Миргород

Н.В. Гоголь  
 

 
 
 
 
 
 

 
 
 
 
 
 
 

МИРГОРОД 

 

 
 
 
 
 
 
 

ПОЛНОЕ СОБРАНИЕ СОЧИНЕНИЙ  
В ЧЕТЫРНАДЦАТИ ТОМАХ  
 
ТОМ 2 

 
 

 

 

Москва 
ИНФРА-М 
2014 

 

1 

ОГЛАВЛЕНИЕ 

Часть первая...................................................................................3 

 

Старосветские помещики*............................................................3 

Тарас Бульба*...............................................................................24 

II................................................................................................33 
III ..............................................................................................42 
IV..............................................................................................49 
V ...............................................................................................57 
VI..............................................................................................66 
VII.............................................................................................77 
VIII ...........................................................................................88 
IX..............................................................................................96 
X .............................................................................................107 
XI............................................................................................112 
XII...........................................................................................122 

 

Часть вторая...............................................................................129 

 

Вий*.............................................................................................129 

Повесть о том, как поссорился Иван Иванович с Иваном 
Никифоровичем*.............................................................................163 

Глава I ....................................................................................163 
Глава II...................................................................................167 
Глава III..................................................................................176 
Глава IV .................................................................................180 
Глава V...................................................................................189 
Глава VI .................................................................................194 
Глава VII и последняя ..........................................................199 

2 

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ 

 

СТАРОСВЕТСКИЕ ПОМЕЩИКИ 

Я очень люблю скромную жизнь тех уединенных владетелей 
отдаленных деревень, которых в Малороссии обыкновенно называют старосветскими, которые, как дряхлые живописные домики, 
хороши своею пестротою и совершенною противоположностью с 
новым гладеньким строением, которого стен не промыл еще 
дождь, крыши не покрыла зеленая плеснь, и лишенное щекотурки 
крыльцо не показывает своих красных кирпичей. Я иногда люблю сойти на минуту в сферу этой необыкновенно уединенной 
жизни, где ни одно желание не перелетает за частокол, окружающий небольшой дворик, за плетень сада, наполненного яблонями и сливами, за деревенские избы, его окружающие, пошатнувшиеся на сторону, осененные вербами, бузиною и грушами. 
Жизнь их скромных владетелей так тиха, так тиха, что на минуту 
забываешься и думаешь, что страсти, желания и те неспокойные 
порождения злого духа, возмущающие мир, вовсе не существуют, 
и ты их видел только в блестящем, сверкающем сновидении. Я 
отсюда вижу низенький домик с галлереею из маленьких почернелых деревянных столбиков, идущею вокруг всего дома, чтобы 
можно было во время грома и града затворить ставни окон, не 
замочась дождем. За ним душистая черемуха, целые ряды низеньких фруктовых дерев, потопленных багрянцем вишень и 
яхонтовым морем слив, покрытых свинцовым матом; развесистый клен, в тени которого разостлан для отдыха ковер; перед 
домом просторный двор с низенькою свежею травкою, с протоптанною дорожкою от амбара до кухни и от кухни до барских покоев; длинношейный гусь, пьющий воду с молодыми и нежными, 
как пух, гусятами; частокол, обвешанный связками сушеных 
груш и яблок и проветривающимися коврами, воз с дынями, 
стоящий возле амбара, отпряженный вол, лениво лежащий возле 
него, всё это для меня имеет неизъяснимую прелесть, может 
быть, оттого, что я уже не вижу их и что нам мило всё то, с чем 
мы в разлуке. Как бы то ни было, но даже тогда, когда бричка моя 

