Лейбниц: его жизнь и судьба

ЕГО ЖИЗНЬ 
И СУДЬБА

Л. Петрушенко

... Любые 
совпадения
средневековых 
фамилий, должностей, 
учреждений, событий, 
ситуаций, оценок, 
утверждений, указов, 
взглядов, 
представлений, 
ощущений 
и духа времени 
с имеющим место 
в нашей современной 
жизни
не случайны...

Л. А. Петрушенко

«...В этой книге вы обнаружите совсем особый дух и некое, доступное лишь избранным учение, которое откроет вам величайшие 
таинства и страшные тайны, касающиеся нашей религии, равно 
как и политики и домоводства»

(Рабле. «Гаргантюа»)

Москва 1999 
Издательский дом 
«Экономическая газета» 
Благотворительный фонд «Экономист»

fas
*йз>

v s*  

b.«*
>UT.S*й
У* Ш
£И&
1+1

£ + 8
Щ
:щ
С,«* 
&*5& 

с
s
*

W .O
£*&
й

«I

VКптшшшйттттйтшжйттхшкйжй^т^

Ш
щ
«3+?
& ;4  
р ъ  
55.3

#55
1*д,«3
T W  
* XX
i+U
У§

Уф55
# ©
ык
#«*
э д
г ■&
?Щ
# 1,5©

с & 
• и з

#£*
S+8

& + 8  
£+55 

• . ,  О 
+ 5 5
г  ^
#51
#55
X+S
£+8
£+1
£+8 
^ .5 5  
: ш  
*+55 
с ,« з  
£ + «  
£.«&  
#55 
к «3 
#35
:+ t
+S3
* нм
У# 5КК
# 3
Hi.35
'ГГ**

РАЗДВОЕННЫЙ

или

Поучительная, но, увы, невеселая 
история 
о
явной и сокровенной 
жизни и философии

столь же великого, сколь и злосчастного 
лже-барона

Готфрида-Вильгельма

фон

ЛЕЙБНИЦА

с

почти не относящимися к делу 
Комментариями и Лирическими отступлениями, 
но, в целом, правдиво 
сочиненная и добросовестно изложенная 
ординарным профессором 
ГАУ им. С. Орджоникидзе

Петрушенко Л. А.

Написано

автором в городе Москве 
на Комсомольском проспекте 
в доме №45

близ магазина «Галантерея», anno domini 
1975-1996

я +i
«34
«3,5
55+*
55*
Ц

р+*<
& r«?

S +2
55 4
S3+*
55^

5 5 -3

55+J
55+
О,
I I
55 5 
55,4
53+
55 „С
«3 4
55*3 
«з з

s+s
I+?
SP
33+, 
55 б 
«з+?

жХд.'
«34 
й*«3

Посвящается
моей бабушке, маме, ее сестре Ляле 
и ее братьям Жене, Вите и Вове

Автор бесконечно обязан Ю. В. Якутину, В. В. Мешалкину 
(ЗАО Издательский Дом «Экономическая газета») и Т. В. 
Штаревой (Благотворительный фонд «Экономист»), без 
которых никогда не смогла бы выйти в свет сия книга, а 
за ее художественное оформление и участие в работе 
щ 
над ней премного благодарен Е. М. Омельяновской, П. Е. 
Адамовой, Э. И. Казачковой и Е. А. Поповой.
Для издания этой книжки нельзя было найти более 
достойного Издательского дома. Пусть благоденствует 
это газетно-экономическое украшение Отечества!

В книге воспроизведены работы художников: 
Г. Доре,
Э. Цира,
Рембрандта,
Ж. Калло,
А. Шейтса,
А. Босса,
Ж. Берена и др.

