Клевета

А.П. Чехов 
 

 
 
 
 
 
 
 

 
 
 
 
 
 

КЛЕВЕТА 

 

 
 
 
 

Москва 
ИНФРА–М 
2015 

1 

КЛЕВЕТА 

Учитель чистописания Сергей Капитоныч Ахинеев выдавал 
свою дочку Наталью за учителя истории и географии Ивана Петровича Лошадиных. Свадебное веселье текло как по маслу. В зале пели, играли, плясали. По комнатам, как угорелые, сновали 
взад и вперед взятые напрокат из клуба лакеи в черных фраках и 
белых запачканных галстуках. Стоял шум и говор. Учитель математики Тарантулов, француз Падекуа и младший ревизор контрольной палаты Егор Венедиктыч Мзда, сидя рядом на диване, 
спеша и перебивая друг друга, рассказывали гостям случаи погребения заживо и высказывали свое мнение о спиритизме. Все 
трое не верили в спиритизм, но допускали, что на этом свете есть 
много такого, чего никогда не постигнет ум человеческий. В другой комнате учитель словесности Додонский объяснял гостям 
случаи, когда часовой имеет право стрелять в проходящих. Разговоры были, как видите, страшные, но весьма приятные. В окна со 
двора засматривали люди, по своему социальному положению не 
имевшие права войти внутрь. 
Ровно в полночь хозяин Ахинеев прошел в кухню поглядеть, 
всё ли готово к ужину. В кухне от пола до потолка стоял дым, состоявший из гусиных, утиных и многих других запахов. На двух 
столах были разложены и расставлены в художественном беспорядке атрибуты закусок и выпивок. Около столов суетилась кухарка Марфа, красная баба с двойным перетянутым животом. 
– Покажи–ка мне, матушка, осетра! – сказал Ахинеев, потирая 
руки и облизываясь. – Запах–то какой, миазма какая! Так бы и 
съел всю кухню! Ну–кася, покажи осетра! 
Марфа подошла к одной из скамей и осторожно приподняла 
засаленный газетный лист. Под этим листом, на огромнейшем 
блюде, покоился большой заливной осетр, пестревший каперсами, оливками и морковкой. Ахинеев поглядел на осетра и ахнул. 
Лицо его просияло, глаза подкатились. Он нагнулся и издал губами звук неподмазанного колеса. Постояв немного, он щелкнул 
от удовольствия пальцами и еще раз чмокнул губами. 
– Ба! Звук горячего поцелуя... Ты с кем это здесь целуешься, 
Марфуша? – послышался голос из соседней комнаты, и в дверях 
показалась стриженая голова помощника классных наставников, 
Ванькина. – С кем это ты? А–а–а... очень приятно! С Сергей Ка
2 

питонычем! Хорош дед, нечего сказать! С женскимполонезом 
тет–а–тет! 
– Я вовсе не целуюсь, – сконфузился Ахинеев, – кто это тебе, 
дураку, сказал? Это я тово... губами чмокнул в отношении... в 
рассуждении удовольствия... При виде рыбы... 
– Рассказывай! 
Голова Ванькина широко улыбнулась и скрылась за дверью. 
Ахинеев покраснел. 
«Чёрт знает что! – подумал он. – Пойдет теперь, мерзавец, и 
насплетничает. На весь город осрамит, скотина...» 
Ахинеев робко вошел в залу и искоса поглядел в сторону: где 
Ванькин? Ванькин стоял около фортепиано и, ухарски изогнувшись, шептал что–то смеявшейся свояченице инспектора. 
«Это про меня! – подумал Ахинеев. – Про меня, чтоб его разорвало! А та и верит... и верит! Смеется! Боже ты мой! Нет, так 
нельзя оставить... нет... Нужно будет сделать, чтоб ему не поверили... Поговорю со всеми с ними, и он же у меня в дураках–
сплетниках останется». 
Ахинеев почесался и, не переставая конфузиться, подошел к 
Падекуа. 
– Сейчас я в кухне был и насчет ужина распоряжался, – сказал 
он французу. – Вы, я знаю, рыбу любите, а у меня, батенька, 
осетр, вво! В два аршина! Хе–хе–хе... Да, кстати... чуть было не 
забыл... В кухне–то сейчас, с осетром с этим – сущий анекдот! 
Вхожу я сейчас в кухню и хочу кушанья оглядеть... Гляжу на 
осетра и от удовольствия... от пикантности губами чмок! А в это 
время вдруг дурак этот Ванькин входит и говорит... ха–ха–ха... и 
говорит: «А–а–а... вы целуетесь здесь?» С Марфой–то, с кухаркой! Выдумал же, глупый человек! У бабы ни рожи, ни кожи, на 
всех зверей похожа, а он... целоваться! Чудак! 
– Кто чудак? – спросил подошедший Тарантулов. 
– Да вон тот, Ванькин! Вхожу, это, я в кухню... И он рассказал 
про Ванькина. 
– Насмешил, чудак! А по–моему, приятней с барбосом целоваться, чем с Марфой. – прибавил Ахинеев, оглянулся и увидел 
сзади себя Мзду. 
– Мы насчет Ванькина, – сказал он ему. – Чудачина! Входит, 
это, в кухню, увидел меня рядом с Марфой да и давай штуки разные выдумывать. «Чего, говорит, вы целуетесь?» Спьяна–то ему 
примерещилось. А я, говорю, скорей с индюком поцелуюсь, чем с 

