Владычный суд

Б и б л и о т е к а Р у с с к о й К л а с с и к и

Н.С. Лесков 
 

ВЛАДЫЧНЫЙ СУД 

Н.С. Лесков 
 

 
 
 
 
 
 

 
 
 
 
 
 
 

ВЛАДЫЧНЫЙ СУД 

 
 
 
 

ПОВЕСТИ, РАССКАЗЫ, ОЧЕРКИ 
 

 
 
 
 
 

Москва 
ИНФРА-М 
2015 

 1

УДК 822 
 
ББК 84(2 Рос=Рус) 
Л50 

    
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
  
 
 
 
 
 
 
 
 
 

Лесков Н.С. 
Владычный суд. — М.: ИНФРА-М, 2015. — 58 с. — 
(Библиотека русской классики) 
 
ISBN 978-5-16-104519-0 
 

ББК 84(2 Рос=Рус)

© Оформление. ИНФРА-М, 2015 
ISBN 978-5-16-104519-0 

Подписано в печать 27.08.2015. Формат 60x90/16.  
Гарнитура Times New Roman.  Бумага офсетная. 
Тираж 500 экз. Заказ № 
Цена свободная. 
 
ООО «Научно-издательский центр ИНФРА-М» 
127282, Москва, ул. Полярная, д. 31В, стр. 1 
Тел.: (495) 280-15-96, 280-33-86. Факс: (495) 280-36-29 
E-mail: books@infra-m.ru                 http://www.infra-m.ru 
 

 
2 

СОДЕРЖАНИЕ 

 
ВЛАДЫЧНЫЙ СУД ..................................................................4 

I...................................................................................................4 
II..................................................................................................5 
III ................................................................................................8 
IV..............................................................................................11 
V ...............................................................................................13 
VI..............................................................................................16 
VII.............................................................................................18 
VIII ...........................................................................................23 
IX..............................................................................................28 
X ...............................................................................................31 
XI..............................................................................................33 
XII.............................................................................................36 
XIII ...........................................................................................38 
XIV ...........................................................................................39 
XV ............................................................................................42 
XVI ...........................................................................................44 
XVII..........................................................................................49 
XVIII ........................................................................................51 
XIX ...........................................................................................54 
XX ............................................................................................57 

 3

ВЛАДЫЧНЫЙ СУД 

 
 
  
Не судите по наружности, 
но судите судом праведным. 
(Иоанна VII, 24). 
  
Суд без милости — 
не оказавшему милости. 
(Иакова II, 13). 
 
  

I 

  
В 1876 году я написал маленький рассказ, который называется 
«На краю света» (из воспоминаний архиерея). Он имел, как мне 
кажется, некоторый успех. По крайней мере я обязан так думать, 
судя и по довольно быстрой продаже книжечки и по разнообразию вызванных ею толков. Литературные органы, удостоившие 
ее внимания (не исключая и одного духовного издания), отозвались о ней чрезвычайно сочувственно и милостиво, но зато частным, негласным путем мне довелось слышать иное. Некоторые 
весьма почтенные и довольно известные в духовенстве лица отнеслись к этому рассказу неодобрительно. То же самое высказано 
мне и многими редстокистами. И те и другие увидали в поведении описанного мною архиерея и миссионеровмирволенье неверию и даже нерадение о спасении душ святым крещением. 
И экзальтированным мечтателям и положительным ортодоксалам одинаково не нравится, что описанный мною архиерей и 
миссионеры не спешили крестить бродячих дикарей, которые 
нимало не усвоили истин христианской веры и принимали крещение или страха ради, или из материальных расчетов. 
Я не вижу никакой необходимости оправдываться в том, что я 
написал, хотя и для оправдания моего мне, может быть, стоило 

 
4 

бы только отослать этих критиков к двум небольшим сочинениям 
блаженного Августина: «De fide et operibus» и «De catechisandis 
rudibus». Там они могут найти у этого великого христианского 
философа готовые ответы на укоризны, делаемые ими мне за моих «тенденциозно вымышленных героев». Но дело-то в том, что в 
упомянутом небольшом моем сочиненьице совсем и нет никакой 
тенденции и даже очень мало вымысла, а почти все — настоящее 
происшествие, весьма немного развитое только в некоторых деталях, и то по готовой канве. 
Я не вижу более надобности скрывать, что архиерей, из воспоминаний которого составлен этот рассказ, есть не кто иной, как 
недавно скончавшийся архиепископ ярославский, высокопреосвященный 
Нил, 
который сам рассказывал 
это бывшее 
с 
ним происшествие поныне здравствующему и живущему здесь в 
Петербурге почтенному и всякого доверия достойному лицу В. А. 
К—ву. В. А. К—в сообщил этот случай мне как прекрасный материал для характеристики светлого и ясного взгляда усопшего 
автора «Буддизма», а я только воспользовался этим материалом. 
Но, может быть, небезынтересно будет знать, что этот рассказанный мною случай, в котором всего замечательнее, конечно, 
взгляд архиерея, далеко не единичен в своем роде, и чтобы доказать это, я хочу теперь рассказать другое, близко мне известное 
происшествие, всех участников которого я уже буду называть их 
настоящими именами. 
  

