Из воспоминаний идеалиста

А.П. Чехов 
 

 
 
 
 
 
 
 

 
 
 
 
 
 

ИЗ ВОСПОМИНАНИЙ 
ИДЕАЛИСТА 

 

 
 
 
 

Москва 
ИНФРА–М 
2015 

1 

ИЗ ВОСПОМИНАНИЙ ИДЕАЛИСТА 

Десятого мая взял я отпуск на 28 дней, выпросил у нашего казначея сто рублей вперед и порешил во что бы то ни стало «пожить», пожить во всю ивановскую, так, чтобы потом в течение 
десяти лет жить одними только воспоминаниями. 
А вы знаете, что значит «пожить» в лучшем смысле этого слова? Это не значит отправиться в летний театр на оперетку, съесть 
ужин и к утру вернуться домой навеселе. Это не значит отправиться на выставку, а оттуда на скачки и повертеть там кошельком около тотализатора. Если вы хотите пожить, то садитесь в 
вагон и отправляйтесь туда, где воздух пропитан запахом сирени 
и черемухи, где, лаская ваш взор своей нежной белизной и блеском алмазных росинок, наперегонку цветут ландыши и ночные 
красавицы. Там, на просторе, под голубым сводом, в виду зеленого леса и воркующих ручьев, в обществе птиц и зеленых жуков, 
вы поймете, что такое жизнь! Прибавьте к этому две–три встречи 
с широкополой шляпкой, быстрыми глазками и белым фартучком... Признаюсь, обо всем этом я мечтал, когда с отпуском в 
кармане, обласканный щедротами казначея, перебирался на дачу. 
Дачу я нанял, по совету одного приятеля, у Софьи Павловны 
Книгиной, отдававшей у себя на даче лишнюю комнату со столом, мебелью и прочими удобствами. Наем дачи совершился скорее, чем мог я думать. Приехав в Перерву и отыскав дачу Книгиной, я взошел, помню, на террасу и... сконфузился. Терраска была 
уютна, мила и восхитительна, но еще милее и (позвольте так выразиться) уютнее была молодая полная дамочка, сидевшая за столом на террасе и пившая чай. Она прищурила на меня глазки. 
– Что вам угодно? 
– Извините, пожалуйста... – начал я. – Я... я, вероятно, не туда 
попал... Мне нужна дача Книгиной... 
– Я Книгина и есть... Что вам угодно? 
Я потерялся... Под квартирными и дачными хозяйками привык 
я разуметь особ пожилых, ревматических, пахнущих кофейной 
гущей, но тут... – «спасите нас, о неба херувимы!» – как сказал 
Гамлет, сидела чудесная, великолепная, изумительная, очаровательная особа. Я, заикаясь, объяснил, что мне нужно. 
– Ах, очень приятно! Садитесь, пожалуйста! Мне ваш друг писал уже. Не хотите ли чаю? Вам со сливками или с лимоном? 

2 

Есть порода женщин (чаще всего блондинок), с которыми достаточно посидеть две–три минуты, чтобы вы почувствовали себя, 
как дома, словно вы давным–давно знакомы. Такой именно была 
и Софья Павловна. Выпивая первый стакан, я уже знал, что она 
не замужем, живет на проценты с капитала и ждет к себе в гости 
тетю; я знал причины, какие побудили Софью Павловну отдать 
одну комнату внаймы. Во–первых, платить сто двадцать рублей 
за дачу для одной тяжело и, во–вторых, как–то жутко: вдруг вор 
заберется ночью или днем войдет страшный мужик! И ничего нет 
предосудительного, если в угловой комнате будет жить какая–
нибудь одинокая дама или мужчина. 
– Но мужчина лучше! – вздохнула хозяйка, слизывая варенье с 
ложечки. – С мужчиной меньше хлопот и не так страшно... 
Одним словом, через какой–нибудь час я и Софья Павловна 
были уже друзьями. 
– Ах, да! – вспомнил я, прощаясь с ней. – Обо всем поговорили, а о главном ни слова. Сколько же вы с меня возьмете? Жить я 
у вас буду только 28 дней... Обед, конечно... чай и прочее... 
– Ну, нашли о чем говорить! Сколько можете, столько и дайте... Я ведь не из расчета отдаю комнату, а так... чтоб людней было... 25 рублей можете дать? 
Я, конечно, согласился, и дачная жизнь моя началась... Эта 
жизнь интересна тем, что день похож на день, ночь на ночь, и – 
сколько прелести в этом однообразии, какие дни, какие ночи! Читатель, я в восторге, позвольте мне вас обнять! Утром я просыпался и, нимало не думая о службе, пил чай со сливками. В одиннадцать шел к хозяйке поздравить ее с добрым утром и пил у нее 
кофе с жирными, топлеными сливками. От кофе до обеда болтали. В два часа обед, но что за обед! Представьте себе, что вы, голодный, как собака, садитесь за стол, хватаете большую рюмку 
листовки и закусываете горячей солониной с хреном. Затем представьте себе окрошку или зеленые щи со сметаной и т. д. и т. д. 
После обеда безмятежное лежанье, чтение романа и ежеминутное 
вскакивание, так как хозяйка то и дело мелькает около двери – и 
«лежите! лежите!»... Потом купанье. Вечером до глубокой ночи 
прогулка с Софьей Павловной... Представьте себе, что в вечерний 
час, когда всё спит, кроме соловья да изредка вскрикивающей цапли, когда слабо дышащий ветерок еле–еле доносит до вас шум 
далекого поезда, вы гуляете в роще или по насыпи железной дороги с полной блондиночкой, которая кокетливо пожимается от 

