Как умирают русские солдаты

Б и б л и о т е к а Р у с с к о й К л а с с и к и

Л.Н. Толстой 
 

КАК УМИРАЮТ 
РУССКИЕ СОЛДАТЫ

Л.Н. Толстой 
 

 
 
 
 
 
 
 

 
 
 
 
 
 
 
 
 
 

КАК УМИРАЮТ 
РУССКИЕ СОЛДАТЫ 

Москва 
ИНФРА–М 
2015 

2 

КАК УМИРАЮТ РУССКИЕ СОЛДАТЫ 

В 1853 году я несколько дней провел в крепости Чахгири, одном из самых живописных и беспокойных мест Кавказа. На другой день моего приезда, перед вечером, мы сидели с знакомым, у 
которого я остановился, на завалинке перед его землянкой и ожидали чая. Капитан N., наш добрый знакомый, подошел к нам. 
Это было летом; жар свалил, белые летние тучи разбегались 
по горизонту, горы виднелись яснее, и быстрые ласточки весело 
вились в воздухе. Два вишневые дерева и несколько однообразных подсолнечников недвижимо стояли перед нами и далеко по 
дороге кидали свои тени. В двухаршинном садике было как–то 
тихо и уютно. 
Вдруг в воздухе раздался дальний гул орудийного выстрела. 
– Что это? – спросил я. 
– Не знаю. Кажется, с башни,– отвечал мой знакомый,– уж не 
тревога ли? 
Какой–то казак проскакал по улице, солдат пробежал по дороге, топая большими сапогами, в соседнем доме послышался шум 
и говор. Мы подошли к забору. 
– Что такое? – спросили мы у денщика, который в полосатых 
штанах, поддерживаемых одной помочею, почесывая спину, бежал по улице. 
– Тревога! – отвечал он, не останавливаясь,– барина ищу. 
Капитан N. схватил папаху и, застегиваясь, побежал домой. 
Его рота была дежурная. Раздался второй и третий выстрел с 
башни. 
– Пойдемте на кручь, посмотрим, верно, на водопое что–
нибудь,– сказал мне мои знакомый. – Не туши самовар,– прибавил он денщику,– сейчас придем. 
По улицам бежал народ: где казак, где офицер верхом, где 
солдат с ружьем в одной и мундиром в другой руке. Испуганные 
рожи жидов и баб показывались у ворот, в отворенных дверях и 
окнах. Все было в движенье. 
– Где, братцы мои, тревога? где? – спрашивал запыхавшийся 
голос. 
– За мостом антирелийских лошадей забирают,– отвечал другой,– такая большенная партия, братцы мои, что беда. 
– Ах ты, мои батюшки! как они в крепость–то ворвутся, ай–
аяй–ай–ай! – говорила слезным голосом какая–то баба. 

3 

– А, примерно, к Шамилю в жены не желаете, тетушка? – отвечал, подмигивая, молодой солдат в синих шароварах и с папахой набекрень. 
– Ишь, ровно на сватьбу,–говорил старый солдат, покачивая 
головой на бегущий народ,– делать–то нечего. 
Два мальчика галопом пролетели мимо нас. 
– Эх вы, голубчики! на тревогу! – провизжал один из них, размахивая хлыстом. 
Едва мы успели подойти к кручи, как нас уже догнала дежурная рота, которая с мешочками за плечами и ружьями наперевес 
бежала под гору. Ротный командир, капитан N., верхом ехал впереди. 
– Петр Иваныч! – закричал ему мой знакомый,– хорошенько 
их,– но N. не оглянулся на нас: он с озабоченным выражением 
глядел вперед, и глаза его блестели более обыкновенного. В хвосте роты шел фельдшер со своим кожаным мешочком и несли носилки. Я понял выражение лица ротного командира. 
Отрадно видеть человека, смело смотрящего в глаза смерти; а 
здесь сотни людей всякий час, всякую минуту готовы не только 
принять ее без страха, но – что гораздо важнее – без хвастовства, 
без желания отуманиться, спокойно и просто идут ей навстречу. 
(Хороша жизнь солдата!) 
Когда рота была уже на полугоре, рябой солдат с загорелым 
лицом, белым затылком и серьгой в ухе, запыхавшвсь, подбежал 
к кручи. Одной рукой он нес ружье, другой придерживал суму. 
Поравнявшись с нами, он спотыкнулся и упал. В толпе раздался 
хохот. 
– Смотрите, Антоныч! не к добру падать,– сказал балагур–
солдат в синих штанах. 
Солдат остановился; усталое, озабоченное лицо его вдруг 
приняло выражение самой сильной досады и строгости. 
– Кабы ты был не дурак, а то ты самый дурак,– сказал он с 
презрением,– что ни на есть глуп, вот что,– и он пустился догонять роту. 
Вечер был тихий и ясный, по ущельям, как всегда, ползли тучи, но небо было чисто, два черных орла высоко разводили свои 
плавные круги. На противуположной стороне серебряной ленты 
Аргуна отчетливо виднелась одинокая кирпичная башня – единственное владение наше в Большой Чечне. В некотором расстоянии от нее партия конных чеченцев гнала отбитых лошадей вверх 

