Тайна

А.П. Чехов 
 

 
 
 
 
 
 
 

 
 
 
 
 
 

ТАЙНА 

 

 
 
 
 

Москва 
ИНФРА–М 
2015 

1 

ТАЙНА 

Вечером первого дня Пасхи действительный статский советник Навагин, вернувшись с визитов, взял в передней лист, на котором расписывались визитеры, и вместе с ним пошел к себе в 
кабинет. Разоблачившись и выпив зельтерской, он уселся поудобней на кушетке и стал читать подписи на листе. Когда его 
взгляддостиг до середины длинного ряда подписей, он вздрогнул, 
удивленно фыркнул и, изобразив на лице своем крайнее изумление, щелкнул пальцами. 
– Опять! – сказал он, хлопнув себя по колену. – Это удивительно! Опять! Опять расписался этот, чёрт его знает, кто он такой, Федюков! Опять! 
Среди многочисленных подписей находилась на листе подпись какого–то Федюкова. Что за птица этот Федюков, – Навагин 
решительно не знал. Он перебрал в памяти всех своих знакомых, 
родственников и подчиненных, припоминал свое отдаленное 
прошлое, но никак не мог вспомнить ничего даже похожего на 
Федюкова. Страннее же всего было то, что этот incognito Федюков в последние тринадцать лет аккуратно расписывался каждое 
Рождество и Пасху. Кто он, откуда и каков он из себя, – не знали 
ни Навагин, ни его жена, ни швейцар. 
– Удивительно! – изумлялся Навагин, шагая по кабинету. – 
Странно и непонятно! Какая–то кабалистика! Позвать сюда 
швейцара! – крикнул он. – Чертовски странно! Нет, я все–таки 
узнаю, кто он! Послушай, Григорий, – обратился он к вошедшему 
швейцару, – опять расписался этот Федюков! Ты видел его? 
– Никак нет... 
– Помилуй, да ведь он же расписался! Значит, он был в передней? Был? 
– Никак нет, не был. 
– Как же он мог расписаться, если он не был? 
– Не могу знать. 
– Кому же знать? Ты зеваешь там в передней! Припомни–ка, 
может быть, входил кто–нибудь незнакомый! Подумай! 
– Нет, вашество, незнакомых никого не было. Чиновники наши были, к ее превосходительству баронесса приезжала, священники с крестом приходили, а больше никого не было... 
– Что ж, он невидимкой расписался, что ли? 

2 

– Не могу знать, но только Федюкова никакого не было. Это я 
хоть перед образом... 
– Странно! Непонятно! Уди–ви–тель–но! – задумался Навагин. 
– Это даже смешно. Человек расписывается уже тринадцать лет, 
и ты никак не можешь узнать, кто он. Может быть, это чья–
нибудь шутка? Может быть, какой–нибудь чиновник вместе со 
своей фамилией подписывает, ради курьеза, и этого Федюкова? 
И Навагин стал рассматривать подпись Федюкова. Размашистая, залихватская подпись на старинный манер, с завитушками и 
закорючками, по почерку совсем не походила на остальные подписи. Находилась она тотчас же под подписью губернского секретаря Штучкина, запуганного и малодушного человечка, который наверное умер бы с перепуга, если бы позволил себе такую 
дерзкую шутку. 
– Опять таинственный Федюков расписался! – сказал Навагин, 
входя к жене. – Опять я не добился, кто это такой! 
M–me Навагина была спириткой, а потому все понятные и непонятные явления в природе объясняла очень просто. 
– Ничего тут нет удивительного, – сказала она. – Ты вот не веришь, а я говорила и говорю: в природе очень много сверхъестественного, чего никогда не постигнет наш слабый ум! Я уверена, 
что этот Федюков – дух, который тебе симпатизирует... На твоем 
месте я вызвала бы его и спросила, что ему нужно. 
– Вздор, вздор! 
Навагин был свободен от предрассудков, но занимавшее его 
явление было так таинственно, что поневоле в его голову полезла 
всякая чертовщина. Весь вечер он думал о том, что incognito Федюков есть дух какого–нибудь давно умершего чиновника, прогнанного со службы предками Навагина, а теперь мстящего потомку; быть может, это родственник какого–нибудь канцеляриста, уволенного самим Навагиным, или девицы, соблазненной 
им... 
Всю ночь Навагину снился старый, тощий чиновник в потертом вицмундире, с желто–лимонным лицом, щетинистыми волосами и оловянными глазами; чиновник говорил что–то могильным голосом и грозил костлявым пальцем, 
У Навагина едва не сделалось воспаление мозга. Две недели 
он молчал, хмурился и всё ходил да думал. В конце концов он 
поборол свое скептическое самолюбие и, войдя к жене, сказал 
глухо: 

