Пересолил

А.П. Чехов 
 

 
 
 
 
 
 
 

 
 
 
 
 
 

ПЕРЕСОЛИЛ 

 

 
 
 
 

Москва 
ИНФРА–М 
2015 

1 

ПЕРЕСОЛИЛ 

Землемер Глеб Гаврилович Смирнов приехал на станцию 
«Гнилушки». До усадьбы, куда он был вызван для межевания, оставалось еще проехать на лошадях верст тридцать–сорок. (Ежели 
возница не пьян и лошади не клячи, то и тридцати верст не будет, 
а коли возница с мухой да кони наморены, то целых пятьдесят 
наберется.) 
– Скажите, пожалуйста, где я могу найти здесь почтовых лошадей? – обратился землемер к станционному жандарму. 
– Которых? Почтовых? Тут за сто верст путевой собаки не 
сыщешь, а не то что почтовых... Да вам куда ехать? 
– В Девкино, имение генерала Хохотова. 
– Что ж? – зевнул жандарм. – Ступайте за станцию, там на 
дворе иногда бывают мужики, возят пассажиров. 
Землемер вздохнул и поплелся за станцию. Там, после долгих 
поисков, разговоров и колебаний, он нашел здоровеннейшего 
мужика, угрюмого, рябого, одетого в рваную сермягу и лапти. 
– Чёрт знает какая у тебя телега! – поморщился землемер, влезая в телегу. – Не разберешь, где у нее зад, где перед... 
– Что ж тут разбирать–то? Где лошадиный хвост, там перед, а 
где сидит ваша милость, там зад... 
Лошаденка была молодая, но тощая, с растопыренными ногами и покусанными ушами. Когда возница приподнялся и стегнул 
ее веревочным кнутом, она только замотала головой, когда же он 
выбранился и стегнул ее еще раз, то телега взвизгнула и задрожала, как в лихорадке. После третьего удара телега покачнулась, 
после же четвертого она тронулась с места. 
– Этак мы всю дорогу поедем? – спросил землемер, чувствуя 
сильную тряску и удивляясь способности русских возниц соединять тихую, черепашью езду с душу выворачивающей тряской. 
– До–о–едем! – успокоил возница. – Кобылка молодая, шустрая... Дай ей только разбежаться, так потом и не остановишь... 
Но–о–о, прокля...тая! 
Когда телега выехала со станции, были сумерки. Направо от 
землемера тянулась темная, замерзшая равнина, без конца и 
краю... Поедешь по ней, так наверно заедешь к чёрту на кулички. 
На горизонте, где она исчезала и сливалась с небом, лениво догорала холодная осенняя заря... Налево от дороги в темнеющем 
воздухе высились какие–то бугры, не то прошлогодние стоги, не 

2 

то деревня. Что было впереди, землемер не видел, ибо с этой стороны всё поле зрения застилала широкая, неуклюжая спина возницы. Было тихо, но холодно, морозно. 
«Какая, однако, здесь глушь! – думал землемер, стараясь прикрыть свои уши воротником от шинели. – Ни кола ни двора. Не 
ровен час – нападут и ограбят, так никто и не узнает, хоть из пушек пали... Да и возница ненадежный... Ишь, какая спинища! 
Этакое дитя природы пальцем тронет, так душа вон! И морда у 
него зверская, подозрительная». 
– Эй, милый, – спросил землемер, – как тебя зовут? 
– Меня–то? Клим. 
– Что, Клим, как у вас здесь? Не опасно? Не шалят? 
– Ничего, бог миловал... Кому ж шалить? 
– Это хорошо, что не шалят... Но на всякий случай все–таки я 
взял с собой три револьвера, – соврал землемер. – А с револьвером, знаешь, шутки плохи. С десятью разбойниками можно справиться... 
Стемнело. Телега вдруг заскрипела, завизжала, задрожала и, 
словно нехотя, повернула налево. 
«Куда же это он меня повез? – подумал землемер. – Ехал всё 
прямо и вдруг налево. Чего доброго, завезет, подлец, в какую–
нибудь трущобу и... и... Бывают ведь случаи!» 
– Послушай, – обратился он к вознице. – Так ты говоришь, что 
здесь не опасно? Это жаль... Я люблю с разбойниками драться... 
На вид–то я худой, болезненный, а силы у меня, словно у быка... 
Однажды напало на меня три разбойника... Так что ж ты думаешь? Одного я так трахнул, что... что, понимаешь, богу душу отдал, а два другие из–за меня в Сибирь пошли на каторгу. И откуда у меня сила берется, не знаю... Возьмешь одной рукой какого–
нибудь здоровилу, вроде тебя, и... и сковырнешь. 
Клим оглянулся на землемера, заморгал всем лицом и стегнул 
по лошаденке. 
– Да, брат... – продолжал землемер. – Не дай бог со мной связаться. Мало того, что разбойник без рук, без ног останется, но 
еще и перед судом ответит... Мне все судьи и исправники знакомы. Человек я казенный, нужный... Я вот еду, а начальству известно... так и глядят, чтоб мне кто–нибудь худа не сделал. Везде 
по дороге за кустиками урядники да сотские понатыканы... По... 
по...постой! – заорал вдруг землемер. – Куда же это ты въехал? 
Куда ты меня везешь? 