3 

подъезжала к крыльцу этого домика, душа принимала удивительно приятное и спокойное состояние; лошади весело подкачивали 
под крыльцо, кучер преспокойно слезал с козел и набивал трубку, 
как будто бы он приезжал в собственный дом свой; самый лай, 
который поднимали флегматические барбосы, бровки и жучки, 
был приятен моим ушам. Но более всего мне нравились самые 
владетели этих скромных уголков, старички, старушки, заботливо выходившие навстречу. Их лица мне представляются и теперь 
иногда в шуме и толпе среди модных фраков, и тогда вдруг на 
меня находит полусон и мерещится былое. На лицах у них всегда 
написана такая доброта, такое радушие и чистосердечие, что невольно отказываешься, хотя по крайней мере на короткое время, 
от всех дерзких мечтаний и незаметно переходишь всеми чувствами в низменную буколическую жизнь. 
Я до сих пор не могу позабыть двух старичков прошедшего 
века, которых, увы! теперь уже нет, но душа моя полна еще до 
сих пор жалости, и чувства мои странно сжимаются, когда воображу себе, что приеду со временем опять на их прежнее, ныне 
опустелое жилище, и увижу кучу развалившихся хат, заглохший 
пруд, заросший ров на том месте, где стоял низенький домик и 
ничего более. Грустно! мне заранее грустно! Но обратимся к рассказу. Афанасий Иванович Товстогуб и жена его Пульхерия Ивановна Товстогубиха, по выражению окружных мужиков, были те 
старики, о которых я начал рассказывать. Если бы я был живописец и хотел изобразить на полотне Филемона и Бавкиду, я бы никогда не избрал другого оригинала, кроме их. Афанасию Ивановичу было шестьдесят лет, Пульхерии Ивановне пятьдесят пять. 
Афанасий Иванович был высокого роста, ходил всегда в бараньем тулупчике, покрытом камлотом, сидел согнувшись и всегда 
почти улыбался, хотя бы рассказывал или просто слушал. 
Пульхерия Ивановна была несколько сурьезна, почти никогда не 
смеялась; но на лице и в глазах ее было написано столько доброты, столько готовности угостить вас всем, что было у них лучшего, что вы, верно, нашли бы улыбку уже чересчур приторною для 
ее доброго лица. Легкие морщины на их лицах были расположены с такою приятностию, что художник верно бы украл их. По 
ним можно было, казалось, читать всю жизнь их, ясную, спокойную жизнь, которую вели старые национальные, простосердечные и вместе богатые фамилии, всегда составляющие противоположность тем низким малороссиянам, которые выдираются из 

4 

дегтярей, торгашей, наполняют, как саранча, палаты и присутственные места, дерут последнюю копейку с своих же земляков, 
наводняют Петербург ябедниками, наживают наконец капитал и 
торжественно прибавляют к фамилии своей, оканчивающейся на 
о , слог въ . Нет, они не были похожи на этих презренных и жалких творений, так же как и все малороссийские старинные и коренные фамилии. Нельзя было глядеть без участия на их взаимную любовь. Они никогда не говорили друг другу ты, но всегда 
вы: вы, Афанасий Иванович; вы, Пульхерия Ивановна. Это вы 
продавили стул, Афанасий Иванович? Ничего, не сердитесь, 
Пульхерия Ивановна: это я. Они никогда не имели детей, и оттого вся привязанность их сосредоточилась в них самих. Когда-то, в 
молодости, Афанасий Иванович служил в компанейцах, был после секунд-майором, но это уже было очень давно, уже прошло, 
уже сам Афанасий Иванович почти никогда не вспоминал о нем. 
Афанасий Иванович женился тридцати лет, когда был молодцом 
и носил шитый камзол; он даже увез довольно ловко Пульхерию 
Ивановну, которую родственники не хотели отдать за него; но и 
об этом уже он очень мало помнил, по крайней мере никогда не 
говорил о нем. Все эти давние, необыкновенные происшествия 
давно превратились или заменились спокойною и уединенною 
жизнию, теми дремлющими и вместе какими-то гармоническими 
грезами, которые ощущаете вы, сидя на деревенском балконе, 
обращенном в сад, когда прекрасный дождь роскошно шумит, 
хлопая по древесным листьям, стекая журчащими ручьями и наговаривая дрему на ваши члены, а между тем радуга крадется 
из-за деревьев и в виде полуразрушенного свода светит матовыми 
семью цветами на небе. Или когда укачивает вас коляска, ныряющая между зелеными кустарниками, а степной перепел гремит, и душистая трава вместе с хлебными колосьями и полевыми 
цветами лезет в дверцы коляски, приятно ударяя вас по рукам и 
лицу. Он всегда слушал с приятною улыбкою гостей, приезжавших к нему, иногда и сам говорил, но более расспрашивал. Он не 
принадлежал к числу тех стариков, которые надоедают вечными 
похвалами старому времени или порицаниями нового. Он, напротив, расспрашивая вас, показывал большое любопытство и участие в обстоятельствах вашей собственной жизни, удачах и неудачах, которыми обыкновенно интересуются все добрые старики, хотя оно несколько похоже на любопытство ребенка, который 
в то время, когда говорит с вами, рассматривает печатку ваших 

