Современная организованная преступность в Латинской Америке и странах Карибского бассейна

УДК 343.97(8=6)
ББК 67.51(70)
  С 56

Научные рецензенты:

д. полит. н. Шемякин Я.Г., к. э. н.  Разумовский Д.В.,
к.и.н. Кудеярова Н.Ю.

Ответственный редактор:
д. полит. н., проф. Б.Ф. Мартынов

Авторский коллектив:

д. полит. н., проф. Мартынов Б.Ф. (Введение, Гл.1, 2, 4, 5, 6.5, Заключение)
д. полит. н., проф. Ивановский З.В. (Гл. 2, 6.3)
к. полит. н. Воротникова Т.А. (Гл. 6.7)
к. полит. н. Дьякова Л.В. (Гл. 6.8)

к. и. н. Лунин В.Н. (Гл. 3)
к. полит. н. Проценко А.Е. (Гл. 6.1)
к. полит. н. Пятаков А.Н. (Гл. 6.4)
к. полит. н. Шинкаренко А.А. (Гл. 6.7)
к. полит. н. Щербакова А.Д. (Гл. 6.6)
проф. Хайдрунн Зинекер (Университет г. Лейпциг, Германия) (Гл. 6.2)
Николаев А. К. (Госнаркоконтроль России) (Гл. 4)

Отпечатано в России

 
© Институт Латинской Америки РАН, 2017 
ISBN 978-5-7777-0696-6 
© Издательство «Весь Мир», 2017

Введение 
7

Глава 1. Общественное насилие: немного истории и теории 
16

Глава 2. Анатомия коррупции 
28

2.1. Причины коррупции 
31

2.2. Уровень коррупции: количественные показатели 
39

2.3. Особенности коррупции в отдельных странах 
46

2.4. Борьба с коррупцией: латиноамериканский опыт 
и перспективы противодействия 
56

Глава 3. Наркотрафик: острота проблемы сохраняется 
65

Глава 4. Россия – страны ЛКА: сотрудничество в борьбе 
с наркотрафиком 
91

Глава 5. «Заколдованный треугольник»: криминал, террор, 
контрабанда  
99

Глава 6. Страновые и субрегиональные реалии 
122

6.1. Мексика: эволюция криминальных кланов 
122

6.2. Центральная Америка: феномен «марас» 
141

6.3. Колумбийский узел развязан?  
155

6.4. Венесуэла: парадоксы «управляемой демократии» 
177

6.5. Бразилия: новая фаза борьбы с криминалом 
188

6.6. Аргентина: важное звено транснациональной 
криминальной цепочки 
205

Оглавление

6.7. Перу, Эквадор: ситуация неоднозначна 
224
6.8. Боливия: общее и особенное в борьбе с криминалом 241
6.9. Чили: преступность отступает, тревоги остаются 
249

Заключение 
261

Оглавление

 Введение

Кардинальные сдвиги, произошедшие в мире затронули так или иначе 
все страны и регионы нашей планеты и отразились практически на всем 
спектре отношений в рамках планетарного социума. Общую – позитивную либо негативную –  оценку большинству из этих сдвигов давать, по 
нашему мнению, рано, ибо их конечные результаты проявят себя в полной мере, наверное, еще нескоро. Однако те их последствия, которые 
стали частью нашей повседневной жизни уже сегодня, вполне доступны 
для профессиональной оценки. К тому же многие из изучаемых сегодня 
общественных феноменов, в отличие, например, от невиданного доселе 
развития информационных, ракетно-космических, био- и кибер- технологий, существовали всегда, а в наши дни они получили лишь дополнительный импульс к развитию и новое качественное наполнение. 
Сказанное относится в том числе и к такому повседневному феномену нашей жизни, как преступность. Если преступность, которую в наиболее общем виде можно определить как потенциальный 
конфликт между интересами существования и императивами 
социализации человека, не изменилась с древнейших времен, то ее 
конкретные формы и проявления в наши дни трансформировались 
порой до неузнаваемости. Преступность не только радикально обновила свои привычные лики, добавив к ним технологически сложные: 
хакерство, био- и кибертерроризм, контрабанду человеческих органов и пр. Сегодня она все чаще демонстрирует транснациональный 
характер, преодолевая границы отдельных государств, регионов 
и даже целых континентов, и вбирает в себя многие ранее существовавшие раздельно виды и подвиды (наркотрафик, терроризм, контрабанда, отмывание денег, пиратство, рэкет и пр.), приобретая качество 
конвергентности. Следует признать, что если раньше это качество хоть 
и отслеживалось спорадически в деятельности сицилийской мафии, 
американской «Коза Ностра», китайских «триад», японской «якудзы» 
и т.д., то на 90% оно стало продуктом постбиполярной эры. 

