Прагматический потенциал языковых единиц в свете детерминации переводческих решений (на материале испанского языка)

ÔÅÄÅÐÀËÜÍÎÅ ÀÃÅÍÒÑÒÂÎ ÏÎ ÎÁÐÀÇÎÂÀÍÈÞ 
ÐÎÑÑÈÉÑÊÎÉ ÔÅÄÅÐÀÖÈÈ

Ôåäåðàëüíîå ãîñóäàðñòâåííîå îáðàçîâàòåëüíîå ó÷ðåæäåíèå 
âûñøåãî ïðîôåññèîíàëüíîãî îáðàçîâàíèÿ

«ÞÆÍÛÉ ÔÅÄÅÐÀËÜÍÛÉ ÓÍÈÂÅÐÑÈÒÅÒ»

Í. Â. ÊÀÐÏÎÂÑÊÀß

Ïðàãìàòè÷åñêèé ïîòåíöèàë 
ÿçûêîâûõ åäèíèö 
â ñâåòå äåòåðìèíàöèè 
ïåðåâîä÷åñêèõ ðåøåíèé

(íà ìàòåðèàëå èñïàíñêîãî ÿçûêà)

Ðîñòîâ-íà-Äîíó
Èçäàòåëüñòâî Þæíîãî ôåäåðàëüíîãî óíèâåðñèòåòà
2009

ÓÄÊ 812(075.8)
ÁÁÊ 81.2 Èñï
 Ê 77 

Ïå÷àòàåòñÿ ïî ðåøåíèþ ðåäàêöèîííî-èçäàòåëüñêîãî ñîâåòà
Þæíîãî ôåäåðàëüíîãî óíèâåðñèòåòà 

Рецензенты:
доктор филологических наук, профессор, член-корреспондент Североамериканской Академии испанского языка (Нью-Йорк) Рылов  Ю. А.,
доктор филологических наук, профессор Струкова Т. Г.,
доктор филологических наук, профессор Савенкова Л. Б.

Ìîíîãðàôèÿ ïîäãîòîâëåíà è èçäàíà â ðàìêàõ íàöèîíàëüíîãî ïðîåêòà 
«Îáðàçîâàíèå» ïî «Ïðîãðàììå ðàçâèòèÿ ôåäåðàëüíîãî 
ãîñóäàðñòâåííîãî îáðàçîâàòåëüíîãî ó÷ðåæäåíèÿ 
âûñøåãî ïðîôåññèîíàëüíîãî îáðàçîâàíèÿ 
“Þæíûé ôåäåðàëüíûé óíèâåðñèòåò” íà 2007–2010 ãã.»
 

 
Êàðïîâñêàÿ Í. Â.
Ê 77  
Ïðàãìàòè÷åñêèé ïîòåíöèàë ÿçûêîâûõ åäèíèö â ñâåòå äåòåðìèíàöèè ïåðåâîä÷åñêèõ ðåøåíèé (íà ìàòåðèàëå èñïàíñêîãî 
ÿçûêà): ìîíîãðàôèÿ / Í. Â. Êàðïîâñêàÿ. – Ðîñòîâ í/Ä: Èçä-âî 
ÞÔÓ, 2009. – 208 ñ.
 
    ISBN 978-5-9275-0550-0
 
    Монография посвящена исследованию прагматического потенциала 
средств выражения категории интенсивности в испанском языке, определению той роли, которую играет прагматический потенциал языковых 
единиц при принятии переводческих решений. В центре внимания – влияние 
субъективного фактора на отбор языковых средств для речевого воздействия 
на реципиента, трудности перевода составляющих лингвопрагматических 
категорий, понятие прагматической эквивалентности, основные единицы и 
категории прагмалингвистики.
 
       Предназначена для студентов, аспирантов, преподавателей испанского 
языка и широкого круга читателей, интересующихся вопросами языкознания 
и переводоведения.
 