© Л. А. Петрушенко. 1997 г.
© Оформление П. Е. Адамовой, Е. М. ОмСльяновской. 1997 г. 
© Компьютерная верстка А. Г. Бабенко

Оглавление

От Сочинителя
7

Глава I

Германия в период затишья и перемен

Жизнь, быт и нравы германского общества в XVII-XVIII вв. — «Священная Римская 
империя германской нации» как единство сокровенной дезорганизации 
социального целого и явной организованности его частей. — Раздробленность 
и централизованность Германии — Тфидцатилетняя война 
„  _

............" У

Глава II

Лейбниц 
—
 ору>дие бога

Детство. — Возникновение идеи собственной исключительности. —■ Лейпциг, липа 
и славянская кровь. — Родословное древо. — Большие ожидания. — Школа. — 
«Чудо учености» и его учительница Фортуна. — Система школьного образования.
— Университет. — Студенческие занятия. — Преподавательская работа в XVII веке.
— Сокровенная дезорганизованность Германского университета как изнанка и 
цена его явной организованности, — Структура университета. — Жизненный 
выбор
55

Глава III

Гений, или Божественная активность

Как выглядит гений? — Сам о себе и окружающие о нем,— Характер. — Терпимость. 
-  Скряга и халтурщик? Сухарь и женоненавистник? — Идея собственной 
исключительности — Не буржуазно-ограниченный идеолог буржуазии. — Гений и 
титан. — ... И злосчастный пророк.

Глава IV

Многообразие

Единство теории и практики в деятельности Лейбница. — Многообразие трудов, 
интересов, занятий и проектов Лейбница, их разбросанность и незаконченность.— 
«Письма пишут разные...» — Сквозь хаос многообразия к универсальному единству и 
гармонии. — Принцип Арлекина. — Можно ли «хвататься за все»?

Глава V

Универсальность

Универсальность и многообразие. — Бескомпромиссная и нетерпимая 
универсальность Лейбница как изнанка его многообразных компромиссов и 
терпимости. — Борьба Лейбница за универсальное единство и гармонию в 
политике, религии, философии и науке. — Св. Лейбниц-покровитель системного 
подхода. — Универсальность как методологический поиск целостного мирового 
единства и гармонии. — Метод Лейбница и системный подход.
......... 3L)j .

Глава VI

Поиски своего Государя

«Майнцский период». — Первые государи Лейбница (курфюрст Шёнборн и его 
вице-канцлер Бойнебург). — «Парижский период». — «Проект о завоевании 
Египта» (1672 г.). — Лейбниц во Франции. — Требуется свой Государь... 
„  
.

......... з 4 э

Глава VII

Государь — орудие мысли Лейбница.

«Ганноверский период». Герцогство Ганноверское (1667-1685 гг.) — Янки при 
дворе барона Тундер-тен-тронка. — Занятия Лейбница при дворе Иоганна 
Фридриха, герцога Ганноверского. — Занятия Лейбница при дворе Эрнста Августа, 
герцога Ганноверского. — XVII-XVIII вв.-культ государей. — Общество и его 
государственная тень. — Отношение Лейбница к государю. — Лейбниц и его 
сиятельные знакомые. 
о  о  zr
......... Z O J

Глава VIII

Лейбниц и Петр Первый

Интерес Лейбница к России и его причины. — Планы Лейбница в отношении Петра 
и России. — Распространение просвещения через государя. — Цикличность 
развития науки. — Лейбниц -  царский советник. — Коллегиальное управление. — 
Переписка с царем. — Роль Лейбница в русском просвещении. 
о т о

......... 3 ^ 3

Глава IX

Две государыни

Мать (София Ганноверская) -  женщина века. — Ее отношение к Лейбницу,— Дочь 
(София Шарлотта, королева Прусская). — Ее муж и его двор. — Ее сын и ее двор. 
— Любовь без крыльев. — София Шарлотта и Лейбниц. — Смерть Софии 
Шарлотты. — Мать, дочь и Лейбниц. Причины сближения. 
о —т —
........ 3 75

Глава X

Трещина в предначертании

Спор с Ньютоном. — Начало спора. — Математический спор. — Философский 
спор. — Дилемма. — Бесконечная история, или О нашем пространстве и 
времени. — Лейбниц-путешественник. — Лейбниц-историк вселенной 
Вельфского дома.

