Аграрная сфера и политика трансформации

Российская Академия Наук
Институт философии

И.И. Мюрберг

Аграрная сфера
и политика трансформации

Москва
2006

УДК 300.32+630
ББК 15.5+4
М 98

В авторской редакции

Рецензенты
доктор филос. наук Р.И. Соколова
кандидат филос. наук И.В. Чиндин

М 98
Мюрберг И.И. Аграрная сфера и политика
трансформации. — М., 2006. — 174 с.

Монография представляет собой опыт политико-философского анализа становления сельского хозяйства развитых
стран с акцентом на тех чертах истории современного земледелия, которые являются существенно важными для развития отечественной аграрной политики. Реализация данного
замысла предполагает отказ от сложившегося стереотипа рассмотрения аграрной проблематики исключительно в экономическом ключе. Предлагаемый философский анализ нацелен на выявление «собственной логики» земледелия как одной из основных форм жизнедеятельности человека. Этим
объясняется преимущественный интерес автора к наиболее
«зрелому» (западному) аграрному опыту.

ISBN 5-9540-0058-1
© Мюрберг И.И., 2006
© ИФ РАН, 2006

ВВЕДЕНИЕ
«Великий незнакомец»

Концептуально-теоретический анализ современного
земледелия – дело для нашей эпохи непростое, в каком-то
смысле даже рискованное. «Факторами риска» здесь являются, с одной стороны, наличие целой армии ученых-аграрников, бдительно охраняющих от вторжений извне собственную теоретическую вотчину; с другой – кажущаяся общедоступность аграрной темы, привычка относиться к ней
как к наглядному примеру того, что жизнь («окружающая
действительность») если и сложна, то отнюдь не всегда и не
во всем. Исторически сложившийся стереотип восприятия
села как наиболее незатейливого социокультурного уклада
заставляет многих уверовать, что сформировавшийся за последние полтора века комплекс аграрных дисциплин воплощает собой максимум из того, что способна дать в этой области теоретическая рефлексия.
О том, что это далеко не так, свидетельствуют самые
разные факты современной жизни. Один из них – очевидная беспомощность политиков развивающейся и особенно
развитой части мира, демонстрируемая ими всякий раз, когда
встает вопрос о формировании аграрной стратегии конкретной страны или сообщества стран (такого, как, например,
ЕС)1 . Характерная для современной западной ситуации
проблема заключена в том, что в нынешних условиях «относительного процветания» аграрная сфера становится «невидимой»: кажется, будто она сама собой, независимо от воли
политических стратегов, растворяется в экономике, и политикам не остается ничего другого, как благословить ускользание ее из собственных рук, приняв за аксиому тезис об исконно экономической сущности комплекса аграрных проблем. На деле подобный редукционизм означает нежелание
даже пытаться критически оценивать происходящее в аграрной сфере с последующей утратой способности осмысленно
ее преобразовывать.

В российском контексте данная ситуация нашла собственное специфическое преломление. Проводив уходящий
век интеллектуальными спорами о судьбах своей страны –
спорами, в коих аграрной теме принадлежала далеко не последняя роль, – российское общество вступило в новую эру
с принципиально иным умонастроением. Никто не заметил,
как, в какой момент отечественные СМИ стали вдруг демонстрировать молчаливое согласие с той самой точкой зрения,
которую давно и, казалось, безуспешно навязывало им аграрное лобби. Согласно этой точке зрения забота о сельском
хозяйстве (независимо от того, ведем ли мы речь о его наличном состоянии или о перспективах его развития) есть удел
«специалистов». Этот новый настрой, резко контрастирующий с интеллектуальной неуспокоенностью раннеперестроечного периода, давал взбудораженным страстям общества
желанную передышку. Не скрою, тогда и автор этих строк
оказался в числе тех многих, кто встретил произошедшую
перемену с чувством известного облегчения: мол, наконецто появилась возможность спокойно, без суеты разобраться
в сути наболевших вопросов.
На деле же случилось то, что должно было случиться:
становление нового для нас рыночного способа ведения хозяйства обернулось господством в аграрной политике того
самого менталитета, который демонстрировали в свое время все страны нарождающегося капитализма. И вот уже непримиримые в прошлом спорщики с одинаковой надеждой
посматривают в сторону «денежных мешков»: не надоест ли
Абрамовичу баловаться с футболом, не проявят ли «олигархи» искреннего (либо вынужденного) патриотизма, не начнут ли они «вкладываться» в отечественное аграрное производство? Как далеко отодвинула новая эпоха те времена, когда в «списке для обязательного чтения» любого мыслящего
человека стояли произведения Астафьева и Распутина, Белова и Крупина! Настало время, когда мы просто не можем
позволить себе смотреть на мир, как когда-то, глазами писателей-«деревенщиков». Наша нынешняя умудренность срод