ISBN 978-5-9275-0550-0  
     
 
     
    ÓÄÊ812(075.8)
  
 
 
                 
 
     
     ÁÁÊ 81.2 Èñï

© Êàðïîâñêàÿ Í. Â., 2009
© Îôîðìëåíèå. Ìàêåò. Èçäàòåëüñòâî

 
 
 
 
          Þæíîãî ôåäåðàëüíîãî óíèâåðñèòåòà, 2009

Ââåäåíèå

Общественно-политические и социально-экономические перемены, 
произошедшие в российском обществе за два последних десятилетия, поставили Россию перед необходимостью интеграции в европейское и мировое сообщество. Радикальные преобразования, потребовали серьезных изменений 
во всех областях человеческой деятельности, в том числе и в переводческой 
сфере. В стране сформировался новый социальный заказ в отношении подготовки специалистов, профессионально владеющих иностранными языками, 
и, как следствие, повысились требования, предъявляемые и к уровню их 
переводческой компетенции, и к качеству самих переводов.
Важную роль в оптимизации переводческой деятельности сыграл факт 
осознания того, что для осуществления эквивалентного перевода необходимо 
учитывать не только внутрилингвистические, но и экстралингвистические 
факторы, в частности, социальную и культурологическую составляющие, 
коммуникативную ситуацию, установку адресанта, прагматический эффект 
высказывания и т.д. 
Многие исследователи в области переводоведения смогли преодолеть 
чисто лингвистический (формальный) подход к понятию переводческой 
эквивалентности и стали придерживаться коммуникативной теории 
перевода, признав тем самым важность прагматических факторов для 
двуязычной коммуникации и подойдя к проблеме эквивалентности с точки 
зрения соотносительных реакций получателей ИТ (исходного текста) и ПТ 
(переводного текста). 

Необходимо отметить, что усиление интереса к исследованию прагматических составляющих коммуникации, а также к прагматике как отдельной 
области языкознания определяется, прежде всего, повышением значимости 
антропологического фактора, который становится основным при изучении 
коммуникативной деятельности осуществляемой человеком в определенных 
социальных и межличностных условиях, с определенными мотивами и 
установками. По мнению Ю. А. Рылова, антропоцентрические тенденции в 
языкознании второй половины 20-го века определили интерес исследователей к изучению так называемой языковой личности и шире – национального 
самосознания и национальной концептосферы [Рылов Ю. А., 2006]. 
Следует признать, что антропоцентризм современного языкознании во 
многом был предопределён утверждением в науке представления о неразрывности взаимосвязи языка и человека. В настоящее время ведущая роль 
в этой дихотомической системе отводится именно говорящему субъекту, 
в умелых руках которого язык превращается не только, и не столько, в 
средство коммуникации, но и в инструмент воздействия на адресата. 
Сознательный отбор языковых единиц, осуществляемый одним из 
коммуникантов с целью речевого воздействия на реципиента, непосредственным образом связан не только с коммуникативной ситуацией и интенций 
адресанта, но и с прагматическим потенциалом используемых языковых 
единиц. Достижение эквивалентности между ИЯ (исходным языком) и 
ПЯ (языком перевода) невозможно без учёта всех прагматических составляющих ИТ. 
Современные приемы и методы прагмалингвистических исследований 
уже успели завоевать широкое признание. Однако этому способствует не 
только внимание лингвистов к различным аспектам коммуникации и к 
той роли, которую играет в ней человеческий фактор, но и ориентация на 
применение в процессе проведения подобных исследований междисциплинарного подхода, который помогает вскрыть механизм взаимодействия 
языковых явлений, выявить специфику их внутренней организации, а также 
определить влияние на коммуникативную деятельность таких показателей, 
как психологический, возрастной, лингвогеографический, социолингвистический и т.п. 
То обстоятельство, что среди лингвистов до сих пор нет единого 
мнения о том, какие же характеристики относятся собственно к прагматическим порождает определенные трудности при выявлении прагматических 
параметров тех или иных языковых явлений. Следовательно, актуальной 
остаётся задача выделения и определения основных категорий и единиц 