Глава XI

Плохие перемены. Смерть Лейбница

Ганновер и Вена. — 
«Меня не хотят знать.. 
Лейбница

Немецкий курфюрст на английском престоле. — 
». — Последние годы-годы разочарований. — Смерть

475

Глава XII

Раздвоенность Лейбница

Раздвоенность жизни. Верующий не как все. — Сокровенная общехристианская 
вера Лейбница как изнанка и цена его явного вероисповедания. — Двойственность 
натуры. — Двойное возмездие. — Не святой святой. -  Иудина любовь

Эпилог 
 
551

Указатель литературы  
 
565

Тематический указатель 
.......5 69

Именной указатель 
 
577

Указатель литературных и мифологических персонажей 
........ 597

От Сочинителя

«В литературном мире нет 
смерти и мертвецы так же 
вмешиваются в дела нагни, 
и действуют вместе с нами, 
как живые»

/ / .  В. Гоголь

* следы старинного 
пламени

*да простит 
читатель

О, 
благородный читатель, смею ли надеяться, что надолго 
сохраню и твое благосклонное внимание к достославным житейским и философским подвигам несравненного г-на барона 
фон Лейбница, в сей книге бесхитростно описанным, и сколь- 
нибудь длительное от нее удовольствие, а равно благоволение к 
ничтожному ее сочинителю, ежели, вверяя себя господу нашему, 
не утаю, что все началось с поцелгуя в морге.

Еще г-н Гейне сравнивал писателей с северо-американскими дикарями, сыновья которых убивают отцов своих, едва 
лишь те становятся стары и слабы. История литературы, продолжает гениальный провидец, это “большой морг, где всякий 
отыскивает покойников, которых любит или с которыми состоит в родстве”, с целью найти veteris vestigia flammae' души, дабы, передав их другим, сохранить.

Вот почему, сим желанием руководствуясь, отыскал я в истории мысли человеческой в бозе почившего удивительного 
возлюбленного своего, знаменитого идеалиста Готфрида-Вильгельма Лейбница, мысль о духовном, но, разумеется, не идеологическом родстве с которым, s. v. (silvia venit),* сравнительно недавно стала подогревать жалкие ошметки моего потрепанного 
временем честолюбия: “Мы с тобой одной группы крови -  ты и 
я!” ... А среди, по выражению Гейне, бесчисленного множества 
ничтожных трупов, мнивших себя великими при жизни, мог ли 
я пройти мимо г-на фон Лейбница, не коснувшись, как пишут в 
дешевых романах, легким поцелуем его бледных губ?!

Видимо, столь неумело было это осуществлено, что покойник даже в какой-то мере ожил. Каковое чудо пред Всевышним засвидетельствовать могли бы многие лица, ненароком при 
сем обретавшиеся, коих, однако, я, к сожалению, не заметил, а 
надо бы. Не скрою, разные дамы и девицы, помогая мне без пе

'на первом месте

'слова улетают,
написанное
остается

'невзирая на 
вышесказанное

чали проводить время, все в один голос утверждали, будто я никогда не умел целоваться; по с другой стороны -  тоже мне (Злящая Красавица...

Уповая на милость Верховного существа и волю Провидения, я, как сказано у барона фон Лейбница в его диссертации на 
магистра философии (1664 г.), “предпринимаю трудное и непосильное мне, но плодотворное и приятное для меня дело”. И к 
тому же слишком великое, majora justo -  что значит “несоразмерное со своими силами”, как признал еще задолго до г-на барона несчастный бунтовщик Томас Мюнцер под пыткою. Ибо in 
prima plana' считаю долгом оставшейся жизни моей привести 
ниже по памяти запись столь успешно начавшегося контакта с 
реанимированным, так сказать, дважды возрожденцем. Ведь 
“verba volunt, scripta manent”'. “Вот задача, вот труд” (Вергилий).

Как невежественный репетент, комментатор, я понимаю, 
что труд мой всего лишь “жалкая зарплата, пришитая к пурпурной мантии”, труд несовершенный весьма. Но -  добросовестный, hoc non obstante', и “мне достаточно одной похвалы за 
усердие и добрую волю”, как писал г-н барон, издавая сочинение одного Итальянца.