Введение
8

Наиболее тревожной тенденцией следует, однако, считать не 
столько отдельные проявления транснационализации и конвергенции, сколько набирающие силу процессы приобретения современной организованной преступностью (ОП) некоторых характеристик, 
свойственных ранее государствам (территория, население, властная 
вертикаль) в целях искусственной легитимации применения организованного насилия. Признаки таких квазигосударств наблюдались ранее на примере «Фаркландии» в Колумбии 90-х годов прошлого века, 
«независимой» Ичкерии, автономных структур чеченских боевиков 
в Панкисском ущелье в Грузии, государства талибов в Афганистане, 
а также в Косово. Сегодня они наиболее четко проступают в образе запрещенного в России и других странах ИГИЛ. Явление огосударствления ОП было изучено в 2007 г. английским историком Э. Хобсбаумом. 
В своем труде «Глобализация, демократия и терроризм» он писал, что 
«трудно найти на нашей планете какую-нибудь страну, где бы не существовали своеобразные “карманы нелегитимности”, тесно связанные 
с международными преступными сетями»1.
Тяготеющие к созданию квазигосударств криминально-террористические структуры получают финансовую подпитку за счет контрабанды наркотиков, рэкета, коррупции и пр. Используя межгосударственные противоречия, геополитические и пр. споры, а также лакуны 
в международном праве, они ищут поддержку со стороны некоторых 
«великих держав». Ими предпринимаются попытки утвердиться в мировой политике путем ведения так называемых «новых» («гибридных», 
«приватизированных» и пр.) войн, которые, по мнению некоторых политологов2, коренным образом отличаются от «старых» в том их понимании, которое было сформулировано Клаузевицем. Как таковые 
эти войны являются опасным сочетанием политического и криминального, рационального и иррационального, что делает противодействие им чрезвычайно трудным. Сегодня, как отмечал американский 
ученый Р. Каплан, «появляются региональные армии, которые действуют в определенных географических условиях, соблюдая местные 
культурные и религиозные традиции. Эти отряды сражаются подчас 
даже эффективнее, чем классические армии государства. «Хезболла» 
в Южном Ливане, «Тигры освобождения Тамил Илама» в Шри-Ланке, 
маоисты-наксолиты в Восточной и Центральной Индии, различные 
проталибанские или пуштунские племенные группировки в северозападной части Пакистана, собственно «Талибан» в Афганистане, 
масса военизированных формирований в Ираке – вот примеры таких 
региональных военизированных формирований негосударственного 
уровня»3. От деятельности подобного рода негосударственных форми