прагматики, к которым, в той или иной степени, апеллирует большинство 
исследователей в данной области. 
Интересно, что единственным показателем, который признается всеми 
учеными в качестве определяющего для прагматических исследований, 
является субъективный фактор. В связи с этим, рассматривая проблему создания дифференциала прагматической идентичности в процессе перевода, 
невозможно обойти вопрос о влиянии данного фактора на качество ПТ. 
При этом следует указать на то, что с особыми трудностями в плане 
преодоления момента субъективности переводчик сталкивается, в первую 
очередь, при переводе средств выражения лингвопрагматических категорий, 
которые по своей природе предназначены для воздействия на адресата и 
отражают субъективное отношение коммуникантов к явлениям и событиям.
Лингвопрагматические категории представляют собой благодатный 
материал для обос нования прагматической концепции значения и для исследования прагматического потенциала языковых единиц, как в плане его 
реализации в речи, так и в плане детерминации переводческих решений.
Выявлению прагматического потенциала средств выражения одной 
из таких лингвопрагматических категорий, категории интенсивности атрибутивного признака, и определению той роли, которую он играет при 
отборе языковых единиц в процессе перевода, и посвящено настоящее 
монографическое исследование. 

ck`b` 1

Ïðàãìàòè÷åñêèé àñïåêò 
ëèíãâèñòè÷åñêèõ èññëåäîâàíèé 

Для современных лингвистических исследований характерен комплексный многоаспектный подход к изучению языка, при котором система 
и структура языка изучаются в теснейшей связи с анализом функционирования языковых единиц в речи (Арутюнова Н. Д., Беляева Е. И., Богданов В. В., Грайс Г., Деева И. М., Добрыднева Е. А., Звегинцев В. А., 
Зеликов М. В., Зуевская В. А., Золотова Г. А., Ордоньес С., Падучева 
Е. В., Титов В. Т., Толедо Г., Маковецкая Н. А., Черданцева Т. З., Шейгал 
Е. И. и др.). Такой подход предопределен, прежде всего, социальным, а 
именно коммуникативным предназначением языка, его главнейшей, если 
не единственной, коммуникативной функцией. Язык, являясь средством 
установления взаимопонимания индивидов в обществе, используется в 
целях общения, сообщения и получения информации, передачи мыслей 
и чувств. Трудно не согласиться с М. Н. Кожиной в том, что «какое бы 
число функций языку не приписывали – все они производны от коммуникативной и подчинены ей, являясь ее разновидностью» [М. Н. Кожина: 
1987, 8]. 
Интерес к изучению социального предназначения языка и его коммуникативной направленности обусловил тот кардинальный сдвиг в современной лингвистике, который предопределил её дальнейшее обращение к 
исследованиям в области внеязыковой действительности и процессу ком

муникации. Явления языка и речи стали рассматриваться сквозь призму 
их соприкосновения с реальностью, с практической деятельностью людей, 
в условиях конкретных речевых ситуаций. 
Особую актуальность и значимость стали приобретать и те вопросы, 
которые обусловлены отражением в речи различных аспектов, связанных 
с личностью участников коммуникативного процесса, при этом в фокусе 
исследований оказываются проблемы использования языка в целях его 
воздействия на реципиента/реципиентов в ходе общения. Таким образом, 
одним из основных моментов при изучении коммуникативной деятельности 
становится антропологический фактор, который способствует исследованию культурно-национальной ментальности носителей языка посредством 
изучения и описания культурной семантики языковых единиц в процессе 
их функционирования. 
С позиции культурно-языковой компетенции адресанта и адресата 
рассматриваются и интерактивные процессы взаимодействия двух семиотических систем [Мечковская Н.Б.: 2002], при этом особое внимание 
уделяется разработке вопрсов теории овладения иностранным языком и 
культурой, опирающейся на изучение применяемых индивидами стратегий 
и опорных элементов, которые обеспечивают успешность межкультурной 
коммуникации [Фененко Н.А.: 2006]. 