3 

– Да нешто не видите? Лес! 
«Действительно, лес... – подумал землемер. – А я–то испугался! Однако, не нужно выдавать своего волнения... Он уже заметил, что я трушу. Отчего это он стал так часто на меня оглядываться? Наверное, замышляет что–нибудь... Раньше ехал еле–еле, 
нога за ногу, а теперь ишь как мчится!» 
– Послушай, Клим, зачем ты так гонишь лошадь? 
– Я ее не гоню. Сама разбежалась... Уж как разбежится, так 
никаким средствием ее не остановишь... И сама она не рада, что у 
ней ноги такие. 
– Врешь, брат! Вижу, что врешь! Только я тебе не советую так 
быстро ехать. Попридержи–ка лошадь... Слышишь? Попридержи! 
– Зачем? 
– А затем... затем, что за мной со станции должны выехать четыре товарища. Надо, чтоб они нас догнали... Они обещали догнать меня в этом лесу... С ними веселей будет ехать... Народ здоровый, коренастый... у каждого по пистолету... Что это ты всё оглядываешься и движешься, как на иголках? а? Я, брат, тово... 
брат... На меня нечего оглядываться... интересного во мне ничего 
нет... Разве вот револьверы только... Изволь, если хочешь, я их 
выну, покажу... Изволь... 
Землемер сделал вид, что роется в карманах, и в это время 
случилось то, чего он не мог ожидать при всей своей трусости. 
Клим вдруг вывалился из телеги и на четвереньках побежал к 
чаще. 
– Караул! – заголосил он. – Караул! Бери, окаянный, и лошадь 
и телегу, только не губи ты моей души! Караул! 
Послышались скорые, удаляющиеся шаги, треск хвороста – и 
всё смолкло... Землемер, не ожидавший такого реприманда, первым делом остановил лошадь, потом уселся поудобней на телеге 
и стал думать. 
«Убежал... испугался, дурак... Ну, как теперь быть? Самому 
продолжать путь нельзя, потому что дороги не знаю, да и могут 
подумать, что я у него лошадь украл... Как быть?»– Клим! Клим! 
– Клим!.. – ответило эхо. 
От мысли, что ему всю ночь придется просидеть в темном лесу на холоде и слышать только волков, эхо да фырканье тощей 
кобылки, землемера стало коробить вдоль спины, словно холодным терпугом. 
– Климушка! – закричал он. – Голубчик! Где ты, Климушка? 

4 

Часа два кричал землемер, и только после того, как он охрип и 
помирился с мыслью о ночевке в лесу, слабый ветерок донес до 
него чей–то стон. 
– Клим! Это ты, голубчик? Поедем! 
– У... убьешь! 
– Да я пошутил, голубчик! Накажи меня господь, пошутил! 
Какие у меня револьверы! Это я от страха врал! Сделай милость, 
поедем! Мерзну! 
Клим, сообразив, вероятно, что настоящий разбойник давно 
бы уж исчез с лошадью и телегой, вышел из лесу и нерешительно 
подошел к своему пассажиру. 
– Ну, чего, дура, испугался? Я... я пошутил, а ты испугался... 
Садись! 
– Бог с тобой, барин, – проворчал Клим, влезая в телегу. – Если б знал, и за сто целковых не повез бы. Чуть я не помер от 
страха... 
Клим стегнул по лошаденке. Телега задрожала. Клим стегнул 
еще раз, и телега покачнулась. После четвертого удара, когда телега тронулась с места, землемер закрыл уши воротником и задумался. Дорога и Клим ему уже не казались опасными.