... Уже очень давно почувствовал я неодолимый зуд к литературе, да и могло ли случиться иначе с тем, кто лучшую часть 
жизни прожил в Питере, в старинном, еще дореволюционном пятиэтажном доме, принадлежавшем не то фабриканту конфет 
Жоржу Борману, не то акционерному обществу галош “Проводник”. Дом этот, что напротив кинотеатра “Темп”, ныне “Сатурн”, 
находится на углу Садовой и Гороховой. Да, той самой Гороховой, 
бывшей Дзержинского, о которой упоминали Пушкин, Лермонтов, Гоголь, Гончаров, Тургенев и Достоевский (в “Идиоте”, это название мне кажется знаменательным)... Таким образом, судьба моя 
в отношении книги, которую читатель держит в руках, была заранее решена самым роковым образом еще в Ленинграде.

Однако теперь я живу в Москве и могу ходить в Ленинскую 
библиотеку, где в каталоге, как мне давно известно, в ящике № 
1252, после Лейбзона Бориса Моисеевича, кто он, я так и не удосужился узнать, лежит, разложенное по карточкам, все, что когда- 
либо было написано о Лейбнице. Это поистине полное -  почти 
полное, но дух средневековья (и мой тоже) требует и здесь от меня преувеличения, -  тело моего героя. Оно разъято на те составные информационно-библиографические элементы, которых, 
по мнению библиотекарей и примкнувшего к ним Винера, достаточно, чтобы потомки могли воссоздать Лейбница заново.

И вот я в Ленинке, и Геродот, Полибий, Гизо, Тэн, Бокль, 
Тарле, Добрер, Манфред -  смотрят на меня с небес!.. И вот я 
летом в душных, а зимой холодных библиотечных залах, которые вместе со специфическим кошачьим запахом хранят в 
себе сконцентрированные, никому не слышные и жаждущие 
вырваться на волю, но стиснутые переплетами, книжными 
полками, шкафами смех, вопли радости, горести, возмущения 
и гнева, панегирики и филиппики, гениальные ошибки и не- 
сбывшиеся пророчества, революционные призывы, великие и 
мелкие кляузы и споры многих тысяч поколений, живших до 
меня и живущих при мне... “Если бы мы, -  говаривал некогда 
созданный Анатолем Франсом г-н Жером Куаньяр, -  позволили себе чуть-чуть посмеяться над... нелепостями, которые казались величественными и нередко оказывались кровавыми; 
если бы мы, приглядевшись, обнаружили, что современные 
предрассудки, точь-в-точь как и предрассудки давних дней, 
приводят к тем же результатам, уродливым или смешным, ес

'и если не будет 
никакой пыли, все 
же стряхни несу>- 
ществующую

*по обету

ли бы мы научились судить друг о друге с благожелательным 
скептицизмом, то бесконечные распри в самой прекрасной 
стране мира поутихли бы...”

И, раскрывая книгу в тиши заполненного заграничными 
товарищами зала № 1 в Ленинке, я каждый раз заново ощущаю 
правоту слов Лейбница в его “Теодицее”: “Все эти движения души и столь великие споры умиротворяются, подавленные налетом легкой пыли”.

... А не выпустить ли их на волю снова? Не этого ли хотел 
Овидий в “Искусстве любви” (1, 151), заявив: “Et si nullus erit pul- 
vis, tanem excute nullum”?* И разве не прав был Михоэлс, провозгласив (до того, как его убили в Минске): “Пусть хоть что-нибудь 
да бьется, где не бьется ничего!”

И я вместе с Лейбницем (Соч. т. 3, с. 460) решил, что “собственная совесть важнее, чем чужое мнение”. Ибо, как писал 
Персий в “Сатирах”:

"... Зачем тебе следовать вкусам
Смутного Рима? Зачем стараться выравнивать стрелки 
Ложных весов? Вне себя самого судьи не ищи ты”.
Дй, ‘‘надо, надо нам ребята,
Жизнь красивую прожить,
Надо что-то важное, ребята,
В нашей жизни совершить...”