ни той, на которую так часто наталкиваешься в общении с
представителями цивилизованного Запада, что понятно –
ведь на Западе давно уже движутся по пути, на который сами
мы только-только вступили. Создавшееся положение подсказывает: сейчас нам в самую пору заняться, как говаривали в советские времена, изучением передового (читай: западного) опыта. О предлагаемом ниже исследовании можно сказать, что именно пресловутый «западный опыт» положен в
его основу. Вместе с тем я как автор сделала все для того, чтобы не повторять штампов позднесоветского политического
эссеизма, когда читатель, поначалу ошарашенный потоком
сногсшибательных фактов и пикантных подробностей из
«их» жизни, затем чудесным образом выносил из этого водопада новостей именно те истины, о которых знал и которые считал своими.
Сказанное отнюдь не следует понимать в том смысле,
что я намерена продемонстрировать читателю принципиальное различие между «их правдой и нашей». Правда, действительно, у каждого своя. Но, памятуя об этом, не будем забывать также, что «Нет пророка в своем отечестве» – ни одно
общество, даже самое «благополучное», не является настолько самодостаточным, чтобы не ощущать себя частью человеческого макросообщества, не зависеть от него и не толковать самое себя через «свое иное». Однако эта зависимость
от целого – даже если речь идет о ситуации зависимости,
переживаемой таким неблагополучным обществом, как
наше – не может и не должна приобретать вид зависимости
младшего от старшего, ученика от учителя, двоечника от отличника. Ведь и сами критерии, по которым в аспекте политической жизни принято отличать общество «удачливое» от
«неудачливого», всегда, как минимум, условны, а зачастую
просто бессмысленны. А раз так, то пользование любым
внешним опытом способно, по моему мнению, служить одной-единственной цели – прояснению собственного культурно-политического самосознания нации.

Поэтому «сверхзадачу» исследования современной аграрной сферы я усматриваю в том, чтобы, образно говоря,
сделать эту сферу теоретически «видимой» и позволить ей
оставаться таковой – что, в контексте обществ эпохи позднего модерна, совсем не мало. Первым же шагом к тому, чтобы узреть невидимое – войти, так сказать, в четвертое измерение привычного трехмерного пространства установившихся понятий и оценок, – служит выявление присущих
предмету исследования парадоксов. Для аграрной сферы
главным отличающим ее «парадоксом» остается неискоренимое тяготение к консервативным устоям, тяготенье, проявляющееся с неотвратимостью физического закона о противодействии, сила которого, как известно, прямо пропорциональна силе внешнего воздействия. Размышления о том,
какие стороны современного консерватизма позволило обнажить внешнее – модернизационное – воздействие на этот
изначально «погрязший в традиционализме» сектор общества, составят один из главных теоретических результатов
предлагаемого исследования.
Далее. К числу анализируемых ниже парадоксов следует
отнести также результаты нашего многолетнего и не слишком мирного сосуществования с Западом в режиме сознательного взаимного обособления. Так к концу ХХ в. выяснилось,
что, несмотря на все различие изначально заявленных Западом и Востоком целей и методов преобразования традиционного земледелия, решающую роль в определении общего содержания этих преобразований сыграли не они, а единое для
тех и других представление о рациональности как таковой. То
было подспудное, не признаваемое сторонами единомыслия
de facto, заявившее о себе, в частности, тем, что о сельском
хозяйстве современного Запада сейчас можно с полным правом высказываться в тех же выражениях, в которых описывалось в свое время состояние советского сельского хозяйства, а именно, что оно целиком отдано на откуп правительствам как административным органам, теоретический
кругозор которых никогда не выходит за рамки экономики;