3 

вечерней прохлады и то и дело поворачивает к вам бледное от 
луны личико... Ужасно хорошо! 
Не прошло и недели, как случилось то, чего вы давно уже 
ждете от меня, читатель, и без чего не обходится ни один порядочный рассказ... Я не устоял... Мои объяснения Софья Павловна 
выслушала равнодушно, почти холодно, словно давно уже ждала 
их, только сделала милую гримаску губами, как бы желая сказать: 
– И о чем тут долго говорить, не понимаю! 
28 дней промелькнули, как одна секунда. Когда кончился срок 
моего отпуска, я, тоскующий, неудовлетворенный, прощался с 
дачей и Соней. Хозяйка, когда я укладывал чемодан, сидела на 
диване и утирала глазки. Я, сам едва не плача, утешал ее, обещая 
наведываться к ней на дачу по праздникам и бывать у нее зимой в 
Москве. 
– Ах... когда же мы, душа моя, с тобой посчитаемся? – вспомнил я. – Сколько с меня следует? 
– Когда–нибудь после... – проговорил мой «предмет», всхлипывая. 
– Зачем после? Дружба дружбой, а денежки врозь, говорит пословица, и к тому же я нисколько не желаю жить на твой счет. Не 
ломайся же, Соня... Сколько тебе? 
– Там... пустяки какие–то... – проговорила хозяйка, всхлипывая и выдвигая из стола ящичек. – Мог бы и после заплатить... 
Соня порылась в ящичке, достала оттуда бумажку и подала ее 
мне. 
– Это счет? – спросил я. – Ну, вот и отлично... и отлично... (я 
надел очки) расквитаемся и ладно... (я пробежал счет). Итого... 
Постой, что же это? Итого... Да это не то, Соня! Здесь «итого 212 
р. 44 к.». Это не мой счет! 
– Твой, Дудочка! Ты погляди! 
– Но... откуда же столько? За дачу и стол 25 р. – согласен... За 
прислугу 3 р. – ну, пусть, и на это согласен... 
– Я не понимаю, Дудочка, – сказала протяжно хозяйка, взглянув на меня удивленно, заплаканными глазами. – Неужели ты 
мне не веришь? Сочти в таком случае! Листовку ты пил... не могла же я подавать тебе к обеду водки за ту же цену! Сливки к чаю 
и кофе... потом клубника, огурцы, вишни... Насчет кофе тоже... 
Ведь ты не договаривался пить его, а пил каждый день! Впрочем, 

4 

всё это такие пустяки, что я, изволь, могу сбросить тебе 12 руб. 
Пусть останется только 200. 
– Но... тут поставлено 75 руб. и не обозначено за что... За что 
это? 
– Как за что? Вот это мило! 
Я посмотрел ей в личико. Оно глядело так искренне, ясно и 
удивленно, что язык мой уже не мог выговорить ни одного слова. 
Я дал Соне сто рублей и вексель на столько же, взвалил на плечи 
чемодан и пошел на вокзал. 
Нет ли, господа, у кого–нибудь взаймы ста рублей?