Мемуары как текст культуры. Женская линия в мемуаристике XIX- XX вв.: А.П. Керн, Т.А. Кузминская, Л.А. Авилова
Покупка
Основная коллекция
Издательство:
НИЦ ИНФРА-М
Автор:
Шкляева Елена Леонидовна
Год издания: 2015
Кол-во страниц: 168
Дополнительно
Тематика:
ББК:
УДК:
ОКСО:
- ВО - Бакалавриат
- 45.03.01: Филология
- 51.03.01: Культурология
- ВО - Магистратура
- 45.04.01: Филология
- 51.04.01: Культурология
ГРНТИ:
Скопировать запись
Фрагмент текстового слоя документа размещен для индексирующих роботов
Шкляева Е.Л. Мемуары как текст культуры. Женская линия в мемуаристике XIX- XX вв.: А.П. Керн, Т.А. Кузминская, Л.А. Авилова учебное пособие Москва Инфра-М 2015
Шкляева Е.Л. Мемуары как текст культуры. Женская линия в мемуаристике XIX- XX вв.: А.П. Керн, Т.А. Кузминская, Л.А. Авилова учебное пособие Москва Инфра-М; Znanium.com 2015
Шкляева Е.Л. Мемуары как текст культуры. Женская линия в мемуаристике XIX- XX вв.: А.П. Керн, Т.А. Кузминская, Л.А. Авилова: учебное пособие / Е.Л. Шкляева. – М.: Инфра-М; Znanium.com, 2015. – 168 с. ISBN 978-5-16-102544-4 (online) ISBN 978-5-16-102544-4 (online) Шкляева Е.Л., 2015
Содержание Введение 4 Воспоминания А.П. Керн: от "исповеди" к "летописи" своего времени 17 Мемуары А.П. Керн как "диалог с читателем" и временем 17 Цитатность как основа мемуарного мышления 37 Принцип цитатной реконструкции образа в мемуарах 44 Воспоминания А.П. Керн о М.И. Глинке как текст культуры 51 Воспоминания Т.А. Кузминской как "роман-хроника" 58 Культура как текст и подтекст мемуаров Т.А. Кузминской 58 Толстовский код в мемуарах Т.А. Кузминской 68 Портрет: диалог живописи и слова 75 "Бесконечный лабиринт сцеплений" (литература – судьба – жизнь) 94 Воспоминания Л.А. Авиловой как диалог с А.П. Чеховым 102 Чехов и Авилова (к реконструкции донжуанского списка Чехова) 102 "Романное" время в воспоминаниях Л.А. Авиловой "А.П. Чехов в моей жизни" 109 Чеховский и толстовский коды в мемуарах Л.А. Авиловой 124 "Психологический роман" Л.А. Авиловой 137 Портретная галерея Л.А. Авиловой 143 Литература 154 Контрольные вопросы и задания 165
ВВЕДЕНИЕ В конце ХХ и начале XXI века в русской культуре и науке (в частности в литературоведении) наблюдается вспышка интереса к литературе "маргинального" плана, находящейся между литературой и бытом. Согласно гипотезе М.Н. Виролайнен о четырех культурных эпохах в русской истории, современный этап характеризуется переходом к одноуровневой культуре, в которой "все начинает тяготеть к одному полюсу: к непосредственному бытию" [Виролайнен 1991, с. 18]. Современная культура содержит в своей основе парадоксальное сочетание – сосредоточенности на формальных изысках, с одной стороны, и с другой, – открытости "неочищенной реальности", вторгающейся в художественный текст. Актуализация мемуаристики в культуре связана с особым эпохальным состоянием: на рубеже эпох общество переживает определенный слом сознания и одновременно стремится к подведению итогов. Кризис исторической науки, выразившийся в признании непредсказуемости нашего прошлого, способствует обострению интереса к этому прошлому. В свете этого закономерен интерес к мемуаристике, занимающей особое место в культуре. Как написание, так и чтение мемуаров – один из способов самопознания и "познания по касательной". Недооценка мемуаров и то "молчание", которым долгое время обходила их литературоведческая наука, во многом объясняются непростым отношением ("прохладным") к ним различными художниками. Так, далеко не однозначная оценка Пушкиным мемуаров и автобиографических записок была истолкована достаточно прямолинейно, и поэтому именно начиная с А.С. Пушкина сложилось негативное отношение к мемуарам (см. слова А.С. Пушкина о сожженных записках Байрона: "Слава богу, что потеряны <…> его бы уличили, как уличили Руссо" (в письме к П.А. Вяземскому во второй половине ноября 1825 г.)); его отзыв о записках Н. Дуровой, хотя он сам написал к ним предисловие" [Пушкин, 7, с. 396397]). Л.Н. Толстой с неодобрением отзывался о воспоминаниях,