что даже там, где налицо стремление руководящих инстанций не ограничиваться экономикой как лишь одной из сторон жизнедеятельности аграрной сферы, реальным воздействием соответствующих политических стратегий оказывается лишь постольку, поскольку они «становятся
участниками любого возникающего в обществе конфликта
интересов»2 , то есть довольствуются совокупностью мер,
составляющих компетенцию «малой» политики (известной
также как «политика малых дел»). Но подобное участие,
именно вследствие указанного ограничения, является не
соразмерным действительному характеру взаимоотношений
между обществом в целом и его аграрной составляющей.
И как реакция на эту несоразмерность возникает целый ряд
научных исследований (исторического, экономического,
этнологического, культурологического характера), демонстрирующих пагубное влияние на земледелие и сельскую жизнь
в целом конкретных политических стратегий. В свою очередь, данные исследования, даже когда они совершенно
корректно трактуют рассматриваемые в них отдельные стороны проблемы, в совокупности работают на создание негативного отношения к самому факту воздействия политики на аграрную сферу, так как в подавляющем большинстве подводят к выводу, согласно которому сельскому
хозяйству в принципе противопоказано вмешательство политики, поскольку оно якобы является неоправданным
вторжением в сферу действия собственных «экономических законов» аграрного производства3.
По моему убеждению, подобные представления свидетельствуют о непонимании сути современного конфликта
между аграрной сферой и социетальным сообществом в целом. И, честно говоря, иного от представителей частных научных дисциплин ожидать не приходится. Ведь если в их работах означенный конфликт заведомо сведен к конфликту
интересов, то это потому, что последний, несомненно, также имеет место, заявляя о себе противоречием между интересами самой аграрной сферы и разнообразных властных

группировок, желающих ею манипулировать, или же между
интересами аграрных и промышленных производителей, аграрных производителей и агробизнеса и т.д. и т.п. Но именно изучением интересов и призваны ограничивать себя обслуживающие современное аграрное производство научные
дисциплины. Проблема, однако, в том, что никакое изучение данного пласта противоречий не способно приблизить
нас к пониманию динамики развития аграрной сферы в том
виде, в каком это развитие происходило на протяжении всего Нового Времени. Ибо (подробнее речь о этом пойдет во
второй главе) указанная динамика в основном определялась
и определяется логикой конфликта ценностей. Далее, согласно этому пониманию само существование аграрных стратегий есть специфический признак нашей эпохи и характернейший пример борьбы ценностных ориентаций как проблемы, потребность справляться с которой стала насущной
задачей поначалу западных, а затем и восточноевропейских
государств.
С точки зрения политической теории конфликт ценностных ориентаций, приводящий к замене ряда прежних ценностных установок на новые, составляет существенный признак «большой»4 политики, если понимать под этой последней политику трансформации самих устоев общества. Ведь
raison d’être любой политики – это либо обеспечение сохранения наличного состояния общества, либо работа в направлении его преобразования. В первом случае мы имеем дело
с «малой» политикой (и, в частности, с ее нынешним, все
еще модным западным воплощением – «политикой малых
дел») – политикой, творческая составляющая которой не
затрагивает базовых структур общества и ограничивается их
воспроизводством; во втором – с политикой «большой»,
политикой трансформационной. Последняя вызывается к
жизни неудовлетворительностью status quo, она нацелена на
производство нового; суть ее в том, что она меняет, а не воспроизводит modus operandi существующего мира, в то время
как «малая» политика (чтобы ни заявляли ее адепты и какой

