Избранные письма 1842-1881 г.

Л.Н. Толстой  
 

 
 
 
 
 
 

 
 
 
 
 
 
 

ИЗБРАННЫЕ ПИСЬМА 
1842-1881 

 

 
 
 
 
 
 

СОБРАНИЕ СОЧИНЕНИЙ 
ТОМ 18 

 
 
 

Москва 
ИНФРА-М 
2014 

1 

СОДЕРЖАНИЕ 

1842 
1842 
1845 
1846 
1849 
1850 
1851 
1852 
1853 
1854 
1855 
1856 
1857 
1858 
1859 
1860 
1861 
1862 
1863 
1864 
1865 
1866 
1867 
1868 
1869 
1870 
1871 
1872 
1873 

2 

1875 
1876 
1877 
1878 
1879 
1880 
1881 

3 

1. T. A. ЕРГОЛЬСКОЙ 

(перевод с французского) 

 
1842 г. Марта 2. Казань.  
Дорогая тетенька. 
Вот мы и снова в Казани, которая в весьма жалком виде. Что 
касается зданий, огнем уничтожено все, что было красивого. Наша улица, которая не из лучших, уцелела; однако же дом наш был 
в опасности, так как все вокруг нас стало жертвой огня. В то время мы были в Панове, откуда был виден ночью огонь, а днем 
дым. 
Сережа и Митенька поступают будущей весной в университет 
и теперь много работают. Лихорадка не захотела со мной расстаться окончательно и еще два раза меня посетила. Надеюсь, однако, что теперь она испугается пилюлей и прочих лекарств, которых я наглотался. 
Целую ручки тете Лизе, кланяюсь Пашеньке, Терезии Антоновне и Петечке. Прощайте, дорогая тетенька, прошу вас верить 
уважению и любви вашего покорного племянника 
Л. Толстого.  

1845 

2. T. A. ЕРГОЛЬСКОЙ 

(перевод с французского) 

 
1845 г. Августа 25… 28. Казань.  
Хотя и с опозданием, а все-таки я вам пишу; себе в оправдание 
я мог бы много наврать, но я этого не сделаю, а просто сознаюсь, 
что я негодяй, не заслуживающий вашей любви. И хотя он созна
4 

ет это и также всем сердцем вас любит, но у него столько недостатков, притом он такой лентяй, что не умеет доказать вам своей 
любви. А за нее простите его. Вот уже три дня, что мы в Казани. 
Не знаю, одобрите ли вы это, но я переменил факультет и перешел на юридический. Нахожу, что применение этой науки легче 
и более подходяще к нашей частной жизни, нежели другие; поэтому я и доволен переменой. Сообщу теперь свои планы и какую я намереваюсь вести жизнь. Выезжать в свет не буду совсем. 
Буду поровну заниматься музыкой, рисованьем, языками и лекциями в университете. Дай бог, чтобы у меня хватило твердости 
привести эти намерения в исполнение. У меня к вам просьба, милая моя тетенька, с которой я ни к кому не обратился бы. Но я 
знаю, как вы добры и снисходительны. Я обещал себе писать вам 
два раза в неделю; конечно, и вы будете столько же мне писать. 
Но ежели мне случится не выполнить своего обещания, не наказывайте меня, продолжайте писать, пожалуйста.  Я рассчитываю, что таким образом у нас будет только две коротенькие беседы в неделю – это не то, что наши продолжительные разговоры в 
Ясном,  когда мой камердинер уходил ужинать! А ежели вы будете лишать меня своего письма каждый раз, как я это буду заслуживать… Нет, вы этого не сделаете, вы все-таки будете мне 
писать. Вы видите, что о себе я все вам сообщаю, теперь очередь 
за вами. Состояние милой Пашеньки  меня очень интересует, За 
горе, вызванное расставаньем с вами, я был вознагражден встречей с Николенькой. Бедный малый, ему плохо в лагере и особенно должно быть тяжело без копейки денег. А товарищи его… Бог 
мой! что за грубые люди. Как посмотришь на эту лагерную 
жизнь, получишь отвращение к военной службе. Ежели вы в Ясном, милая тетенька, соберите, пожалуйста, все старые записки и 
пришлите их с лошадьми и обозом. Тысячу раз целую ручки тете 
Лизе и целую Полину. Прощайте, маленькая тетенька.  
Лев Толстой.  