Введение
9

рований до создания криминально-террористического государства – 
один шаг, доказательством чего является ИГИЛ. 
В странах Латино-Карибской Америки (ЛКА) сегодня насчитывается уже достаточное количество криминально-террористических 
структур, которые при благоприятном для них стечении обстоятельств 
могут оспаривать у традиционного государства его монополию на 
власть. Так, например, численность бандформирований разного рода 
в такой небольшой стране, как Сальвадор, в 2015 г. превысила численность всех ее силовых структур. Среди группировок латиноамериканской оргпреступности, которые «успешно» сочетают криминал с политикой, можно упомянуть мексиканские «Сетас» и колумбийскую 
наркомафию, перуанскую «Сендеро люминосо» и бразильскую «Примейру команду да капитал». Особого внимания заслуживает феномен 
центральноамериканских «марас», которые успешно используют уже 
апробированные приемы социальной политики в духе «Хезболлы» 
и оказывают активное информационно-психологическое воздействие 
на сознание молодежи. Учитывая растущую транснационализацию латиноамериканских ОПГ и активное использование ими современных 
технологий, задачи противодействия им максимально усложняются 
и становятся актуальными для всего мира.
Попытки теоретического обоснования феномена латиноамериканской ОП в трудах российских4 и зарубежных исследователей восходят к началу 90-х гг. прошлого столетия. Немногим раньше в самих 
странах ЛКА, а также в государствах АСЕАН появились концепции 
«широкой» («многоуровневой», «демократической», «холистической» 
и т.д.) безопасности, которые были обоснованы в трудах некоторых 
латиноамериканских (Ф. Рохас Аравена, Т. Гедес да Коста) и западных 
политологов (Б. Бузан, К. Бус и др.)5. Беспрецедентное расширение 
трактовки понятия «безопасность», начавшееся в те годы (появление 
«экономической», «экологической», «энергетической», «продовольственной», «климатической», «информационно-культурной», «цивилизационной», «кибернетической» и т.д. безопасности) стало ответом 
на небывалое усложнение и со-развитие самых разных компонентов 
антропогенной активности в масштабах планеты. Очевидно, и преступность, как одну из нежелательных, но тем не менее неизбежных 
сторон этой активности, следовало бы считать не только наследием 
истории или каких-то привычных социально-экономических и культурных доминант, но и продуктом патологии этого глобального соразвития. «Особенностью наших дней, заметно отличающей их от 
всех прошлых времен, является то, что множащиеся угрозы безопасности преодолевают не только границы отдельных стран и регионов, 

Введение
10

но и «былые классовые и социально-культурные барьеры», «демократически» распределяясь внутри различных социумов в соответствии 
с неумолимой логикой модернизации и глобализации», – отмечалось 
в коллективном труде мексиканских ученых6.
Лики современной оргпреступности разнообразны. Охватить 
в одной монографии  все ее проявления (даже на примере одного 
региона) и дать исчерпывающие ответы на все возникающие в этой 
связи вопросы – задача явно невыполнимая. В данной работе мы, 
не подвергая сомнению традиционные причины преступности, 
намерены сосредоточиться на рассмотрении именно этих новых 
общественных патологий, причин их возникновения и перспектив противодействия им. Многие из них (если не большинство!) 
связаны с наименее изученными на сегодняшний день культурнопсихологическими и цивилизационными реалиями. Особого внимания в этом смысле заслуживает роль глобальных СМИ и некоторых 
распространяемых ими стереотипов общественного бытия, которые 
разными путями закладываются в сознание целых наций и отдельных 
этносов, в то время как эти последние по разным причинам бывают 
не готовы к их безболезненному восприятию. Латиноамериканские 
сценарии последних лет представляются в этом плане особенно интересными. Во-первых, потому что концепции «широкой» (многоуровневой, интегративной и пр.) безопасности стали логичным ответом 
на усложнение старых угроз и появление новых, включая и такую, 
как транснациональная оргпреступность. Во-вторых, потому что ее 
рост в некоторых странах ЛКА за последние десятилетия приобрел 
такой характер и масштабы, которые начинают открыто угрожать их 
национальной безопасности7.
И, наконец, в-третьих, как ни парадоксально, но на сегодняшний 
день Латинская Америка, несмотря на успехи, достигнутые за последние два десятилетия в борьбе с бедностью, социальным неравенством 
и незащищенностью, неграмотностью, культурным и научно-технологическим отставанием, стала одним из наиболее криминализированных регионов на нашей планете. К концу первого десятилетия нового 
века впервые за более чем 200-летнюю историю латиноамериканских 
государств количество представителей среднего класса там превысило количество бедных. Однако при том, что демократическое развитие стран региона стало реальностью, экспоненциальный рост преступности в некоторых из них следует признать выходящим за рамки 
привычного научного осмысления, что должно подвигнуть научное 
сообщество к изучению феномена ОП с новых позиций, более отвечающих реалиям нашего времени.