Первый любовник

А.П. Чехов 
 

 
 
 
 
 
 
 

 
 
 
 
 
 

ПЕРВЫЙ ЛЮБОВНИК

 

 
 
 
 

Москва 
ИНФРА–М 
2015 

1 

ПЕРВЫЙ ЛЮБОВНИК 

Евгении Алексеевич Поджаров, jeune premier, стройный, 
изящный, с овальным лицом и с мешочками под глазами, приехав 
на сезон в один из южных городов, первым делом постарался познакомиться с несколькими почтенными семействами. 
– Да–с, сеньор! – часто говорил он, грациозно болтая ногой и 
показывая свои красные чулки. – Артист должен действовать на 
массы посредственно и непосредственно; первое достигается 
служением на сцене, второе – знакомством с обывателями. Честное слово, parole d'honneur, не понимаю, отчего это наш брат актер избегает знакомств с семейными домами? Отчего? Не говоря 
уж об обедах, именинах, пирогах, суарэфиксах, не говоря уж о 
развлечениях, какое нравственное влияние он может иметь на 
общество! Разве не приятно сознание, что ты заронил искру в какую–нибудь толстокожую башку? А типы! А женщины! Mon 
Dieu, что за женщины! Голова кружится! Заберешься в какой–
нибудь купеческий домище, в заветные терема, выберешь апельсинчик посвежее и румянее и – блаженство. Parole d'honneur! 
В южном городе он познакомился, между прочим, с почтенной семьей фабриканта Зыбаева. При воспоминании об этом знакомстве он теперь всякий раз презрительно морщится, щурит глаза и нервно теребит цепочку. 
Однажды – это было на именинах у Зыбаева – артист сидел в 
гостиной своих новых знакомых и по обыкновению разглагольствовал. Вокруг него в креслах и на диване сидели «типы» и благодушно слушали; из соседней комнаты доносились женский 
смех и звуки вечернего чаепития... Положив ногу на ногу, запивая каждую фразу чаем с ромом и стараясь придать своему лицу 
небрежно–скучающее выражение, он рассказывал о своих успехах на сцене. 
– Я актер по преимуществу провинциальный, – говорил он, 
снисходительно улыбаясь, – но случалось играть и в столицах... 
Кстати расскажу один случай, достаточно характеризующий современное умственное настроение. В Москве в мой бенефис мне 
молодежь поднесла такую массу лавровых венков, что я, клянусь 
всем, что только есть у меня святого, не знал, куда девать их! 
Parole d'honneur! Впоследствии, в минуты безденежья, я снес лавровый лист в лавочку и... угадайте, сколько в нем было весу? Два 
пуда и восемь фунтов! Ха–ха! Деньги пригодились как нельзя 

2 

кстати. Вообще, артисты часто бывают бедны. Сегодня у меня 
сотни, тысячи, завтра ничего... Сегодня нет куска хлеба, а завтра 
устрицы и анчоусы, чёрт возьми. 
Обыватели чинно хлебали из своих стаканов и слушали. Довольный хозяин, не зная, чем угодить образованному и занимательному гостю, представил ему приезжего гостя, своего дальнего родственника, Павла Игнатьевича Климова, мясистого человека лет сорока, в длинном сюртуке и в широчайших панталонах. 
– Рекомендую! – сказал Зыбаев, представляя Климова. – Любит театры и сам когда–то игрывал. Тульский помещик! 
Поджаров и Климов разговорились. К великому удовольствию 
обоих, оказалось, что тульский помещик живал в том самом городе, где jeune premier два сезона подряд играл на сцене. Начались расспросы о городе, об общих знакомых, о театре... 
– Знаете, мне этот город ужасно нравится! – говорил jeune 
premier, показывая свои красные чулки. – Какие мостовые, какой 
миленький сад... а какое общество! Прекрасное общество! 
– Да, прекрасное общество, – согласился помещик. 
– Город торговый, но весьма интеллигентный!.. Например, э–
э–э... директор гимназии, прокурор... офицерство... Недурен также исправник... Человек, как говорят французы, аншантэ. А женщины! Аллах, что за женщины! 
– Да, женщины... действительно... 
– Быть может, я пристрастен! Дело в том, что в вашем городе 
мне, не знаю почему, чертовски везло по амурной части! Я мог 
бы написать десять романов. Например, взять бы хоть этот роман... Жил я на Егорьевской улице, в том самом доме, где помещается казначейство... 
– Это красный, нештукатуренный? 
– Да, да... нештукатуренный. По соседству со мной, как теперь 
помню, в доме Кощеева жила местная красавица Варенька... 
– Не Варвара ли Николаевна? – спросил Климов и просиял от 
удовольствия. – Действительно, красавица... Первая в городе! 
– Первая в городе! Классический профиль... большущие черные глаза и коса по пояс! Увидала она меня в Гамлете... Пишет 
письмо а la пушкинская Татьяна... Я, понятно, отвечаю... 
Поджаров огляделся и, убедившись, что в гостиной нет дам, 
закатил глаза, грустно улыбнулся и вздохнул. 
– Прихожу однажды после спектакля домой, – зашептал он, – 
а она сидит у меня на диване. Начинаются слезы, объяснения в 