5 

3. Н. Н. ТОЛСТОМУ 

(перевод с французского) 

 
1846 г. Июня конец. Ясная Поляна.  
Наконец-то, кажется, мне удалось отделаться от своей привычки бездельничать… Доказательство этого – мое письмо к тебе. Уже около двух недель я в Ясном,  конечно, со всеми нашими, 
однако я только с завтрашнего дня начну вести образ жизни согласный с моими правилами. Ты рассмеешься слову завтра, а я 
все еще надеюсь… Нужно тебе сказать, что я занимаюсь, и серьезно, хозяйством, потому что, во-первых, это занятие для меня, а 
во-вторых, это развлечение, так как я придумываю разные машины и усовершенствования. Не знаю, говорил ли я тебе о трех книгах, которые я пишу, одна под заглавием «Разное»,  другая «Что 
нужно для блага России»  и «Очерк русских нравов»  и третья 
«Примечания насчет, хозяйства» . 
Так вот эти книги уже существуют, и мне очень хотелось бы, 
чтобы первые две ты прочел. «Разное»  будет содержать поэзию, 
философию и вообще вещи не особенно красивые, но о которых 
приятно писать. О второй книге я тебе говорил. Так ежели бы ты 
захотел, мы могли бы пересылать друг другу сочиненное, которое 
мы нашли бы достойным почтовой платы – гривенника.  Ты, вероятно, удивишься тому, что я говорю о стихотворениях. Я попытался в дороге сочинять, и это мне удалось. Путешествие 
вдохновляет. Знаешь, при каждой встрече с тетей Туанеттой я нахожу в ней все больше и больше высоких качеств. Единственный 
недостаток, который можно в ней признать, это чрезмерная романтичность. Происходит это от ее горячего сердца и от ума, которые нужно было бы куда-нибудь направить, а за неимением 
этого она всюду отыскивает романтизм. 
Твой образ жизни, который ты мне описал, тебе очень подходит, и, вероятно, ты им доволен. Ты написал мне два письма, в 
которых описываешь подробно, как ты живешь, но меня это не 
удовлетворяет. Хочу, чтобы ты сказал мне, что занимало и теперь 
занимает твои мысли. Что же касается меня, скажу, что мне гру
6 

стно, потому что я все еще недоволен собою. Думаю, что сплин 
происходит именно от этого душевного состояния. Сережа привел своих лошадей в Тулу, чтобы пустить их на бега. Он все тот 
же и хочет самого себя уверить, что его лошади лучшие во всем 
мире. Митенька уехал в Щербачевку  обращать малороссов, Машенька, по моему наблюдению, стала держаться более непринужденно и любезно и мне даже кажется, слегка увлекается Дьяковым.  В твоих двух письмах стало меньше орфографических 
ошибок. Напиши мне, много ли их у меня. 
Тетенька сердится, говорит, что пора идти ужинать и что я ничего не умею делать вовремя. 
Прощай, за этим письмом вскоре последует другое. Пиши мне 
подлиннее; я уже испытываю удовольствие от чтения писем брата, которого люблю. А ты, кажется, еще нет. Ну, это придет. 
Лев Толстой.  