II 

  
Очень молодым человеком, почти мальчиком, я начал мою 
службу в Киеве, под начальством Алексея Кириловича Ключарева, который впоследствии служил директором департамента государственного казначейства и был известен как «службист» и 
«чиновник с головы до пяток». Его боялись в Житомире, боялись 
в Киеве и только перестали бояться в Петербурге, где этот суровый и сухой формалист почувствовал, что он тут не к масти козырь, и вскоре по удалении от дел скончался. Он происходил из 
духовного звания, воспитывался в духовных учебных заведениях 
и был по натуре бурсак самого крепкого закала. Он был неутомим, деловит, логичен, сух, любил во всем точность и не обличал 

 5

слабостей сострадательного сердца. Правда, он очень любил 
свою комнатную белую собачонку с коричневыми ушами; целовал ее взасос в самую морду; бывал в тревоге, когда она казалась 
ему грустною, и даже собственноручно ставил ей промывательное; но я никогда не видал, чтобы в его сухом, почти жестоком 
лице дрогнул хотя один мускул, когда он выгонял со службы 
многосемейного чиновника или стриг в рекруты малолетних еврейчиков, которых тогда брали на службу в детском возрасте. 
Эта приемка жидовских ребятишек поистине была ужасная 
операция. Закон дозволял приводить в рекруты детей не моложе 
двенадцатилетнего возраста, но «по наружному виду» и «на основании присяжных разысканий» принимали детей и гораздо моложе, так как в этом для службы вреда не предвиделось, а оказывались даже кое-какие выгоды — например, существовало убеждение, что маленькие дети скорее обвыкались и легче крестились. 
Пользуясь таким взглядом, евреи-сдатчики вырывали маленьких жидочков из материнских объятий почти без разбора и прямо 
с теплых постелей сажали их в холодные краковские брики и тащили к сдаче. 
Какими душу разрывающими ужасами все это сопровождалось, об этом не дай бог и вспомнить! По всем еврейским городам и местечкам буквально возобновлялся «плач в Раме»: Рахиль 
громко рыдала о детях своих и не хотела утешиться. 
К самой суровости требований закона, ныне — слава богу и 
государю — уже отмененного, присоединялась еще к угнетению 
бедных вся беспредельная жестокость жидовской неправды и 
плутовства, практиковавшихся на все лады. Очередных рекрут 
почти никогда нельзя было получить, а приводились подочередные, запасные и вовсе неочередные; а так как наборы были часты 
и производились с замечательною строгостью, то разбирать было 
некогда и неочередные принимались «во избежание недоимки» с 
условием перемены впоследствии очередными; но условие это, 
разумеется, никогда почти не исполнялось. «Записано, и с рук 
долой». Принятое дитя засылали в далекие кантонистские баталионы, и бедные родители не знали, где его отыскивать, а к тому 
же у рачительных партионных командиров, по-своему радевших 
о христианстве и, вероятно, тоже по-своему его и понимавших, 
значительная доля таких еврейчиков оказывалась окрещенными, 
прежде чем партия приходила на место, где крещение произво
 
6 

дилось еще успешнее. Словом, ребенок, раз взятый от евреевродителей, был для них почти что навсегда потерян. 
Очень многих из этих жидочков крестили еще и до выступления партий из Киева, чем особенно интересовалась и озабочивалась покойная супруга тогдашнего юго-западного генералгубернатора, княгиня Екатерина Алексеевна Васильчикова (рожденная кн. Щербатова). 
Самая вопиющая несправедливость при сдаче детей заключалась в том, что у них почти у всех без исключения никогда не бывало метрических раввинских выписей, и лета приводимого определялись, как я сказал, или наружным видом, который может 
быть обманчив, или так называемыми «присяжными разысканиями», которые всегда были еще обманчивее. Чтó такое были 
эти присяжные разыскания, это весьма интересно и в своем роде 
может быть поучительно для некоторых мечтателей, имеющих 
высокое понятие о еврейской религиозности. Шесть или двенадцать жидков присягали где-то, что они «достаточно знают, что 
такому-то Шмилику или Мордке уже исполнилось двенадцать 
лет», и на основании этого документа принимались в рекруты дети, которым было не более семи или восьми лет. Случаев этих 
было бездна. Бывало и то, что одна дюжина сынов Израиля, нанятая присягать сдатчиками, присягала, что Мордке двенадцать 
лет, а другая, нанятая для того же родителями ребенка, под такою 
же присягою удостоверяла, что ему только семь лет. Бывало даже, что и одни и те же люди присягали и за одно и за другое. Это 
объяснялось возникновением при описываемых мною обстоятельствах особого промысла «присягателей»: из самого мерзкого 
отребья жидовских кагалов, так хорошо описанных принявшим 
христианство раввином Брафманом, составлялись банды бессовестных и грубо деморализованных людей, которые так и бродили 
шайками по двенадцати человек, ища работы, то есть пытая везде: «чи нема чого присягать?» 
И где было «чого присягать», там при продажном приставе и 
продажном «казенном раввине» бестрепетно произносилось имя 
Еговы и его святым именем как бы покрывалась страшная неправда гнусной совести человеческой. 
Вся кощунственная мерзость этого вопиющего злоупотребления именем божиим была всем узрима до очевидности; но… дело, обставленное с его формальной стороны, не останавливало 
течения этого «порядка». Ни судить, ни рядить, ни заступиться за 

