Герой-барыня

А.П. Чехов 
 

 
 
 
 
 
 
 

 
 
 
 
 
 

ГЕРОЙ-БАРЫНЯ 

 

 
 
 
 

Москва 
ИНФРА-М 
2015 

1 

ГЕРОЙ–БАРЫНЯ 

Лидия Егоровна вышла на террасу пить утренний кофе. Время 
было уже близко к жаркому и душному полудню, однако это не 
помешало моей героине нарядиться в черное шёлковое платье, 
застегнутое у самого подбородка и тисками сжимавшее талию. 
Она знала, что этот черный цвет идет к ее золотистым кудряшкам 
и строгому профилю, и расставалась с ним только ночью. Когда 
она сделала первый глоток из своей китайской чашечки, к террасе подошел почтальон и подал ей письмо. Письмо было от мужа: 
«Дядя не дал ни гроша, и твое имение продано. Ничего не поделал...» Лидия Егоровна побледнела, покачнулась на стуле и продолжала читать: «Уезжаю месяца на два в Одессу по важному делу. Целую». 
– Разорены! На два месяца в Одессу... – простонала Лидия 
Егоровна. – К своей, значит, поехал... Боже мой! 
Она подкатила глаза, зашаталась, ухватилась рукой за перила 
и готова уже была упасть, как послышались внизу голоса. На 
террасу взбирался ее сосед по даче и кузен, отставной генерал Зазубрин, старый, как анекдот о собаке Каквасе, и хилый, как новорожденный котенок. Он ступал еле–еле, осторожно, перебирая 
палкой ступени, словно боясь за их прочность. За ним семенил 
маленький бритый старичок, отставной профессор Павел Иванович Кнопка, в большом стародавнем цилиндре с широкими приподнятыми полями. Генерал, по обыкновению, был весь в пуху и 
крошках, а профессор поражал белизною своих одежд и гладкостью подбородка. Оба сияли. 
– А мы к вам, шарманочка! – продребезжал генерал, довольный тем, что сумел по–своему переделать слово «charmante». – С 
добрым утром, фея! Фея пьет кофйя. 
Генерал сострил глупо, но Кнопка и Лидия Егоровна расхохотались. Моя героиня отдернула от перил руку, вытянулась и, бесконечно улыбаясь, протянула к гостям обе руки. Те облобызали и 
сели. 
– Вы, кузен, вечно веселы! – начала кузина гостинный разговор. – Счастливый характер! 
– Как, бишь, я сказал? Ах, да! Фея пьет кофйя... Ха–ха–ха. А 
мы с герром профессором уж выкупались, позавтракали и визиты 
делаем... Беда мне с этим профессором! Жалуюсь вам, фея! Беда! 

2 

Собираюсь его под суд отдать! Хе–хе–хе... Либерал! Вольтер, 
можно сказать! 
– Что вы?! – улыбнулась Лидия Егоровна и подумала: «В 
Одессу на два месяца... к той...» 
– Честное слово! Такие идеи проповедует... такие идеи! Совсем красный! А знаете ли вы, Павел Иванович, друг мой, кто 
красному рад? Знаете кто? Хххе... Ответьте–ка! Вот вам и запятая, либералам! 
– Каков генерал? – захохотал Кнопка, кривя спой ученый подбородок. – И мы, ваше превосходительство, сумеем вам, консерваторам, запятую поставить: одни только быки боятся красного! 
Ха–ха–ха... Что, съели–с? 
– Однако! Что вижу! У вас цветут олеандры! – послышался 
внизу террасы женский голос, и через минуту на террасу входила 
княгиня Дромадерова, соседка по даче. – Ах! У вас мужчины, а я 
такая растрепка! Извините, пожалуйста! О чем вы тут? Продолжайте, генерал, я не помешаю... 
– Мы о красном–с! – продолжал Зазубрин. – А вот–с, кстати, о 
быках... Вы это верно, Павел Иванович, насчет быков! Раз в Грузии, где я баталионом командовал, бык увидал мою красную подкладку, испугался и полетел на меня... рогами прямо... Саблю 
пришлось обнажить. Честное слово! Спасибо, казак близко был и 
пикой его, каналью, отогнал... Чего вы смеетесь? Не верите? Ей–
богу, отогнал... 
Лидия Егоровна изумилась, ахнула и подумала: «В Одессе теперь... развратник!» 
Кнопка заговорил о быках и буйволах. Княгиня Дромадерова 
заявила, что всё это скучно. Заговорили о красной подкладке... 
– Касательно этой подкладки у меня в памяти случай есть, – 
сказал Зазубрин, обсасывая сухарик. – Был у меня в баталионе 
полковничек, некий Конвертов, Петр Петрович... Старичок славный такой, добром его помянуть, простачок, басенник... Из простых солдафонов в высшие чины вышел, за заслуги особенные... 
В боях был. Любил я его, покойника. Лет ему семьдесят было, 
когда его в полковники произвели, на лошадь уж не умел садиться и подагрой его ломало во все корки. Вынет, бывало, на маневрах саблю из ножен, а вложить ее уже не может, ординарец вкладывал... Расстегнется, извините, а застегнуться уж и не может... И 
у этого расслабленника мечта в голове была генералом быть. 
Стар, слаб, помирать собирается, а мечтает... натура, значит, та
3 