1849 

4. С. Н. ТОЛСТОМУ 

 
1849 г. Февраля 13. Петербург.  13-го февраля. 
Сережа! 
Я пишу тебе это письмо из Петербурга, где я и намерен остаться навеки. Планы мои и причины этого решения следующие: 
несколько дней после твоего отъезда мы отправились тоже в противную сторону – мы, то есть Ферзен, Озеров и я. Приехавши, остановились я и Озеров на углу Малой Морской и Вознесенского 
проспекта в гостинице «Наполеона» (я пишу это для того, чтобы 
адрес знал), я на другой день отправился к Лаптевым, к Толстым, 
к Оболенскому, к Пушкину, Милютина нашел, Иславиных тоже и 
пр., представили меня многим и мне многих. Одним словом, что 
как-то сделалось так, что знакомых гораздо больше здесь, чем в 
Москве, и достоинством выше.  
Все меня уговаривают остаться и служить, кроме Ферзена, 
Львова (Ферзен, в скобках буде сказано, здесь что-то гадок, так 
себе, тише воды, ниже травы). Львов ничего, тот у великой княгини был на бале и так часто бывает, а все грустит по Маше и 
завтра едет опять в Москву. 

7 

Я и решился здесь остаться держать экзамен и потом служить, 
ежели же не выдержу (все может случиться), то и с 14 класса 
начну служить, я много знаю чиновников 2-го разряда, которые 
не хуже и вас перворазрядных служат. Короче тебе скажу, что 
петербургская (жизнь) на меня имеет большое и доброе влияние, 
она меня приучает к деятельности и заменяет для меня невольно 
расписание; как-то нельзя ничего не делать; все заняты, все хлопочут, да и не найдешь человека, с которым бы можно было вести беспутную жизнь – одному нельзя же. 
Я знаю, что ты никак не поверишь, чтобы я переменился, скажешь: «Это уже в 20-й раз, и все пути из тебя нет, самый пустяшной малой»; нет, я теперь совсем иначе переменился, чем прежде 
менялся: прежде я скажу себе: «Дай-ка я переменюсь», а теперь я 
вижу, что я переменился, и говорю: «Я переменился». 
Главное то, что я вполне убежден теперь, что умозрением и 
философией жить нельзя, а надо жить положительно, то есть 
быть практическим человеком. Это большой шаг и большая перемена, еще этого со мною ни разу не было. Ежели же кто хочет 
жить и молод, то в России нет другого места, как Петербург; какое бы направление кто ни имел, всему можно удовлетворить, все 
можно развить и легко, без всякого труда. Что же касается до 
средств жизни, то для холостого жизнь здесь вовсе не дорога, все, 
напротив, дешевле и лучше московского; нипочем квартира. Сейчас приезжал ко мне Оболенский и привозил письмо, только что 
полученное им от брата Димитрия. Ужас . Я посылаю тебе это 
письмо, сам полюбуйся. Что, ежели бы я с Оболенским не был 
так же хорош, как с Львовым и этими господами, я бы ускакал из 
Петербурга. Да он меня выживет отсюда, я только я жду, что он 
Шереметеву такое же письмо напишет, вот допекает-то. Разрешение обещаются, однако же, на днях выслать. Теперь пишу тебе 
о делах. Сделай милость, пошли за Андреем и объясни ему, что 
мне деньги как можно больше нужно, во-первых, чтобы жить 
здесь, во-вторых, чтобы расплатиться с долгами в Москве. Ежели 
хлеба недостаточно, чтобы мне в скором времени доставить 
сверх 250 и 500 р. сер., о которых я уже писал, еще 800 р. сер., 
так, ради бога, продай Савин лес или, ежели же и этого мало будет, то у Копылова за вычетом процентов вперед еще возьми; при 
продаже Савина леса первое условие: все деньги вперед. Деньги 
мне нужны не для житья моего здесь, но для уплаты долгов в Москве и здесь, которых с орловским проклятым долгом оказалось 