1.1. Ïðàãìàëèíãâèñòè÷åñêèé ïîäõîä 
êàê êîììóíèêàòèâíî-àêöèîíàëüíàÿ òåîðèÿ 
ÿçûêà. Ãðàíèöû è ñòàòóñ ïðàãìàòèêè 
â ñîâðåìåííîì ÿçûêîçíàíèè

Результатом особого интереса лингвистов к функционированию языковых единиц в речи, а также к роли человеческого фактора можно считать 
выделение прагматического подхода как одного из ведущих направлений 
современного языкознания. По мнению И.П. Сусова, прагматический подход, наряду с теорией речевых актов, анализом дискурса и конверсационным 
анализом, следует отнести к коммуникативно-деятельностным теориям 
языка, т.к. прагмалингвистика ввела в описание языка «акциональный 
(деятельностный) аспект» [Сусов И.П.: 1999].

Выделяя прагмалингвистику (лингвистическую прагматику) как область лингвистических исследований, И.П. Сусов полагает, что она «имеет 
своим объектом отношение между языковыми единицами и условиями их 
употребления в определенном коммуникативно-прагматическом пространстве, в котором взаимодействуют говорящий / пишущий и слушающий / читающий и для характеристики которого важны конкретные указания на место 
и время их речевого взаимодействия, связанные с актом общения цели и 
ожидания» [И.П. Сусов: 1999, 48]. Что же касается содержания прагматики, 
то его, как правило, определяют двумя базовыми понятиями: «человек» 
и его «цели». При этом большинство исследователей основную заслугу 
прагматики видят в том, что она ввела в научный обиход большое количество фактов, ранее либо отвергнутых, либо не замеченных лингвистикой, 
придала этим фактам теоретический статус, показала их объяснительную 
силу по отношению к явлениям, традиционно входящим в компетенцию 
лингвистики [Зуевская В.А.: 2004]. 
Сам термин «прагматика» (от греч. πρ’αγμα “дело», “действие») был 
введен в научный обиход в конце 30-х годов ХХ века Ч. У. Моррисом 
[Morris: 1971, 35, 43], который видел свою цель в изучении структуры 
знаковой ситуации (семиозиса) и ее участников в динамическом, процессуальном аспекте. 
Будучи одним из основателей семиотики (общей теории знаков) и 
следуя идеям Ч. Пирса [Пирс Ч.С.: 2000, 50–250], Ч. Моррис разделил 
семиотику на семантику – учение об отношении знаков к объектам действительности (десигнатам), синтактику – учение об отношениях между 
знаками, а также прагматику – учение об отношении между знаком и его 
интерпретатором (коммуникантом). Таким образом, прагматика, по Ч. 
Моррису, изучает поведение знаков в реальных процессах коммуникации 
[Morris: 1971].
Интересен тот факт, что в течение длительного времени трехчастное 
членение, предложенное Ч. Моррисом, можно было встретить лишь в 
энциклопедических справочниках и общих руководствах по семиотике, что 
же касается описания конкретных знаковых систем естественных языков, 
то в этом случае оно практически не применялось. Определяющим для 
прагматических исследований явилось понимание того, что речевая деятельность – это одна из форм жизни и что между языком и внеязыковой 
действительностью существует тесная взаимосвязь.
Определить значение высказывания с точки зрения его употребления в конкретных обстоятельствах и взглянуть на язык и речь в плане 