3 

– Зина, вызови Федюкова! 
Спиритка обрадовалась, велела принести картонный лист и 
блюдечко, посадила рядом с собой мужа и стала священнодействовать. Федюков не заставил долго ждать себя... 
– Что тебе нужно? – спросил Навагин. 
– Кайся... – ответило блюдечко. 
– Кем ты был на земле? 
– Заблуждающийся... 
– Вот видишь! – шепнула жена. – А ты не верил! 
Навагин долго беседовал с Федюковым, потом вызывал Наполеона, Ганнибала, Аскоченского, свою тетку Клавдию Захаровну, 
и все они давали ему короткие, но верные и полные глубокого 
смысла ответы. Возился он с блюдечком часа четыре и уснул успокоенный, счастливый, что познакомился с новым для него, таинственным миром. После этого он каждый день занимался спиритизмом и в присутствии объяснял чиновникам, что в природе 
вообще 
очень 
много 
сверхъестественного, 
чудесного, 
на 
что нашим ученым давно бы следовало обратить внимание. Гипнотизм, медиумизм, бишопизм, спиритизм, четвертое измерение 
и прочие туманы овладели им совершенно, так что по целым 
дням он, к великому удовольствию своей супруги, читал спиритические книги или же занимался блюдечком, столоверчениями и 
толкованиями сверхъестественных явлений. С его легкой руки 
занялись спиритизмом и все его подчиненные, да так усердно, 
что старый экзекутор сошел с ума и послал однажды с курьером 
такую телеграмму: «В ад, казенная палата. Чувствую, что обращаюсь в нечистого духа. Что делать? Ответ уплачен. Василий 
Кринолинский». 
Прочитав не одну сотню спиритических брошюр, Навагин почувствовал сильное желание самому написать что–нибудь. Пять 
месяцев он сидел и сочинял и в конце концов написал громадный 
реферат под заглавием: «И мое мнение». Кончив эту статью, он 
порешил отправить ее в спиритический журнал. 
День, в который предположено было отправить статью, ему 
очень памятен. Навагин помнит, что в этот незабвенный день у 
него в кабинете находились секретарь, переписывавший набело 
статью, и дьячок местного прихода, позванный по делу. Лицо Навагина сияло. Он любовно оглядел свое детище, потрогал меж 
пальцами, какое оно толстое, счастливо улыбнулся и сказал секретарю: 

4 

– Я полагаю, Филипп Сергеич, заказным отправить. Этак вернее... – И подняв глаза на дьячка, он сказал: – Вас я велел позвать 
по делу, любезный. Я отдаю младшего сына в гимназию, и мне 
нужно метрическое свидетельство, только нельзя ли поскорее. 
– Очень хорошо–с, ваше превосходительство! – сказал дьячок, 
кланяясь. – Очень хорошо–с! Понимаю–с... 
– Нельзя ли к завтрему приготовить? 
– Хорошо–с, ваше превосходительство, будьте покойны–с! 
Завтра же будет готово! Извольте завтра прислать кого–нибудь в 
церковь перед вечерней. Я там буду. Прикажите спросить Федюкова, я всегда там... 
– Как?! – крикнул генерал, бледнея. 
– Федюкова–с. 
– Вы... вы Федюков? – спросил Навагин, тараща на него глаза. 
– Точно так, Федюков. 
– Вы... вы расписывались у меня в передней? 
– Точно так, – сознался дьячок и сконфузился. – Я, ваше превосходительство, когда мы с крестом ходим, всегда у вельможных особ расписуюсь... Люблю это самое... Как увижу, извините, 
лист в передней, так и тянет меня имя свое записать... 
В немом отупении, ничего не понимая, не слыша, Навагин зашагал по кабинету. Он потрогал портьеру у двери, раза три 
взмахнул правой рукой, как балетный jeune premier, видящий ее, 
посвистал, бессмысленно улыбнулся, указал в пространство 
пальцем. 
– Так я сейчас пошлю статью, ваше превосходительство, – 
сказал секретарь. 
Эти слова вывели Навагина из забытья. Он тупо оглядел секретаря и дьячка, вспомнил и, раздраженно топнув ногой, крикнул 
дребезжащим, высоким тенором: 
– Оставьте меня в покое! А–ас–тавь–те меня в покое, говорю я 
вам! Что вам нужно от меня, не понимаю? 
Секретарь и дьячок вышли из кабинета и были уже на улице, а 
он всё еще топал ногами и кричал: 
– Аставьте меня в покое! Что вам нужно от меня, не понимаю? 
А–ас–тавьте меня в покое!