Орден

А.П. Чехов 
 

 
 
 
 
 
 
 

 
 
 
 
 
 

ОРДЕН 

 

 
 
 
 

Москва 
ИНФРА–М 
2015 

1 

ОРДЕН 

Учитель военной прогимназии, коллежский регистратор Лев 
Пустяков, обитал рядом с другом своим, поручиком Леденцовым. 
К последнему он и направил свои стопы в новогоднее утро. 
– Видишь ли, в чем дело, Гриша, – сказал он поручику после 
обычного поздравления с Новым годом. – Я не стал бы тебя беспокоить, если бы не крайняя надобность. Одолжи мне, голубчик, 
на сегодняшний день твоего Станислава. Сегодня, видишь ли, я 
обедаю у купца Спичкина. А ты знаешь этого подлеца Спичкина: 
он страшно любит ордена и чуть ли не мерзавцами считает тех, у 
кого не болтается что–нибудь на шее или в петлице. И к тому же 
у него две дочери... Настя, знаешь, и Зина... Говорю, как другу... 
Ты меня понимаешь, милый мой. Дай, сделай милость! 
Всё это проговорил Пустяков заикаясь, краснея и робко оглядываясь на дверь. Поручик выругался, но согласился. 
В два часа пополудни Пустяков ехал на извозчике к Спичкиным и, распахнувши чуточку шубу, глядел себе на грудь. На груди сверкал золотом и отливал эмалью чужой Станислав. 
«Как–то и уважения к себе больше чувствуешь! – думал учитель, покрякивая. – Маленькая штучка, рублей пять, не больше 
стоит, а какой фурор производит!» 
Подъехав к дому Спичкина, он распахнул шубу и стал медленно расплачиваться с извозчиком. Извозчик, как показалось 
ему, увидев его погоны, пуговицы и Станислава, окаменел. Пустяков самодовольно кашлянул и вошел в дом. Снимая в передней 
шубу, он заглянул в залу. Там за длинным обеденным столом сидели уже человек пятнадцать и обедали. Слышался говор и звяканье посуды. 
– Кто это там звонит? – послышался голос хозяина. – Ба, Лев 
Николаич! Милости просим. Немножко опоздали, но это не беда... Сейчас только сели. 
Пустяков выставил вперед грудь, поднял голову и, потирая 
руки, вошел в залу. Но тут он увидел нечто ужасное. За столом, 
рядом с Зиной, сидел его товарищ по службе, учитель французского языка Трамблян. Показать французу орден – значило бы 
вызвать массу самых неприятных вопросов, значило бы осрамиться навеки, обесславиться... Первою мыслью Пустякова было 
сорвать орден или бежать назад; но орден был крепко пришит, и 
отступление было уже невозможно. Быстро прикрыв правой ру
2 

кой орден, он сгорбился, неловко отдал общий поклон и, никому 
не подавая руки, тяжело опустился на свободный стул, как раз 
против сослуживца–француза. 
«Выпивши, должно быть!» – подумал Спичкин, поглядев на 
его сконфуженное лицо. 
Перед Пустяковым поставили тарелку супу. Он взял левой рукой ложку, но, вспомнив, что левой рукой не подобает есть и благоустроенном обществе, заявил, что он уже отобедал и есть не 
хочет. 
– Я уже покушал–с... Мерси–с... – пробормотал он. – Был я с 
визитом у дяди, протоиерея Елеева, и он упросил меня... тово... 
пообедать. 
Душа Пустякова наполнилась щемящей тоской и злобствующей досадой: суп издавал вкусный запах, а от паровой осетрины 
шел необыкновенно аппетитный дымок. Учитель попробовал освободить правую руку и прикрыть орден левой, но это оказалось 
неудобным. 
«Заметят... И через всю грудь рука будет протянута, точно 
петь собираюсь. Господи, хоть бы скорее обед кончился! В трактире ужо пообедаю!» 
После третьего блюда он робко, одним глазком поглядел на 
француза. Трамблян, почему–то сильно сконфуженный, глядел на 
него и тоже ничего не ел. Поглядев друг на друга, оба еще более 
сконфузились и опустили глаза в пустые тарелки. 
«Заметил, подлец! – подумал Пустяков. – По роже вижу, что 
заметил! А он, мерзавец, кляузник. Завтра же донесет директору!» 
Съели хозяева и гости четвертое блюдо, съели, волею судеб, и 
пятое... 
Поднялся какой–то высокий господин с широкими волосистыми ноздрями, горбатым носом и от природы прищуренными 
глазами. Он погладил себя по голове и провозгласил: 
– Э–э–э... эп... эп... эпредлагаю эвыпить за процветание сидящих здесь дам! 
Обедающие шумно поднялись и взялись за бокалы. Громкое 
«ура» пронеслось по всем комнатам. Дамы заулыбались и потянулись чокаться. Пустяков поднялся и взял свою рюмку в левую 
руку. 

3 

– Лев Николаич, потрудитесь передать этот бокал Настасье 
Тимофеевне! – обратился к нему какой–то мужчина, подавая бокал. – Заставьте ее выпить! 
На этот раз Пустяков, к великому своему ужасу, должен был 
пустить в дело и правую руку. Станислав с помятой красной ленточкой увидел наконец свет и засиял. Учитель побледнел, опустил голову и робко поглядел в сторону француза. Тот глядел на 
него удивленными, вопрошающими глазами. Губы его хитро 
улыбались и с лица медленно сползал конфуз... 
– Юлий Августович! – обратился к французу хозяин. – Передайте бутылочку по принадлежности! 
Трамблян нерешительно протянул правую руку к бутылке и... 
о, счастье! Пустяков увидал на его груди орден. И то был не Станислав, а целая Анна! Значит, и француз сжульничал! Пустяков 
засмеялся от удовольствия, сел на стул и развалился... Теперь уже 
не было надобности скрывать Станислава! Оба грешны одним 
грехом, и некому, стало быть, доносить и бесславить... 
– А–а–а... гм!.. – промычал Спичкин, увидев на груди учителя 
орден. 
– Да–с! – сказал Пустяков. – Удивительное дело, Юлий Августович! Как было мало у нас перед праздниками представлений! 
Сколько у нас народу, а получили только вы да я! Уди–ви–тель–
ное дело! 
Трамблян весело закивал головой и выставил вперед левый 
лацкан, на котором красовалась Анна 3–й степени. 
После обеда Пустяков ходил по всем комнатам и показывал 
барышням орден. На душе у него было легко, вольготно, хотя и 
пощипывал под ложечкой голод. 
«Знай я такую штуку, – думал он, завистливо поглядывая на 
Трамбляна, беседовавшего со Спичкиным об орденах, – я бы 
Владимира нацепил. Эх, не догадался!» 
Только эта одна мысль и помучивала его. В остальном же он 
был совершенно счастлив.