3 

Марфой. Да у меня и жена есть, говорю, дурак ты этакий. Насмешил! 
– Кто вас насмешил? – спросил подошедший к Ахинееву 
отец–законоучитель. 
– Ванькин. Стою я, знаете, в кухне и на осетра гляжу... 
И так далее. Через какие–нибудь полчаса уже все гости знали 
про историю с осетром и Ванькиным. 
«Пусть теперь им рассказывает! – думал Ахинеев, потирая руки. – Пусть! Он начнет рассказывать, а ему сейчас: «Полно тебе, 
дурак, чепуху городить! Нам всё известно!» 
И Ахинеев до того успокоился, что выпил от радости лишних 
четыре рюмки. Проводив после ужина молодых в спальню, он 
отправился к себе и уснул, как ни в чем не повинный ребенок, а 
на другой день он уже не помнил истории с осетром. Но, увы! 
Человек предполагает, а бог располагает. Злой язык сделал свое 
злое дело, и не помогла Ахинееву его хитрость! Ровно через неделю, а именно в среду после третьего урока, когда Ахинеев стоял среди учительской и толковал о порочных наклонностях ученика Высекина, к нему подошел директор и отозвал его в сторону. 

– Вот что, Сергей Капитоныч, – сказал директор. – Вы извините... 
Не мое это дело, но все–таки я должен дать понять... Моя обязанность... Видите ли, ходят слухи, что вы живете с этой... с кухаркой... Не мое это дело, но... Живите с ней, целуйтесь... что хотите, 
только, пожалуйста, не так гласно! Прошу вас! Не забывайте, что 
вы педагог! 

Ахинеев озяб и обомлел. Как ужаленный сразу целым роем и 
как ошпаренный кипятком, он пошел домой. Шел он домой и ему 
казалось, что на него весь город глядит, как на вымазанного дегтем... Дома ожидала его новая беда. 
– Ты что же это ничего не трескаешь? – спросила его за обедом жена. – О чем задумался? Об амурах думаешь? О Марфушке 
стосковался? Всё мне, махамет, известно! Открыли глаза люди 
добрые! У–у–у... вварвар! 
И шлеп его по щеке!.. Он встал из–за стола и, не чувствуя под 
собой земли, без шапки и пальто, побрел к Ванькину. Ванькина 
он застал дома. 

4 

– Подлец ты! – обратился Ахинеев к Ванькину. – За что ты 
меня перед всем светом в грязи выпачкал? За что ты на меня клевету пустил? 
– Какую клевету? Что вы выдумываете! 
– А кто насплетничал, будто я с Марфой целовался? Не ты, 
скажешь? Не ты, разбойник? 
Ванькин заморгал и замигал всеми фибрами своего поношенного лица, поднял глаза к образу и проговорил: 
– Накажи меня бог! Лопни мои глаза и чтоб я издох, ежели 
хоть одно слово про вас сказал! Чтоб мне ни дна, ни покрышки! 
Холеры мало!.. 
Искренность Ванькина не подлежала сомнению. Очевидно, не 
он насплетничал. 
«Но кто же? Кто? – задумался Ахинеев, перебирая в своей памяти всех своих знакомых и стуча себя по груди. – Кто же?» 
– Кто же? – спросим и мы читателя...