посвященных Шиллеру1 и написанных его родственницей, а А. Ахматова настаивала на фрагментарности подлинных мемуаров: "Всякая попытка связных мемуаров это – фальшивка. Ни одна человеческая память не устроена так, чтобы помнить все подряд" [Мандрыкина 1973, с. 75]. Другая традиция связана с В.Г. Белинским. В 1835 г. он назвал записки, или мемуары, (курсив В.Б. – Е.Ш.) "самым необыкновенным и самым интересным явлением в умственном мире" своего времени, "истинными летописями". По мнению В.Г. Белинского, записки особенно любопытны тем, что "это история, это роман, это драма, это все, что вам угодно" [Белинский, 1, с.159]. И наконец, как пишет Белинский в 1847 г., "мемуары, совершенно лишенные всякого вымысла, ценимые только по мере верной и точной передачи ими действительных событий, самые мемуары, если они мастерски написаны, составляют последнюю грань в области романа, замыкая ее собою" [Белинский, Х, с.316]. Так, А.И. Герцен, прочитав первое издание записок Е.Р. Дашковой (в переводе с французского на английский), опубликовал статью "Княгиня Екатерина Романовна Дашкова" (в 1857 г.), где, в частности, писал: "В русской истории, бедной личностями, записки женщины, участвовавшей на первом плане в перевороте 1762 года и видевшей возле все события от смерти Елизаветы до Тильзитского мира, чрезвычайно важны, тем больше, что мы очень мало знаем наше ХVIII столетие" [Дашкова 1985, с. 211]. И хотя академическая история мемуаристики не написана в силу неизученности конкретного материала, а теория жанра только формируется, тем не менее отдельные исследования в этом направлении ведутся. История изучения мемуаров имеет достаточно давнюю традицию. Генезис жанра, его зарождение историки связывают с появлением воспоминаний писателя и историка Ксенофонта (ок. 430 – 355 или 354 г.г. до н.э.) о Сократе и его записок о военном походе греков ("Анабасис" 401 г. до н.э.). В античности 1 Толстой Л.Н. Сочинения: в 20 т. М., 1965. Т.19, С. 117. Далее дневники Л.Н. Толстого цитируются по этому изданию с указанием в скобках за текстом: Дневники.
воспоминания имели синкретичный характер и пересекались с биографией и исторической прозой (Цезарь "Записки о Галльской войне"), а их отдельные элементы, очевидно, обнаруживаются в эпитафиях и плачах, поскольку все эти жанры имели общую функцию – удержать уходящее, сохранить его в веках. Историки античной литературы не без оснований говорят о "своеобразной документальности в "Трудах и днях" Гесиода, в творениях Фукидида, в жизнеописаниях Плутарха. То же самое, с некоторыми поправками, можно сказать о древнерусских летописях, хождениях, произведениях агиографического жанра» [Куприяновский 1972, с.10]. Спорным является вопрос о начале мемуаристики как таковой – обозначении точки отсчета, т.к. это связано с осмыслением главного структурообразующего центра мемуаров, что считать таковым: личность повествователя или исторические события, о которых рассказывается. Так, Л.А. Левицкий называет одним из первых мемуарных произведений в России "Историю о великом князе Московском" князя А. Курбского 1573 года, тогда как российский историк А.Г. Тартаковский (автор монографии "Русская мемуаристика ХVIII – первой половины ХIХ в."), литературовед Г.Г. Елизаветина ("Становление жанров автобиографии и мемуаров") относят возникновение мемуаристики к ХVIII в., называя при этом в качестве исходных разные мотивы: А.Г. Тартаковский – возросшую духовную активность личности [Тартаковский 1991, с. 7]; Г.Г. Елизаветина – обостренное чувство исторических перемен [Елизаветина 1982, с. 285]. Одни из первых российских женских мемуаров – "Своеручные записки" Натальи Борисовны Долгорукой (дочери сподвижника Петра I фельдмаршала Б.П. Шереметева), написанные в 1767 - 1770 годах. "Записки" отнесены к жанру мемуаров (во время их написания этого термина еще не было, сами авторы называли свои произведения "записками". Ср.: "Записки" Е.Р. Дашковой, Екатерины II и др.) на основании их документальности (автор рассказывает о пережитом), "при этом отбор фактов осуществлен так, что в результате возникает образ верной и мужественной русской женщины" [Елизаветина 1982, с. 257].