Итак, вдохновленный сим, представляю ex voto* на суд 
читателя свое недогматическое Сочинение необыкновенной 
учености, отчасти вдохновленное пивом и другими напитками. А именно -  документальную галлюцинацию в двенадцати 
главах ин куарто с послесловием и собственными, почти никак не относящимися к делу комментариями. И да не сочтут за 
дерзость, что в них отсутствует полезное, по мнению г-на барона ( см. Л. Соч., т. 3, 75), различение между “Наставлениями” 
и “Комментариями”, которое, как всем хорошо известно, было предложено Бартоломеем Кеккерменом и Иоганном Генрихом Алыптедом и коего придерживался сам Герхард Иоганн 
Вессий, человек замечательного глубокомыслия и беспримерной учености.

“Кто это станет читать?”
Вот это? Никто!
“'Гы уверен?” Двое или вовсе никто. 
“Это скверно и жалко!” Да так ли?
Персий. 
‘‘Сатиры"

О вы, читающие эги строки, вообразите себя на моем месте во время чудесной встречи со случайно ожившим от поцелуя 
бароном и не укоряйте за сильное мое волнение, бывшее причиной тому, что, заговорив плохими стихами, наподобие заики у 
сэра Вудхауза, я долго не мог перейти на обычную речь и лишь 
с превеликим трудом от них под конец отделался... Не знаю, 
сколь длительной была наша беседа, а точнее, мой монолог, если 
б, на беду свою считая, что чем более витиевато и на старомодный манер буду говорить, тем ему будет приятней, я не заставил

его мощью своего красноречия снова заснуть, и, к стыду своему, 
того даже не заметил... Но суди о том сам, милостивый читатель.

И сам, смотри, не усни.
“... Не путайтесь, это только я”, -  сказал я, как некогда мистер Пикквик в не менее пикантном положении. И услышал в 
ответ: “ Зачем я тебе? Оставь меня мне и моему времени”.

И тогда, к ужасу и стыду своему, почему-то приняв позу 
юного лицеиста Пушкина, читающего на картине свои стихи Державину, я, как в кошмарном сне, вдруг заговорил, путаясь в размере, неуклюжими виршами, коих всегда не любил и не понимал:

“ Кто знает, отчего наши пути пересеклись?.. И не зависит 
от меня ничто.

Слуга я обстоятельствам случайным, что на бумаге нас, На счастье иль на горе, -  я не знаю, -  чернилами соединили...

Лишь Тот, кто ведает судьбою человечьей, сумеет верно подсказать,

Как Настоящее с Прошедшим и Вымысел с Реальностью 
связать:

Без разрешенья сих противоречий нельзя Вас ни понять, 
ни описать...”

Тут, увязнув в собственной мысли, я запнулся и перешел 
на прозу: “Кант -  он придет позднее -  говорил, что письменность мгновенно переносит нас из настоящего в прошлое, сокращает и останавливает время, соединяет эпохи.

Разве не кончик моего слабого пера, объединяющий в себе 
единство и борьбу света и тьмы, следует велению моей жалкой 
мысли, желающей воссоздать тебя во всей полноте Твоего образа 
и во всей многогранной борьбе Твоей с самим собой и своим обществом? Разве не он -  источник и сила, постоянно формирующая Тебя на всех этапах Твоей жизни? О, какая активность и какой необозримый веер возможностей сотворить Тебя из чернильной тьмы времен таится в кончике пера! А вот и стекающая 
с него блестящая противоположность, раздваивающаяся на самое 
себя и свое иное: капля идеала и реальности, белобумажного замысла и его чернильного воплощения, способная Тебя оживить, 
сделать реальным и тем приблизить меня к Твоему времени и к 
Тебе!.. Или отдалить... Нет. Лишь бы, созданный мною, Ты хоть немного походил на настоящего Себя... Большего мне не надо”.

... Волны темных строк накатываются на белую отмель листа. И оставляют следы, такие далекие от того, что я хотел бы с 
их помощью изобразить...