4 

по крутому берегу и перестреливалась с солдатами, бывшими в 
башне. 
Когда рота перебежала через мост, чеченцы были от нее уже 
гораздо далее ружейного выстрела, но, несмотря на то, между 
нашими показался дымок, другой, третий, и вдруг беглый огонь 
по всему фронту роты. Звук этой трескотни выстрелов секунд через пятьдесят, к общей радости толпы зрителей, долетел до нас. 
– Вот она! Ишь пошли! Пошли, пошли–и! Наутек,– послышались в толпе хохот и одобрения. 
– Ежели бы, то есть, постепенно отрезать их от гор, не могли 
бы себе уходу иметь,– сказал балагур в синих штанах, обращавший своим разговором внимание всех зрителей. 
Чеченцы, действительно, после залпа поскакали шибче в гору; 
только несколько джигитов из удальства остались сзади и завязали перестрелку с ротой. Особенно один на белом коне в черной 
черкеске джигитовал, казалось, шагах в пятидесяти от наших, так 
что досадно было глядеть на него. Несмотря на беспрерывные 
выстрелы, он разъезжал шагом перед ротой; и только изредка 
около него показывался голубоватый дымок, долетал отрывчатый 
звук винтовочного выстрела. Сейчас после выстрела он на несколько скачков пускал свою лошадь и потом снова останавливался. 
– Опять выпалил, подлец,–говорили около нас. 
– Вишь, сволочь, не боится. Слово знает,– замечал говорун. 
– Задело, задело, братцы мои,–вдруг послышались радостные 
восклицания,– ей–богу, задело одного! Вот важно–то! Ай лихо! 
Хоть лошадей не отбили, да убили черта одного. Что, дофарсился, брат? – и т. д. 
Между чеченцами вдруг стало заметно особенное движение, 
как будто они подбирали раненого, и вперед их побежала лошадь 
без седока. Восторг толпы при этом виде дошел до последних 
пределов – смеялись и хлопали в ладоши. За последним уступом 
горцы совершенно скрылись из виду, и рота остановилась. 
– Ну–с, спектакль кончен,– сказал мне мой знакомый,– пойдемте чай пить. 
– Эх, братцы, нашего–то, кажись, одного задели,– сказал в это 
время старый фурштат, из–под руки смотревший на возвращавшуюся роту,– несут кого–то. Мы решили подождать возвращения 
роты. Ротный командир ехал впереди, за ним шли песенники и 
играли одну из самых веселых, разлихих кавказских песен. На 

5 

лицах солдат и офицера я заметил особенное выражение сознания 
собственного достоинства и гордости. 
– Нет ли папиросы, господа? – сказал N., подъезжая к нам,–
страх курить хочется. 
– Ну что? – спросили мы его. 
– Да черт бы их побрал с их лошадьми паршивыми,–отвечал 
он, закуривая папиросу,–Бондарчука ранили. 
– Какого Бондарчука? 
– Шорника, знаете, которого я к вам присылал седло обделывать. 
– А, знаю, белокурый. 
– Какой славный солдат был. Вся рота им держалась. 
– Разве тяжело ранен? 
– Вот же, навылет,–сказал он, указывая на живот. В это время 
за ротой показалась группа солдат, которые на носилках несли 
раненого. 
– Подержи–ка за конец, Филипыч,–сказал один из них,– пойду 
напьюсь. 
Раненый тоже попросил воды. Носилки остановились. Из–за 
краев носилок виднелись только поднятые колена и бледный лоб 
из–под старенькой шапки. 
Какие–то две бабы, бог знает отчего, вдруг начали выть, и в 
толпе послышались неясные звуки сожаления, которые вместе со 
стонами раненого производили тяжелое, грустное впечатление. 
– Вот она есть, жисть–то нашего брата,– сказал, пощелкивая 
языком, красноречивый солдат в синих штанах. 
Мы подошли взглянуть на раненого. Это был тот самый беловолосый солдат с серьгой в ухе, который спотыкнулся, догоняя 
роту. Он, казалось, похудел и постарел несколькими годами, и в 
выражении его глаз и склада губ было что–то новое, особенное. 
Мысль о близости смерти уже успела проложить на этом простом 
лице свои прекрасные, спокойно–величественные черты. 
– Как ты себя чувствуешь? – спросили его. 
– Плохо, ваше благородие,– сказал он, с трудом поворачивая к 
нам отяжелевшие, но блестящие зрачки. 
– Бог даст, поправишься. 
– Все одно когда–нибудь умирать,– отвечал он, закрывая глаза. 
Носилки тронулись; но умирающий хотел еще сказать что–то. 
Мы еще раз подошли к нему. 

6 

– Ваше благородие,– сказал он моему знакомому. – Я стремена 
купил, они у меня под паром лежат – ваших денег ничего не осталось. 
На другое утро мы пришли в госпиталь наведать раненого. 
– Где тут солдат восьмой роты? – спросили мы. 
– Который, ваше благородие?– отвечал белолицый исхудалый 
солдат с подвязанной рукой, стоявший у двери. 
– Должно, того спрашивают, что вчера с тревоги принесли,– 
сказал слабый голос с койки. 
– Вынесли. 
– Что, он говорил что–нибудь перед смертью? – спросили мы. 
– Никак нет, только дыхал тяжко,– отвечал голос с койки,– он 
со мной рядом лежал, так дурно пахло, ваше благородие, что беда. 
Велики судьбы славянского народа! Недаром дана ему эта 
спокойная сила души, эта великая простота и бессознательность 
силы!..