 7

слабого при самом очевидном его угнетении не было ни времени, 
ни средств, ни охоты… 
Да; я не обмолвился: не было уже и охоты, потому что в этом 
море стонов и слез, в котором мне в моей юности пришлось провести столько тяжких дней, — отупевало чувство, и если порою 
когда и шевелилось слабое сострадание, то его тотчас же подавляло сознание полнейшего бессилия помочь этому ужаснейшему, 
раздирающему горю целой толпы завывавших у стен палаты матерей и рвавших свои пейсы отцов. 
Ужасные картины, повторяясь изо дня в день, притупляли 
впечатлительность даже и в не злом и в доступном состраданию 
сердце. 
«Привычка — чудовище». 
Но как нет правил без исключения, то и тут, в этой тягостной 
полосе моих ранних воспоминаний, есть одно исключение, с которым для меня соединяется самое светлое воспоминание о небольшом и, конечно, неважном, но, по моему мнению, в высшей 
степени замечательном и оригинальном происшествии, бросающем мягкий и теплый луч света на меркнущую в людской памяти 
личность благодушнейшего иерарха русской церкви, покойного 
митрополита Киевского Филарета Амфитеатрова. 
Может статься, что читатель будет немножко удивлен: кое 
общение митрополиту с жидовским набором?! И впрямь есть чему удивляться; но чем это кажется удивительнее, тем должно 
быть интереснее, и ради этого-то интереса я приглашаю читателя 
терпеливо последовать за мною до конца моего небольшого рассказа. 
  

III 

  
А. К. Ключарев, невзирая на мои юные тогда годы, назначил 
меня к производству набора. Дело это, не требующее никаких так 
называемых «высших соображений», требует, однако, много усилий. Целые дни, иногда с раннего утра до самых сумерек (при огне рекрут не осматривали), надо было безвыходно сидеть в присутствии, чтобы разъяснять очередные положения приводимых 
лиц и представлять объяснения по бесчисленным жалобам, а 
также подводить законы, приличествующие разрешению того 

 
8 

или другого случая. А чуть закрывалось присутствие, начиналась 
самая горячая подготовительная канцелярская работа к следующему дню. Надо было принять объявления, сообразить их с учетами и очередными списками; отослать обмундировочные и порционные деньги; выдать квитанции и рассмотреть целые горы 
ежедневно в великом множестве поступавших запутаннейших 
жалоб и каверзнейших доносов. 
Канцелярия, состоящая из командированных к этому времени 
из разных присутственных мест чиновников, исполняла только 
то, что составляло механическую работу, то есть ее дело вписать 
и записать, выдать, все же требующее какой-нибудь сообразительности и знания законов лежало на одном лице — на делопроизводителе. Поэтому к этой мучительной, трудной и ответственной должности всегда выбирались люди служилые и опытные; но 
А. К. Ключарев, по свойственной ему во многих отношениях непосредственности, выбрал в эту должность меня — едва лишь 
начавшего службу и имевшего всего двадцать один год от роду. 
Легко представить: какие усилия я должен был употреблять, 
чтобы вести в порядке такое суматошное и ответственное дело 
при таком строгом начальнике, как А. К. Ключарев, которого потом сменил благодушный Н. М. Кобылий, тоже удержавший меня на этой должности. Мучения мои начинались месяца за полтора до начала набора, по образованию участков, выбору очередей 
и проч.; продолжались месяца полтора-два во время самого набора и оканчивались после составления о нем отчета. Во все это 
время я не жил никакою человеческою жизнью кроме службы: я 
едва имел час-полтора на обед и не более четырех часов в ночь 
для сна. 
Всякий, вероятно, легко поймет, как при такой жизни у меня 
было мало времени для того, «чтоб сердцем умилиться, о людях 
плакать и молиться». 
В это-то время, — может быть даже в один из самых надоедных дней, я сидел раз вечером за своим столиком в присутственной комнате и читал одну за другою набросанные мне жалобы. 
Их, по обыкновению, было очень много, и большинство их — 
почти тождественного содержания. Все они содержали одни и те 
же сетования и были написаны по одному очень грустному и 
очень пошлому шаблону. Но вдруг мне попал в руки листок прескверной, скомканной бумаги, на котором невольно остановилось 
мое внимание. От этой бумажонки так и несло самым безучаст
 9