Мне кажется, никогда я не приручу, не цивилизую ускользающие черномазые порождения моего ума, принявшие форму 
одичавших во время своего появления слов, предложений, строчек, которые я изо всех сил подзываю к себе, кормя их вечно недостающим воображением из своих рук. Или, быть может, наоборот, они слишком цивилизованны, эти маленькие, при галстуке и застегнутые на все пуговицы, опрятные и подтянутые 
“железные малыши”, деловитоустремленные слова-конформисты, на все способные и ко всему прилаживающиеся, а потому 
ни на что не годные.

Может быть, они слишком официальны, банальны и ясны, 
чтобы выразить смуту моих чувств, колыбелью охвативших тебя? Тогда, значит, мне надо сделать их нагими носителями голых чувств, чуткими, многообещающими первобытными существами, подвластными мифу, а не объяснению дикарями, абсолютно не испорченными все-формирующей наукой, всезагряз- 
няющей промышленностью и все нивелирующей цивилизаци

*головенка

'моя вина, моя величайшая вина!- 
И разум мой не содрогнулся?
Да отступят беззакония мои по 
гласу молотя моего... (Псалом)

ей. Совершенно непохожие друг на друга, они должны быть свободны в своей общей врожденной необходимости средневекового воинского служения моему замыслу. Строй неуправляемых 
индивидуалистов... Да они не могут даже равняться!

А надо ли? Никакая рациональная логика наподобие 
“цвайте колонне марширт” не сумеет взломать привычную все- 
отталкивающую неприязнь самозамкнувшегося, обычно предвзято негативного отношения к читаемому, победить всегда 
скептически настроенное читательское сердце и перебросить к 
нему от навязываемой мною книжки мостик доверия. Ведь живое может быть понято живыми лишь с помощью живого чувства, которое не поддается рационально-формалистическому 
упорядочению и мелочной регламентации. И в незаконченности, неопределенности есть своя завершенность и целостность.

Так пусть же в виде исключения, хоть на время, как жизнь 
лишь на время может оттеснить смерть, рабская любовь современного ученого к общепринятой редакционно-милицейской 
строгости монографического порядка, похожая на любовь каторжника к своим цепям, -  уступит в этой книжке место живому 
художественному беспорядку саморазвивающегося литературного разно- и безобразия, порожденного моим слабым sinciput.'

И да поможет этому сама всепожирающая бездна мертвенной Безошибочности, которая в качестве своего смертельного врага всегда таит в себе ошибку, как свое отклонение от 
самой себя. Не такой ли враждебной Христу вечной Его Ошибкой и Самоотклонением были Иуда-предатель и Сатана-бунтов- 
щик? Не потому ли распят Христос был вместе с разбойниками? 
Лишь священник лучше всех знает, что такое грех, и более других склонен к нему.

Так и общепринятая безошибочность, к которой мы, на 
свою голову, угодливо вечно стремимся, никогда ее не достигая, 
-  по бесчеловечной природе своей всегда склонна к самооткло- 
нению как выходу за свои постоянные пределы, и, неразумной 
человеческой ошибкою тоскливо вырываясь за железные границы присущего ей разумного, пустого, холодного и безрадостного порядка, всегда горячо и радостно жаждет Преступления, хотя бы литературного.

-  О силы предержащие, от коих зависит появление на свет 
этой книжки, mea culpa, теа maxima culpa!... “Et non intremuit 
medulla mea? Cedant iniguitates meae ad vocem deprecationis meae...”.'

-  Вы полагаете -  все это будет читаться?
-  Я полагаю, что надо об этом писать.

“Я связь миров повсюду сущих..."'
Г. Р. Державин

Но я отвлекся... Кант, несомненно, был прав насчет письменности как информационной связи, объединяющей прошлое 
и настоящее; информация, по-моему, столь же органически связана с временем, как организация с пространством, а управление -  с материей. Но он лишь развил мысль, задолго до него и 
Лапласа высказанную Лейбницем в “Теодицее” и в религиозномистической форме предвосхитившую идеи лапласовского детерминизма и единства мира в движении, пространстве и времени.