5 

часов. Тогда лицо его, можно сказать, дышало добротою. Комнаты домика, в котором жили наши старички, были маленьки, низеньки, какие обыкновенно встречаются у старосветских людей. 
В каждой комнате была огромная печь, занимавшая почти третью 
часть ее. Комнатки эти были ужасно теплы, потому что и Афанасий Иванович и Пульхерия Ивановна очень любили теплоту. 
Топки их были все проведены в сени, всегда почти до самого потолка наполненные соломою, которую обыкновенно употребляют 
в Малороссии вместо дров. Треск этой горящей соломы и освещение делают сени чрезвычайно приятными в зимний вечер, когда, прозябнувши от преследования за какой-нибудь брюнеткой, 
вбегаешь в них, похлопывая ладонями. Стены комнат убраны были несколькими картинами и картинками в старинных узеньких 
рамах. Я уверен, что сами хозяева давно позабыли их содержание, и если бы некоторые из них были унесены, то они бы, верно, 
этого не заметили. Два портрета было больших, писанных масляными красками. Один представлял какого-то архиерея, другой 
Петра III. Из узеньких рам глядела герцогиня Лавальер, обпачканная мухами. Вокруг окон и над дверями находилось множество небольших картинок, которых как-то привыкаешь почитать за 
пятна на стене и потому их вовсе не рассматриваешь. Пол почти 
во всех комнатах был глиняный, но так чисто вымазанный и содержался с такою опрятностию, с какою, верно, не содержался ни 
один паркет в богатом доме, лениво подметаемый невыспавшимся господином в ливрее. Комната Пульхерии Ивановны была вся 
уставлена сундуками, ящиками, ящичками и сундучечками. 
Множество узелков и мешков с семенами, цветочными, огородными, арбузными, висели по стенам. Множество клубков с разноцветной шерстью, лоскутков старинных платьев, шитых за 
полстолетия прежде, были укладены по углам в сундучках и между сундучками. Пульхерия Ивановна была большая хозяйка и 
собирала всё, хотя иногда сама не знала, на что оно потом употребится. Но самое замечательное в доме были поющие двери. Как 
только наставало утро, пение дверей раздавалось по всему дому. 
Я не могу сказать, отчего они пели; перержавевшие ли петли были тому виною, или сам механик, делавший их, скрыл в них какой-нибудь секрет; но замечательно то, что каждая дверь имела 
свой особенный голос; дверь, ведущая в спальню, пела самым тоненьким дискантом; дверь, ведшая в столовую, хрипела басом; но 
та, которая была в сенях, издавала какой-то странный дребезжа
6 

щий и вместе стонущий звук, так что, вслушиваясь в него, очень 
ясно, наконец, слышалось: батюшки, я зябну! Я знаю, что многим 
очень не нравится сей звук; но я его очень люблю, и если мне 
случится иногда здесь услышать скрып дверей, тогда мне вдруг 
так и запахнет деревнею, низенькой комнаткой, озаренной свечкой в старинном подсвечнике, ужином, уже стоящим на столе, 
майскою темною ночью, глядящею из сада, сквозь растворенное 
окно, на стол, уставленный приборами, соловьем, обдающим сад, 
дом и дальнюю реку своими раскатами, страхом и шорохом ветвей… и боже, какая длинная навевается мне тогда вереница воспоминаний! Стулья в комнате были деревянные, массивные, какими обыкновенно отличается старина; они были все с высокими 
выточенными спинками в натуральном виде, без всякого лака и 
краски; они не были даже обиты материею и были несколько похожи на те стулья, на которые и доныне садятся архиереи. Трехугольные столики по углам, четырехугольные перед диваном и 
зеркалом в тоненьких золотых рамах, выточенных листьями, которых мухи усеяли черными точками, ковер перед диваном с 
птицами, похожими на цветы, и цветами, похожими на птиц, вот 
всё почти убранство невзыскательного домика, где жили мои 
старики. Девичья была набита молодыми и немолодыми девушками в полосатых исподницах, которым иногда Пульхерия Ивановна давала шить какие-нибудь безделушки и заставляла чистить ягоды, но которые большею частию бегали на кухню и спали. Пульхерия Ивановна почитала необходимостию держать их в 
доме и строго смотрела за их нравственностью. Но, к чрезвычайному ее удивлению, не проходило нескольких месяцев, чтобы у 
которой-нибудь из ее девушек стан не делался гораздо полнее 
обыкновенного; тем более это казалось удивительно, что в доме 
почти никого не было из холостых людей, выключая разве только 
комнатного мальчика, который ходил в сером полуфраке с босыми ногами и если не ел, то уж верно спал. Пульхерия Ивановна 
обыкновенно бранила виновную и наказывала строго, чтобы вперед этого не было. На стеклах окон звенело страшное множество 
мух, которых всех покрывал толстый бас шмеля, иногда сопровождаемый пронзительными визжаниями ос; но как только подавали свечи, вся эта ватага отправлялась на ночлег и покрывала 
черною тучею весь потолок. 
Афанасий Иванович очень мало занимался хозяйством, хотя 
впрочем ездил иногда к косарям и жнецам и смотрел довольно 