Этапы становления мемуаристики в науке обозначаются с учетом того, какой из двух структурных принципов признан доминирующим ("я" или "историческое событие", "историческое лицо"). Расцвет мемуаристики приходится на ХIХ-ХХ в.в. – на "золотой" и "серебряный" век русской литературы и культуры, когда соотношение "я" и "история" становилось предметом философских, религиозных и т.п. споров, а также онтологической и аксиологической рефлексии. Мемуаристика традиционно рассматривается как часть литературного быта (Ю. Тынянов), напрямую соприкасающаяся с реальностью, с одной стороны, и с художественной реальностью, с другой. М.М. Бахтин указывал на текучесть границ "между художественным и внехудожественным, между литературой и не-литературой" [Бахтин 1975, с. 475-476]. Русские филологические школы ХIХ – начала ХХ в.в. не уделяли внимания мемуарам как самостоятельному жанру, рассматривая их в качестве историко-культурных и прочих источников при изучении этого творческого феномена. Культурно-историческая школа с ее историзмом и генетическим подходом к художественным произведениям видела в мемуарах документ, раскрывающий "причины" возникновения произведения, а биографические элементы рассматривались как один из источников художественного образа. Писатель для культурно-исторической школы – общественный тип, и главная задача – выявление "связей существования". Традиции такого подхода к мемуарам (с позиций отражения в них "быта", понимаемого еще по-дотыняновски) сохранились еще в 20-е годы ХХ в., как, например, во вступительной статье Ю.Н. Верховского к изданию воспоминаний А.П. Керн 1929 г. "Анна Петровна Керн и ее среда" и в предисловии к этому же изданию П.И. Новицкого "Бытовой и литературный портреты АП. Керн". В нем, в частности, говорится: "Воспоминания А.П. Керн прежде всего интересны в качестве историко-бытового материала"; "Записки А.П. Керн дают целую серию чрезвычайно выразительных бытовых портретов"; "Интереснее всех бытовой портрет самой
А.П. Керн. Портрет этот наиболее документален и многое объясняет в трагедии Пушкина"; "Бытовой образ Пушкина был снижен именно благодаря его неумению оторваться от современного ему женского общества" [Керн 1929, с. VI ,VII]. Психологическая школа, главным предметом изучения которой является внутренняя, психологическая сторона творчества, использовала мемуары для уяснения душевной жизни автора, своеобразия его личности. В рамках этой школы осуществился поворот от исследования общественных типов к типам умственных настроений. В 20-е г.г. ХХ века формалисты (Ю. Тынянов, Б. Эйхенбаум), введя в литературоведение понятия "литературный факт" и "литературный быт", породили принципиально иное отношение к литературе этого плана. Сказанное Ю.Н. Тыняновым о письмах ("Любопытно убедиться в том, как историки и теоретики литературы <…> просмотрели огромного значения литературный факт, то всплывающий из быта, то опять в него ныряющий. Пушкинские письма покамест используются только для справок, да разве еще для альковных разысканий" [Тынянов 1977, с. 266]) в полной мере можно отнести и к мемуарам. Понятие "быт", по Тынянову, – основное при решении вопроса о соотношении литературы и не-литературы, и под ним подразумевается сфера порождения некоторых текстов, которые потенциально способны приобретать художественную значимость. "То, что в одной эпохе является литературным фактом, то для другой будет общеречевым явлением, и наоборот…" Например, эпистолярная проза. "Так, дружеское письмо Державина – факт бытовой, дружеское письмо карамзинской и пушкинской эпохи – факт литературный. Ср. литературность мемуаров и дневников в одной системе литературы и внелитературность в другой" [Тынянов 1977, с. 273]. Академическое исследование Л.Я. Гинзбург – глава "Мемуары" в книге "О психологической прозе", – пожалуй, единственный научный труд по данной теме, в котором обобщенно представлена теория жанра и открыты перспективы его изучения.
1. Мемуары отнесены к "промежуточным жанрам", только тонкая грань отделяет их от собственно художественных произведений, и "все-таки различие между миром бывшего и миром поэтического вымысла не стирается никогда": оно заключается в особом качестве документальной литературы – "в той установке на подлинность, ощущение которой не покидает читателя, но которая далеко не всегда равна фактической точности" [Гинзбург 1971, с. 10]. В произведении художественно-документальной литературы Гинзбург выделяет, помимо установки на подлинность как структурного принципа, его эстетическую организованность. При этом исследователем подчеркивается, что "характер в мемуарах, в автобиографии может быть фактом такого же художественного значения, как в романе, потому что он также является своего рода творческим построением, и эстетическая деятельность, его порождающая, уходит еще дальше, в глубь того житейского самопознания и познания окружающих и встречных, которое является и всегда являлось непременным условием общения между людьми" [Гинзбург 1971, с. 12]. Маргинальность мемуаристики, т.е. свобода от канонов и правил, как считает Гинзбург, придает ей "экспериментальную смелость и широту, непринужденное и интимное отношение к читателю", а "открытым и настойчивым присутствием автора" литература воспоминаний, автобиографий, исповедей и "мыслей" "подобна поэзии" [Гинзбург 1971, с. 137]. 2. Высказана идея многообразия типов мемуаров – "от "Исповеди" Руссо с ее предельным самораскрытием человека до хроникально-политических воспоминаний мадам де Сталь" [Гинзбург 1971, с. 137]. 3. Подчеркнуто, что мемуары могут быть одновременно историческим и "человеческим" документом. 4. Отмечено, что в мемуарах, своего рода сюжетном построении образа действительности и образа человека, ретроспективная динамика (в отличие от писем и дневников, закрепляющих процесс жизни с еще неизвестной развязкой, где динамика поступательная), что, по мнению Гинзбург, сближает мемуарные жанры с романом.