Депутат, или повесть о том, как у Дездемонова 25 рублей пропало

А.П. Чехов 
 

 
 
 
 
 
 
 

 
 
 
 
 
 

ДЕПУТАТ, ИЛИ 
ПОВЕСТЬ О ТОМ, КАК 
У ДЕЗДЕМОНОВА  
25 РУБЛЕЙ ПРОПАЛО 

 
 
 
 

Москва 
ИНФРА-М 
2015 

1 

ДЕПУТАТ, ИЛИ ПОВЕСТЬ О ТОМ, КАК У 
ДЕЗДЕМОНОВА 25 РУБЛЕЙ ПРОПАЛО 

Посвящается Л. И. Пальмину 
– Тссс... Пойдемте в швейцарскую, здесь неудобно... Услышит... 
Отправились в швейцарскую. Швейцара Макара, чтоб он не 
подслушал и не донес, поспешили услать в казначейство. Макар 
взял рассыльную книгу, надел шапку, но в казначейство не пошел, а спрятался под лестницей: он знал, что бунт будет... Первый заговорил Кашалотов, за ним Дездемонов, после Дездемонова Зрачков... Забушевали опасные страсти! По красным лицам забегали судороги, по грудям застучали кулаки... 
– Мы живем во второй половине XIX столетия, а не чёрт знает 
когда, не в допотопное время! – заговорил Кашалотов. – Что дозволялось этим толстопузам прежде, того не позволят теперь! Нам 
надоело, наконец! Прошло уже то время, когда... И т. д. ... 
Дездемонов прогремел приблизительно то же самое. Зрачков 
даже выругался неприлично... Все загалдели! Нашелся, впрочем, 
один благоразумный. Этот благоразумный состроил озабоченное 
лицо, вытерся засморканным платочком и проговорил: 
– Ну, стоит ли? Ах... Ну, положим, пусть... это правда; но с какой стати? Какою мерою мерите, такою и вам возмерится: и против вас бунтовать будут, когда вы будете начальниками. Верьте 
слову! Губите только себя. 
Но не послушали благоразумного. Ему не дали договорить и 
оттиснули его к двери. Видя, что благоразумием ничего не возьмешь, он стал неблагоразумным и сам забурлил. 
– Пора же наконец дать ему понять, что мы такие же люди, как 
и он! – сказал Дездемонов. – Мы, повторяю, не холуи, не плебеи! 
Мы не гладиаторы! Издеваться над собой мы не позволим! Он 
тыкает на нас, не отвечает на поклоны, морду воротит, когда доклад делаешь, бранится... Нынче и на лакеев тыкать нельзя, а не то 
что на благородных людей! Так и сказать ему! 
– А намедни обращается ко мне и спрашивает: «В чем это у 
тебя рыло? Пойди к Макару, пусть он тебе шваброй вымоет!» 
Хороши шутки! А то однажды... 
– Иду я с женой однажды, – перебил Зрачков, – встречается 
он... «А ты, говорит, губастый, вечно с девками шляешься! Среди 
бела дня даже!» Это, говорю, моя жена, ваше –ство... И не изви
2 

нился, а только губами чмокнул! Жена от этого самого оскорбления три дня ревмя ревела. Она не девка, а напротив... сами знаете... 
– Одним словом, господа, жить так долее невозможно! Или 
мы, или он, а вместе служить нам ни в каком случае невозможно! 
Пусть или он уйдет, или мы уйдем! Лучше без должности жить, 
чем реноме свое в ничтожестве иметь! Теперь XIX столетие. У 
всякого свое самолюбие есть! Я хоть и маленький человек, а все–
таки я не субъект какой–нибудь и у меня в душе свой жанр есть! 
Не позволю! Так и сказать ему! Пусть один из нас пойдет и скажет ему, что так невозможно! От нашего имени! Ступай! Кто 
пойдет? Так–таки прямо и сказать! Не бойтесь, ничего не будет! 
Кто пойдет? Тьфу, чёрт... охрип совсем... 
Стали выбирать депутата. После долгих споров и пререканий, 
самым умным, красноречивым и самым смелым признан был 
Дездемонов. В библиотеке записан, пишет прекрасно, с барышнями образованными знаком – значит, умен: найдется, что и как 
сказать. А о смелости и толковать нечего. Всем известно, как он 
однажды потребовал у квартального извинения, когда тот в клубе 
принял его за «человека»; не успел квартальный нахмуриться на 
это требование, как молва о смелости расплылась уже по миру и 
заняла умы... 
– Ступай, Сеня! Не бойся! Так и скажи ему! Накося выкуси, 
мол! Не на тех наскочил, мол, ваше –ство! Шалишь! Ищи себе 
других холуев, а мы сам с усам, сами, ваше –ство, умеем фертикулясы выкидывать. Нечего тень наводить! Так–то... Ступай, Сеня... друг... Причешись только... Так и скажи... 
– Вспыльчив я, господа... Наговорю, чего доброго. Шел бы 
Зрачков лучше! 
– Нет, Сеня, ты иди... Зрачков молодец только против овец, да 
и то в пьяном виде... дурак он, а ты все–таки... Иди. душечка... 
Дездемонов причесался, поправил жилет, кашлянул в кулак и 
пошел... Все притаили дыхание. Войдя в кабинет, Дездемонов остановился у двери и дрожащей рукой провел себя по губам: ну, 
как начать? Под ложечкой похолодело и перетянуло, точно поясом, когда он увидел лысину с знакомой черненькой бородавкой... По спине загулял ветерок... Это не беда, впрочем; со всяким 
от непривычки случается, робеть только не нужно... Смелей! 
– Эээ... чего тебе? 

3 

Дездемонов сделал шаг вперед, шевельнул языком, но не издал ни одного звука: во рту что–то запуталось. Одновременно 
почувствовал депутат, что не в одном только рту идет путаница: 
и во внутренностях тоже... Из души храбрость пошла в живот, 
пробурчала там, по бедрам ушла в пятки и застряла в сапогах... А 
сапоги порванные... Беда! 
– Эээ... чего тебе? Не слышишь? 
– Гм... Я ничего... Я только так. Я, ваше –ство, слышал... слышал... 
Дездемонов придержал язык, но язык не слушался и продолжал: 
– Я слышал, что ее –ство разыгрывают в лотерею карету... Билетик, ваше –ство... Кгм... ваше –ство... 
– Билет? Хорошо... У меня пять билетов осталось, только... 
Все пять возьмешь? 
– Не... не... нет, ваше –ство... Один билетик... достаточно... 
– Все пять возьмешь, я тебя спрашиваю? 
– Очень хорошо–с, ваше –ство! 
– По шести рублей... Но с тебя можно по пяти... Распишись... 
От души желаю тебе выиграть... 
– Хе–хе–хи–с... Мерси–с, ваше –ство... Гм... Очень приятно... 
– Ссступай! 
Через минуту Дездемонов стоял среди швейцарской и, красный как рак, со слезами на глазах просил у приятелей 25 рублей 
взаймы. 
– Отдал ему, братцы, 25 рублей, а это не мои деньги! Это теща 
дала за квартиру заплатить... Дайте, господа! Прошу вас! 
– Чего же ты плачешь? В карете ездить будешь... 
– В карете... Карета... Людей пугать я каретой буду, что ли? Я 
не духовное лицо! Да куда я ее поставлю, если выиграю? Куда я 
ее дену? 
Говорили долго, а пока они говорили, Макар (он грамотен) записывал, записав же... и т. д. Длинно, господа! Во всяком случае 
из сего проистекает мораль: не бунтуй!