действий коммуникантов попыталась теория речевых актов, в центре 
исследовательских интересов которой находятся акты речи и контексты их 
осуществления. 
Теория речевых актов (теория речевых действий), являющаяся 
произведением Дж. Л. Остина [Austin J.L.: 1961] и Дж. Р. Серля [Searle 
J.R.: 1969], возникла в русле философии повседневного языка и явилась 
развитием идей позднего Л. Витгенштейна, в основе концепции которого 
лежал инструментальный подход к языку, естественно вытекающий из 
самого определения языка как средства коммуникации. «Исследования 
позднего Витгенштейна отвечали тому состоя нию науки логики, когда 
возникла необходимость хотя бы частично сбросить груз предшествующих 
концепций, привычные тезисы которых принимаются за истинные, круг 
проблем усто ялся, а абстракции потеряли связь с конкретными фактами 
дей ствительности. Было необходимо вновь прикоснуться к своему естественному материалу – речи, и адекватно выразить непо средственные 
наблюдения, минуя систему существующих терми нов» [Арутюнова Н.Д., 
Падучева Е.В.: 1985, 15]. 
В теории речевых актов дается систематическое представление того, 
что мы делаем, когда говорим. В качестве основных единиц человеческой 
коммуникации здесь предстают не отдельные слова или даже предложения, а многоплановые по своей структуре определенные речевые действия 
(1), выступающие в качестве носителей определенных коммуникативных 
заданий (2) и направленные на достижение определенных эффектов (3).
Согласно Дж. Остину, в речевой акт входят три составляющих: 
1) локутивный акт (локуция), представляющий собой процесс передачи 
адресантом определенной грамматически оформленной последовательности звуков; 2) иллокутивный акт (иллокуция), то есть намерение или 
установка говорящего, а также те цели, которые преследуются локутивным 
актом (информация, просьба, приказ, извинение и т.д.); 3) перлокутивный акт (перлокуция), являющий собой последствия локутивного акта, 
а именно тот эффект, который он оказывает на реципиента [Austin J.L.: 
1961, 220–239]. 
Принимая во внимание вышеизложенное, трудно не согласиться 
с суждением В. З. Демьянкова о том, что речевой акт – это квант речи, 
который включает в себя единичное намерение (сравним: иллокуция), 
завершенный минимальный отрезок речи (сравним: локуция) и достигаемый результат (сравним: перлокуция). В связи с этим можно сказать, 
что речевой акт интегрирует в себе не только грамматическую форму, но 

и смысл предложения в плане категории действия (воздействия) [Демьянкова В.З.: 1995; 240].
В работах Дж. Р. Серля говорится еще об одном плане речевого 
акта. Он вводит так называемые пропозициональные акты, подразделяющиеся на акты референции, т.е. отнесения к миру, и акты предикации, 
т.е. высказывания о мире. В плане нашего исследования интересен и тот 
факт, что Дж. Р. Серль включал речевые акты в объект изучения двух 
областей лингвистики – семантики и прагматики. К области семантики он 
относил значение высказывания вне его зависимости, т.е. абстрагируясь, 
от факторов, связанных с коммуникантами и другими характеристиками 
коммуникативной ситуации. Что же касается значения высказывания как 
«конституента» речевого акта, то оно, как полагал Дж. Р. Серль, лежит 
в плоскости прагматики [Searle J.R.: 1969, 276].
Положение о реализации семантики предложения не в контексте 
речевого окружения, а в контексте действия, в материальной ситуации, 
получившее прагматическое истолкование в теории речевого акта, есть в 
некотором роде трансформация идеи контекста – перенос семантики (смысла) высказывания из понятийной сферы в субстанциональную, физическую 
сферу, т.е. сферу действия коммуникантов [Searle J.R.: 1969, 276]. Следует 
отметить, что подобное понимание прагматики характерно для многих авторов. Так, Р.К. Сталнакер, утверждает, что синтаксис изучает предложение, 
семантика – пропозицию, а прагматика изучает речевые акты в контексте 
их реализации, в связи с чем исследуются основные типы речевых актов и 
речевых произведений, рассматривается характеристика признаков речевого 
контекста, определяется то, какие пропозиции выражаются в соответствующих высказываниях (интенция говорящего, его взгляды, ожидания, 
интересы) [Stalnaker R.C.: 1972, 383].
В шестидесятые годы ХХ века проблемы, связанные со значением 
высказывания, попытались решить, опираясь на грамматические и семантические принципы, представители нового на тот момент направления порождающей (генеративной) семантики (generative semantics) (Дж. Лакофф, 
Дж. МакКоли, Дж. Р. Росс). Они, объявив глубинную структуру смысловой, 
трактовали ее уже по существу как пропозициональную одновершинную 
структуру и предоставили ей роль стартовой в порождении предложения, 
не разграничивая строго правила семантические и синтаксические [Сусов 
И.П.: 1999, 47]. 
Спустя несколько лет Н. Хомский, основатель порождающей (генеративной) грамматики, подверг критике представителей данного течения,