кая... воин! И в отставку не хотел из–за генеральства... Прослужил лет пять в полковниках, представили его... И что ж вы думаете? А? Вот судьба! Трах его паралич в самый тот раз, когда 
производство вышло... Отняло ему, сердяге, левую щеку и правую руку, да ноги поослабли сильно... Поневоле пришлось в отставку выйти и не довелось литых погонов носить честолюбцу! 
Взял отставку и поехал со своей старухой в Тифлис на покой. 
Едет, плачет и смеется, что его ямщик превосходительством обзывает. Одна щека плачет и смеется, а другая недвижима, как монумент. Одно только утешение осталось ему: красная подкладка. 
Идет по Тифлису, растопыривает фалды, как крылья, и показывает публике красноту. Знай, мол, кого видишь! Целый день по городу шкандыляет и хвастает подкладкой... Только и было у него, 
друга, радостей. В баню пойдет и разложит пальто на лавке подкладкой вверх... Утешался, утешался как малый дитё, да и ослеп 
от старости. Наняли ему человека по городу его водить и подкладку показывать... Идет слепенький, седенький, еле–еле телепкается, о воздух спотыкается, а у самого на лице гордыня написана! Зима лютая, холод, а у него пальто нараспашку... Чудачок! 
Скоро за тем померла у него старушка. Хоронит ее, ноет, в могилку к ней просится и подкладку духовенству показывает. Приставили к нему другую особу, вдовицу какую–то, чтоб поберегла... А вдовица, известное дело, знает свою долю лучше хозяйской. Скопидомка... Сахарку припрячет, чайку там, копеечку... 
Кругом его ощипала. Щипала–щипала, ерзала–ерзала подлая баба 
да и дошла до апофеоза! Взяла, стервоза, да и отпорола его красную подкладку себе на кофту, а вместо красной подкладки серенькую сарпинку подшила. Идет мой Петр Петрович, выворачивает перед публикой свое пальто, а сам, слепенький, и не видит, 
что у него вместо генеральской подкладки сарпинка с крапушками!.. 
Дромадерова нашла, что всё это очень скучно, и заговорила о 
сыне–поручике. Перед обедом явились соседки – девицы Клянчины с maman. Они сели за рояль и запели любимую песню Зазубрина. Сели обедать. 
– Отличный редис! – заметил профессор. – Где вы такой покупаете? 
– Он теперь в Одессе... с этой женщиной! – ответила Лидия 
Егоровна. 
– Что–с? 

4 

– Ах... Я не о том! Не знаю, где повар берет... Что это со мной? 
И Лидия Егоровна, закинув назад голову, захохотала над своей 
рассеянностью... После обеда пришла толстая профессорша с 
детьми. Сели за карты. Вечером приезжали гости из города... 
Только в ночь, проводив последнего гостя и простояв неподвижно, пока не перестали слышаться его шаги, Лидия Егоровна 
могла ухватиться одной рукой за те же перила, покачнуться и зарыдать. 
– Мало того, что прокутил! Ему мало этого! Он еще изменил! 
Из глаз вырвались на свободу горячие слезы, и бледное лицо 
исказилось отчаянием. Уж не было нужды в этикете, и она могла 
рыдать! 
Чёрт знает на что уходит иногда силища!