бы бурной ни была проводимая под ее флагом деятельность)
способна лишь экстраполировать «поле настоящего» на будущее (а также и на прошлое, изображая его в не всегда адекватных прошлому понятиях настоящего). Такая экстраполяция настоящего означает, что прошлое и будущее упраздняются, причем будущее упраздняется не только
концептуально, но и актуально – в той мере, в какой «практический разум (разум деятельного, а не созерцательного
человека) вправе замкнуться на «вопросах фактов», поскольку
они в таком случае действительно – факты»5. Субъект, деятельность которого замкнута на «малую» политику, не склонен воспринимать объект в целом посредством категорий
должного и недолжного, для него он – данность, с которой
он намерен жить и впредь. Трансформационная же («большая») политика, обязательной составляющей которой является противодействие наличному положению дел, с неизбежностью нацелена на создание нового, даже когда эта цель не
вполне сознается и не ставится ее субъектами и присутствует в их головах только как неудовлетворенность настоящим6 .
С этой точки зрения, особый аналитический интерес представляют те аспекты аграрной ситуации современных стран,
ценностная составляющая которых до сих пор остается сокрытой за видимостью «конфликта интересов».
Данное исследование, рассматривающее аграрные стратегии с точки зрения их «соразмерности» с большой политикой, исходит как из основополагающего из того факта, что
само возникновение потребности в модернизации земледелия исторически послужило одним из главных «симптомов»
наступления современности, став первым свидетельством
того, что традиционное аграрное общество уже не только не
являлось, как прежде, тождественным обществу в целом, но
и представляло собой проблему для этого последнего. В литературе, посвященной современному сельскому хозяйству,
данный факт фигурирует как достояние прошлого, как прелюдия к настоящему, как исчерпавший себя конфликт. Рассмотрим в качестве иллюстрации к данному утверждению

одно из самых ранних и общеизвестных исторических событий, явивших нам свидетельства неудовлетворенности
политиков положением дел в аграрной сфере и решимости
изменить status quo. Речь идет об «огораживании» общинных
земель, санкционированном в XVIII в. законами английского парламента («Bills for Inclosures of Commons»). Об «огораживании» нам известно, что сгон крестьян с земель превратил их в бродяг, и этих бродяг, в свою очередь, утилизировало нарождающееся предпринимательство, превратив их в
придатки простейших механизмов. Иными словами, мы
имеем достаточно ясное представление о том, как происходило становление современного промышленного производства. А вот как развивалось сельское хозяйство той же Англии после сгона крестьян с общинных земель, нам не известно практически ничего. И не потому, что не существует
историографии данного периода – она существует. Однако
из обилия предоставляемой этой литературой свидетельств
осмысленной картины не возникает. Историки «замкнуты
на вопросах фактов», и в этом они под стать нынешним чиновникам – в частности, тем, которые отвечают в ЕС за выработку аграрных стратегий. Примечательно, что и те и другие довольствуются созерцанием непрекращающейся борьбы экономических интересов. Эта неспособность распознать
присутствия в наличной «фактуре» каких-либо иных мотивов, кроме экономических, и есть ключевой момент превращения аграрной проблематики в сферу, невидимую для политики. В результате мы имеем в литературе достаточно свидетельств о том, как вскоре после «огораживания» заметного
успеха в сельском хозяйстве тогдашней Англии достигли
производства, организованные по образцу промышленных
предприятий; но при этом мы не имеем никаких объяснений факта их бесследного исчезновения из сельского хозяйства современной Англии. Складывается впечатление, что такие объяснения никому не нужны. Или проблема не видна?
Подобные не нашедшие ответа вопросы побудили меня
посвятить значительную часть представленных в книге исследований поиску недостающих звеньев. Реализация этой