3 

любви... поцелуи... О, то была чудная, то была дивная ночь! Наш 
роман потом продолжался месяца два, но эта ночь уж не повторялась. Что за ночь, parole d'honneur! 
– Позвольте, как же это? – забормотал Климов, багровея и тараща глаза на актера. – Я Варвару Николаевну отлично знаю... 
Она моя племянница! 
Поджаров смутился и тоже вытаращил глаза. 
– Как же это–с? – продолжал Климов, разводя руками. – Я эту 
девушку знаю, и... и... меня удивляет... 
– Очень жаль, что так пришлось... – забормотал актер, поднимаясь и чистя мизинцем левый глаз. – Хотя, впрочем... конечно, 
вы как дядя... 
Гости, доселе с удовольствием слушавшие и награждавшие 
актера улыбками, смутились и потупили глаза. 
– Нет, уж вы будьте так любезны, возьмите ваши слова назад... 
– сказал Климов в сильном смущении. – Прошу вас! 
– Если вас э–э–э... это оскорбляет, то извольте–с! – ответил актер, делая рукою неопределенный жест. 
– И сознайтесь, что вы сказали неправду. 
– Я? Нет... э–э–э... я не лгал, но... очень жалею, что я проговорился... И вообще... не понимаю этого вашего тона! 
Климов заходил из угла в угол молча, как бы в раздумье или 
нерешимости. Мясистое лицо его становилось всё багровее и на 
шее надулись жилы. Походив минуты две, он подошел к актеру и 
сказал плачущим голосом: 
– Нет, уж вы будьте добры, сознайтесь, что солгали насчет Вареньки! Сделайте милость! 
– Странно! – пожал плечами актер, насильно улыбаясь и болтая ногой. – Это... это даже оскорбительно! 
– Стало быть, вы не желаете сознаться? 
– Н–не понимаю! 
– Не желаете? В таком случае извините... Я должен буду прибегнуть к неприятным мерам... Или я вас тут сейчас же оскорблю, 
милостивый государь, или же... если вы благородный человек–с, 
то извольте принять мой вызов на дуэль–с... Будем стреляться! 
– Извольте! – отчеканил jeune premier, делая презрительный 
жест. – Извольте! 
Смущенные до крайности гости и хозяин, не зная, что им делать, отвели в сторону Климова и стали просить его, чтобы он не 
затевал скандала. В дверях показались удивленные женские фи
4 

зиономии... Jeune premier повертелся, поболтал и с таким выражением, будто он не может более оставаться в доме, где его оскорбляют, взял шапку и, не прощаясь, удалился. 
Идя домой, jeune premier всю дорогу презрительно улыбался и 
пожимал плечами, но у себя в номере, растянувшись на диване, 
почувствовал сильнейшее беспокойство. 
«Чёрт его возьми! – думал он. – Дуэль не беда, он меня не убьет, но беда в том, что узнают товарищи, а им отлично известно, 
что я соврал. Мерзко! Осрамлюсь на всю Россию...» 
Поджаров подумал, покурил и, чтобы успокоиться, вышел на 
улицу. 
«Поговорить бы с этим бурбоном, – думал он, – вбить бы ему 
в глупую башку, что он болван, дурак... что я его вовсе не боюсь...» 
Jeune premier остановился перед домом Зыбаева и поглядел на 
окна. За кисейными занавесками еще горели огни и двигались 
фигуры. 
– Подожду! – решил актер. 
Было темно и холодно. Как сквозь сито, моросил противный, 
осенний дождик... Поджаров облокотился о фонарный столб и 
весь отдался чувству беспокойства. 
Он промок и измучился. 
В два часа ночи из дома Зыбаева начали выходить гости. После всех в дверях показался тульский помещик. Он вздохнул на 
всю улицу и заскреб по тротуару своими тяжелыми калошами. 
– Позвольте–с! – начал jeune premier, догоняя его. – На минутку! 
Климов остановился. Актер улыбнулся, помялся и заговорил, 
заикаясь: 
– Я... я сознаю... Я солгал... 
– Нет–с, вы извольте публично сознаться! – сказал Климов и 
опять побагровел. – Я этого дела не могу так оставить–с... 
– Но ведь я извиняюсь! Я прошу вас... понимаете? Прошу, потому что, согласитесь сами, дуэль вызовет толки, а я служу... у 
меня товарищи... Могут бог знает что подумать... 
Jeune premier старался казаться равнодушным, улыбаться, 
держаться прямо, но натура не слушалась, голос его дрожал, глаза виновато мигали и голову тянуло вниз. Долго он бормотал еще 
что–то. Климов выслушал его, подумал и вздохнул. 

5 

– Ну, так и быть! – сказал он. – Бог простит. Только в другой 
раз не лгите, молодой человек. Ничто так не унижает человека, 
как ложь... Да–с! Вы молоды, получили образование... 
Тульский помещик благодушно, родительским тоном читал 
наставление, a jeune premier слушал и кротко улыбался... Когда 
тот кончил, он оскалил зубы, поклонился и виноватой походкой, 
ежась всем телом, направился к своей гостинице. 
Ложась спать полчаса спустя, он уже чувствовал себя вне 
опасности и в отличном настроении. Покойный, довольный, что 
недоразумение так благополучно кончилось, он укрылся одеялом 
и скоро уснул, и спал крепко до десяти часов утра.