7 

пристально на их работу; всё бремя правления лежало на Пульхерии Ивановне. Хозяйство Пульхерии Ивановны состояло в беспрестанном отпирании и запирании кладовой, в солении, сушении, варении бесчисленного множества фруктов и растений. Ее 
дом был совершенно похож на химическую лабораторию. Под 
яблонею вечно был разложен огонь; и никогда почти не снимался 
с железного треножника котел или медный таз с вареньем, желем, 
пастилою, деланными на меду, в сахаре и не помню еще на чем. 
Под другим деревом кучер вечно перегонял в медном лембике 
водку на персиковые листья, на черемуховый цвет, на золототысячник, на вишневые косточки, и к концу этого процесса совершенно не был в состоянии поворотить языком, болтал такой 
вздор, что Пульхерия Ивановна ничего не могла понять, и отправлялся на кухню спать. Всей этой дряни наваривалось, насоливалось, насушивалось такое множество, что, вероятно, они потопили бы наконец весь двор, потому что Пульхерия Ивановна 
всегда сверх расчисленного на потребление любила приготовлять 
еще на запас, если бы большая половина этого не съедалась дворовыми девками, которые, забираясь в кладовую, так ужасно там 
объедались, что целый день стонали и жаловались на животы 
свои. В хлебопашество и прочие хозяйственные статьи вне двора 
Пульхерия Ивановна мало имела возможности входить. Приказчик, соединившись с войтом, обкрадывали немилосердным образом. Они завели обыкновение входить в господские леса, как в 
свои собственные, наделывали из них множество саней и продавали их на ближней ярмарке; кроме того, все толстые дубы они 
продавали на сруб для мельниц соседним козакам. Один только 
раз Пульхерия Ивановна пожелала обревизировать свои леса. Для 
этого были запряжены дрожки, с огромными кожаными фартухами, от которых, как только кучер встряхивал возжами и лошади, 
служившие еще в милиции, трогались с своего места, воздух наполнялся странными звуками, так что вдруг были слышны, и 
флейта, и бубны и барабан; каждый гвоздик и железная скобка 
звенели до того, что возле самых мельниц было слышно, как пани 
выезжала со двора, хотя это расстояние было не менее двух 
верст. Пульхерия Ивановна не могла не заметить страшного 
опустошения в лесу и потери тех дубов, которых она еще в детстве знавала столетними. 

