей настоящей и будущей социологии, гарант ее развития и завещанный ей философией путь.

Социологии давно пора перестать заниматься своим обожае
мым и практически на все готовым телом. Пора вспомнить о великих предках, заняться своей с детства забытой душой, о которой 
она давно тоскует, улыбаясь сквозь слезы и предлагая себя всем и 
каждому встречному.

В наше время, по крайней мере, отечественная социология 

все более становится родом мало-интеллектуального, декоративно-прикладного искусства. Ведь социология существует для общества и человека, а там, где они — там власть. А где власть, там все 
«на продажу», «чего изволите?» и, конечно, за деньги.

Тяготея к власти и «удлиняясь» в сторону капитала и успеха, 

социология неизбежно, буквально и метафорически богатеет в отношении своей формы в той же мере, в какой оскудевает по своему 
содержанию.

Следуя определению отечественного социолога Г.П. Федотова 

(1886—1957), что «политика — это прикладная этика», можно утверждать, что «социология — это прикладная философия», так сказать, 
«философия с засученными рукавами», философия «вставшая на социологическое крыло», как на одно из важнейших крыльев. Ведь еще 
Гегель (1770—1831) писал, что философия обязана заниматься своим 
временем, непременно реагировать на него, не отрываться от жизни.

Но помнит ли, осознает ли это обстоятельство неблагодарная 

отечественная социология? А впрочем, можно ли вообще быть кому-то или чему-то благодарным в условиях нынешнего времени и 
соответствующего ему рынка, типической фигурой которого является социолог-проходимец повышенной проходимости, а сама философия — всего лишь жалкий, безнадежно устаревший фон для 
подвигов несравненной «прикладной социологии». Так поливай 
же свои корни, социология, ухаживай за ними и не отрекайся от 
них, ибо через них — твое питание. 

Родительские отношения всегда будут связывать социологию 

с философией, от которой социология своевременно «отпочковалась», но не очень желает других об этом оповещать. 

Люди не склонны посвящать посторонних в свои отношения. 

С чужими не делятся воспоминаниями о своем детстве, обидах юности, о своих грехах в зрелом возрасте или об ошибках своей жизни. 
Дети стремятся жить подальше от своих родителей, но постоян

но жалуясь друг на друга, все оберегают свои семейные секреты, 
по возможности не показывают свою тыльную, выворотную, скрытую от постороннего взора сторону, изнанку, существенно отличающуюся от лицевой стороны, всегда выставляемой напоказ. 

Мне показалось занятным рассмотреть некоторые категории, 

общие для мира прошлого и мира настоящего, для престарелых 
философов-родителей и не по годам наглой и обворожительной современной «Мисс социологии». 

Мне захотелось посмотреть на пуповину, которая некогда свя
зывала ее с философией. Разумеется, я не ожидал, что это зрелище 
будет приятно и привлекательно. С меня достаточно того, что охотников полюбоваться пуповиной не может быть много. Особенно 
сегодня, когда в чересчур «заземленной» и конкретизированной 
социологии практическое, прикладное, заказное, преходящее все 
более господствует над теоретическим, научным, абстрактным, 
но, если угодно, вечным. А это не может не тормозить поиск фундаментальных истин, универсальных, быть может, не только для 
человека и общества, но и вообще всего бытия. 

Предмет данного исследования можно уподобить «пограничному 

району» между взаимно расходящимися философией и социологией, 
как двумя тесно связанными, но совершенно разными мирами, обитатели которых все чаще говорят на разных языках и очень скоро вообще 
перестанут понимать друг друга. Здесь проходит все более расширяющаяся «ничейная полоса», на которой, по словам поэта «растут цветы 
необычайной красоты» (В. Высоцкий (1938—1980)). Здесь стоят покосившиеся от тысячелетий «пограничные столбы» категорий, используемых философией и социологией для большего теоретического, методологического и прочего обогащения в своекорыстных целях.

Несмотря на них, жизнь в обоих мирах-государствах не обхо
дится без ссор и стычек. Но события, происходящие «на границе», 
в общем, засекречены обоими мирами, редко становятся достоянием широкой публики и известны лишь сравнительно узкому 
кругу заинтересованных лиц. Поэтому для философов и социологов пограничные мелкие и крупные пакости, претензии, нарушения, раздоры, столкновения, перестрелки, засылка шпионов, диверсии и другие гадости — в порядке вещей. Но все это в большей 
или меньшей мере умалчиваемое суть «изнанка» социологии, ее 
личное дело, в которое она совсем не хотела бы впутывать других, 
тогда как «родители» социологии, как любые родители вообще, 

считали и считают себя вправе откровенничать о ней с любым, кто 
готов их выслушать.