8 

р. сер. Надеюсь на тебя, брат Сергей , что ты мне все это 
обделаешь, похлопочешь и разрешение на лес из Опекунского 
московского совета, да и поглядывай, пожалуйста, изредка на 
Андрея Ильина и в ясенские счетные и хлебные книги. Всем нашим передай, что я всех целую  и кланяюсь и что летом в деревне, 
может, буду, может, нет; мне хочется летом взять отпуск и поездить по окрестностям Петербурга, в Гельзингфорс и в Ревель тоже хочу съездить; напиши мне, ради бога, хоть раз в жизни; мне 
хочется знать, как ты и все наши эту новость примут, проси и их 
от меня писать; я же писать к ним боюсь, так давно не писал я к 
ним, что они, верно, сердятся, особенно перед тетенькой Татьяной Александровной мне совестно, попроси у нее от меня прощения. Оболенский тебе кланяется. Можешь себе представить, что 
Алеша Пушкин здесь лев , однако я его еще не видал. 
Скажи, пожалуйста, Андрею, чтобы он мне писал; а то уже 
месяц, как я никаких известий ни от кого не получаю, не говоря 
уже о чувствах любви и т. п., денег-то у меня нет ни гроша. 
Я все думаю, как это брат Дмитрий  такое письмо вздумал 
написать, и решительно, кроме того, что он был пьян, для его же 
чести придумать не могу. 

 5. Т. А. ЕРГОЛЬСКОЙ 

(перевод с французского) 

 
1849 г. Февраля конец. Петербург.  
Простите меня, простите, дорогая тетенька, что я так долго не 
писал вам. Я не пытаюсь перед вами оправдываться, а откровенно сознаюсь,  что я негодный, да к тому же я знаю, что вы и не 
способны на меня сердиться. 
Пишу вам из Петербурга, где я нахожусь уже около месяца. 
Вот как это произошло: приблизительно в конце января двое моих приятелей – Ферзен и Озеров  ехали в Петербург. У меня были 
деньги, и я сел с ними в дилижанс и уехал. Приехав в Петербург, 
я сделал несколько визитов – П. В. Толстой, Пушкину, Оболенскому, Лаптеву.  
Я встретился с несколькими друзьями детства – Иславимыми, 
Милютиными, графами Пушкиными  – все это вполне порядоч
9 

ные люди, которые убеждают меня здесь остаться. И действительно петербургский образ жизни мне нравится. Здесь у каждого 
свое дело, каждый работает и занят своими делами, не беспокоясь о других. Хотя подобная жизнь суха и эгоистична, тем не менее она необходима нам, молодым людям, неопытным и не 
умеющим браться за дело. Жизнь эта приучит меня к порядку и 
деятельности, двум необходимым качествам, которых мне решительно недостает, словом, к положительной стороне жизни. 
Что касается моих планов, вот они: прежде всего хочу выдержать экзамен на кандидата в Петербургском университете; затем 
поступить на службу здесь или в ином месте, смотря как укажут 
обстоятельства. Относительно лета, как и вы, строить планов не 
хочу. Может быть, останусь здесь; быть может, поеду в Ревель, 
быть может, в Тулу. Ежели мне удастся все, тогда и решить будет 
легко. 
Не удивляйтесь всему этому, дорогая тетенька, во мне большая перемена; я не в том экзальтированном философском настроении, за которое вы меня так часто бранили в Ясном,  и более 
чем когда-либо я сознаю справедливость ваших советов во всех 
отношениях. Часто я говорю об этом с Костенькой Иславиным, 
который вас обожает. 
Умоляю, сообщите о себе и о всех наших, включая и Николеньку, который, наверное, вам пишет. Я так давно потерял вас из 
виду, что, кажется, скоро забуду, как зовут моих теток, братьев и 
сестер. 
Вот мой адрес: на углу Вознесенского проспекта и Малой 
Морской, в гостиницу «Наполеона».  
Что приключилось с Андреем? Недели две тому назад я написал ему важное для меня письмо, а он не изволит ни отвечать 
мне, ни исполнять моих приказаний, несмотря на то что я велел 
ему писать мне с каждой почтой. Вероятно, он очень удивился, 
что я предлагаю Гаше  приехать ко мне в Петербург. Прошу вашего совета на этот счет. Разве я нехорошо придумал выписать 
Гашу,  чтобы она вела мое хозяйство? Ежели она согласится, 
пусть сама и решит, ехать ли мальпостом или на своих. 
Пришлите мне, пожалуйста, каталог моей библиотеки и прикажите Андрею послать в Москву за фортепьяно и часами и доставить их в Ясное.  
Целую ваши ручки и прошу ответа. 
Гр. Лев Толстой.  

10