8 

– Отчего это у тебя, Ничипор, сказала она, обратясь к своему 
приказчику, тут же находившемуся: дубки сделались так редкими? Гляди, чтобы у тебя волосы не были редки. – 
– Отчего редки? говаривал обыкновенно приказчик: пропали! 
Так-таки совсем пропали: и громом побило, и черви проточили 
пропали, пани, пропали.  
Пульхерия Ивановна совершенно удовлетворялась этим ответом и, приехавши домой, давала повеление удвоить только стражу в саду около шпанских вишень и больших зимних дулей. Эти 
достойные правители, приказчик и войт, нашли вовсе излишним 
привозить всю муку в барские амбары; а что с бар будет довольно и половины; наконец и эту половину привозили они заплесневшую или подмоченную, которую обраковали на ярмарке. Но 
сколько ни обкрадывали приказчик и войт, как ни ужасно жрали 
все в дворе, начиная от ключницы до свиней, которые истребляли 
страшное множество слив и яблок, и часто собственною мордою 
толкали дерево, чтобы стряхнуть с него целый дождь фруктов, 
сколько ни клевали их воробьи и вороны, сколько вся дворня ни 
носила гостинцев своим кумовьям в другие деревни и даже таскала из амбаров старые полотна и пряжу, что́ всё обращалось к 
всемирному источнику, т. е. к шинку, сколько ни крали гости, 
флегматические кучера и лакеи, но благословенная земля производила всего в таком множестве, Афанасию Ивановичу и 
Пульхерии Ивановне так мало было нужно, что все эти страшные 
хищения казались вовсе незаметными в их хозяйстве. 
Оба старички, по старинному обычаю старосветских помещиков, очень любили покушать. Как только занималась заря (они 
всегда вставали рано) и двери заводили свой разногласный концерт, они уже сидели за столиком и пили кофий. Напившись кофею, Афанасий Иванович выходил в сени и, стряхнувши платком, говорил: Киш, киш! пошли, гуси, с крыльца! На дворе ему 
обыкновенно попадался приказчик. Он, по обыкновению, вступал 
с ним в разговор, расспрашивал о работах, с величайшею подробностью, и такие сообщал ему замечания и приказания, которые удивили бы всякого необыкновенным познанием хозяйства, 
и какой-нибудь новичок не осмелился бы и подумать о том, чтобы можно было украсть у такого зоркого хозяина. Но приказчик 
его был обстрелянная птица: он знал, как нужно отвечать, а еще 
более, как нужно хозяйничать. 

9 

После этого Афанасий Иванович возвращался в покои и говорил, приблизившись к Пульхерии Ивановне: А что, Пульхерия 
Ивановна, может быть, пора закусить чего-нибудь.  
– Чего же бы теперь, Афанасий Иванович, закусить? Разве 
коржиков с салом, или пирожков с маком, или, может быть, рыжиков соленых?  
– Пожалуй, хоть и рыжиков, или пирожков, отвечал Афанасий 
Иванович, и на столе вдруг являлась скатерть с пирожками и рыжиками. 
За час до обеда Афанасий Иванович закушивал снова, выпивал 
старинную серебряную чарку водки, заедал грибками, разными 
сушеными рыбками и прочим. Обедать садились в двенадцать часов. Кроме блюд и соусников, на столе стояло множество горшечков с замазанными крышками, чтобы не могло выдыхаться 
какое-нибудь аппетитное изделие старинной вкусной кухни. За 
обедом обыкновенно шел разговор о предметах самых близких к 
обеду. 
– Мне кажется, как будто эта каша, говаривал обыкновенно 
Афанасий Иванович, немного пригорела; вам этого не кажется, 
Пульхерия Ивановна? – 
– Нет, Афанасий Иванович; вы положите побольше масла, тогда она не будет казаться пригорелою, или вот возьмите этого соуса с грибками и подлейте к ней. – 
– Пожалуй, говорил Афанасий Иванович и подставлял свою 
тарелку: попробуем, как оно будет. – 
После обеда Афанасий Иванович шел отдохнуть один часик, 
после чего Пульхерия Ивановна приносила разрезанный арбуз и 
говорила: Вот попробуйте, Афанасий Иванович, какой хороший 
арбуз. – 
– Да вы не верьте, Пульхерия Ивановна, что он красный в средине, говорил Афанасий Иванович, принимая порядочный ломоть: бывает что и красный, да нехороший. – 
Но арбуз немедленно исчезал. После этого Афанасий Иванович съедал еще несколько груш и отправлялся погулять по саду 
вместе с Пульхерией Ивановной. Пришедши домой, Пульхерия 
Ивановна отправлялась по своим делам, а он садился под навесом, обращенным к двору, и глядел, как кладовая беспрестанно 
показывала и закрывала свою внутренность, и девки, толкая одна 
другую, то вносили, то выносили кучу всякого дрязгу в деревянных ящиках, решетах, ночевках и в прочих фруктохранилищах. 

10