Изнанка всегда отодвинута на самый дальний план пустяко
выми задачами, которые по нашему невежеству и торопливости 
только кажутся самыми главными из-за необходимости их немедленного, ежесекундного решения. Времени осознать, что так уже 
было, оглянуться на свое прошлое, «подумать о душе», поучиться 
на своих собственных ошибках и «на ошибках истории» — вечно 
не хватает ни человеку, ни обществу. Но есть, должно быть, у истории и у человека какое-то садистское удовольствие в том, чтобы 
все равно учить не желающих учиться; непременно открывать то, 
что все время само собой почему-то закрывается, закапывается; 
обязательно писать то, что не публикуется…

Эта книга может служить учебным пособием как для социологов, 

когда они ощущают потребность в обобщении и общих отвлеченностях, выходящих за пределы их специальности, так и для философов, нередко оказывающихся профанами в теоретической, а тем 
более практической, прикладной социологии (к таким философам 
автор причисляет и себя). В этой компилятивной, но, надеюсь, не 
скучной книге если автору принадлежит что-либо, то лишь логика 
изложения чужих взглядов, в ходе которого рассматриваются хорошо известные каждому понятия (категории). Настолько очевидные 
и широко употребляемые, что и обсуждать их вроде бы не к чему. 
Однако они требуют вследствие их повседневной актуальности, 
злободневности более полного и общедоступного объяснения; тем 
большего, чем больше их самоочевидность. К тому же, «броня очевидности» зачастую скрывает их действительную сущность, роль 
и значение. Сказанное отнюдь не является характерной особенностью исключительно социологических категорий. Разве не таковы, 
например, понятия «пространство», «время», «число» в физике? 
Каждый из нас убежден, что прекрасно знает, что это такое. Но — 
лишь до момента, когда потребуется глубокое объяснение.

В этой книге рассматриваются следующие связки социологи
ческих категорий (которые вообще говоря, столь же социологические, как и философские): во-первых, «человек» — «индивид» — 
«личность» — «гений». Во-вторых, «человечество» — «общество» — «государство» — «толпа». В-третьих, соответствующее первой связке понятие «самоубийство» и соответствующее второй 
связке понятие «аутизм».

Автор решил ограничиться именно этими десятью категориями, 

когда заметил что, будучи взаимосвязаны, они образуют, как показано на рис.1, некий замкнутый, но при этом раздвоенный круг, чьи 
«половинки» — это очевидно! — одновременно едины (тождественны) и взаимно противоположны. В рамках такого круга эти две 
связки находятся друг к другу в отношении, которое известно в диалектике как закон «единства (тождества) противоположностей».

Автору показалось заманчивым рассмотреть указанные катего
рии в рамках данной системы не столько в социологическом аспекте, сколько в философском, лежащем за пределами социологии, но 
органически связанном с нею. 

Результаты этого обсуждения отдаю на суд читателя.

Рис. 1

Человек

Индивид

Человечество

Общество

Самоубийство

Аутизм

Гений

Толпа

Личность

Государство

В обозримой части необъятной Вселенной нет ничего более 

сложного и высокоорганизованного, чем общество и человек. Мы 
молча останавливаемся перед этими двумя венцами мирового творения. Нельзя не впасть в отчаяние, когда «выходя» из мира неживой и живой природы, мы натыкаемся на, казалось бы, абсолютно 
прозрачную, но столь же непроходимую стену между этим привычным для нас миром — и миром индивидуального и общественного (социального). Мы принадлежим последнему миру, чувствуем себя в нем «как в своей тарелке». Хотя он нам известен лишь в 
меру ниспосылаемых им на нас наказаний неизвестно за что.

Он родной нам, несмотря на то, что он нам более чем не известен. 

В том смысле, что мы не только не знаем человека (общества), но, к 
тому же, даже зная об этом, постоянно заблуждаемся в отношении 
своего знания о нем. Мы действуем так, будто нам о себе и других абсолютно все давным-давно известно. Ибо по горло сыты мифологическими и утопическими заблуждениями относительно нас самих 
и общества. Абсолютно ничего или почти ничего не зная о них, мы 
даже в собственной жизни упрямо руководствуемся идеологическими, экономическими и политическими эмоциями, верованиями, 
грезами, догадками (подчас гениальными), мертворожденными гипотезами. И конечно, накопленными за всю историю общества положительными знаниями о мире живой и неживой природы.

А эти с детства в нас вкладываемые, усваиваемые и внушаемые 

нам знания подтверждаются практикой, их очень и очень много. В мире природы они настолько эффективны и так помогают 
людям жить, что возникает соблазн распространить их на человека и общество. В самом деле, разве распространение известного на неизвестное, разве движение от простого к более сложному 

Знаем ли мы себя и других?
Человечество — общество — государство — толпа

Часть I

Глава 1

Общество: его философский 
и методологический анализ