История философии, 2001, № 8

Российская Академия Наук
Институт философии

ИСТОРИЯ ФИЛОСОФИИ

№ 8

Москва
2001

УДК 10(09)4
ББК 87.3
И 90
Редакционная коллегия:
В.А.Жучков, А.В.Панибратцев,
А.М.Руткевич, Г.М.Тавризян

Ответственный редактор номера:
И.А.Михайлов

 Ученый секретарь:
М.А.Архипова

 Рецензенты:
кандидат филос. наук Ф.Н.Блюхер,
доктор филос. наук В.Н.Садовский

История философии. № 8. — М., 2001. — 186 с.

Очередной выпуск издания посвящен философской мысли
XX века. Основные темы исследовательских статей: немецкая
философия во Франции, Витгенштейн, психоанализ, Гудмен,
Ницше, Шпенглер. Читателя несомненно заинтересуют также
публикации современных авторов: М.Маклюэна и Д.Деннета.
Издание рассчитано на историков философии и всех интересующихся современной философской мыслью.

ISBN 5–201–02073–9                            © ИФРАН, 2001

И 90

А.М.Руткевич

Немецкая философии во Франции:
Койре о Гегеле*

После выхода книги В.Декомба «Тождественное и иное.
Сорок пять лет из истории французской философии (1933–1978)»
представление о том, что на протяжении более половины ХХ столетия французы говорили языком немецкой философии стало общим местом: «смену вех» видели лишь в том, что от языка
«трех Н» (Husserl, Hegel, Heidegger) в 60е годы перешел переход
к языку Маркса, Фрейда и Ницше. Разумеется, эта характеристика верна лишь отчасти и относится прежде всего к парижской
интеллектуальной среде. Во Франции существует и традиционная критика немецкой мысли, которая была характерна для французских интеллектуалов первой трети ХХ века, причем в ту эпоху не было большой разницы между интерпретациями университетских философов, вроде Л.Брюнсвика, и основателя «Аксьон
франсез» Ш.Морраса. Во времена Первой мировой войны французские интеллектуалы писали статьи и подписывали манифесты, в которых немецкая философия (тогда Фихте и Гегель)1  обвинялась в том, что ее следствием стал германский милитаризм
и империализм. Впоследствии — дабы картина появления «тоталитаризма» стала более полной — в этот список добавили
Маркса. Словосочетание «немецкая идеология» и ранее вырывалось из исторического контекста и применялось для обозначения «тоталитарного» наследия (достаточно вспомнить «Бунтующего человека» Камю), но тот же Ш.Моррас видел в «неИССЛЕДОВАНИЯ

*
Данная работа выполнена в рамках проекта INTAS № 9720925.

мецкой идеологии» источник социализма и анархизма. Применительно 
к Гегелю на 1930 г. практически все французские интеллектуалы — 
как левые, так и правые — считали, что речь идет о романтическом 
философе, опровергнутом развитием научного знания и сохранившим 
свое влияние лишь потому, что это отвечает интересам германского 
милитаризма. Но за короткое время ситуация изменилась, и к 1945 г. 
«Гегель стал вершиной классической философии и истоком всего самого совершенного»2 . Декомб совершенно оправданно начинает историю 
этого проникновения немецкой мысли с курса лекций А.Кожева в 
Практической школе высших исследований, поскольку именно им 
Гегель был прочитан через Хайдеггера, Ницше и Маркса, но забывает 
о том, что основные идеи «Введения в чтение Гегеля» Кожев получил 
от своего друга А.Койре (равно как и пост в указанной школе на время 
командировки Койре в Каир). Вообще стоит заметить, что русские 
эмигранты сыграли значительную роль в ознакомлении французской 
публики с немецкой философией. Они получали философское образование в Германии, сохраняли свои связи с этой страной, тогда как 
у большинства французских философов эти связи оборвались — интеллектуалы хоть Германии, хоть Франции в 1914–18 гг. наговорили и 
написали друг о друге массу небылиц3 . Койре был учеником Гуссерля, 
Кожев защищал свою диссертацию в Гейдельберге под руководством 
Ясперса, а потому они вовсе не были склонны записывать всех немецких философов в «милитаристы». Были и другие русские эмигранты, 
хорошо знакомые с немецкой мыслью. В 1928–1930 гг. курсы лекций 
в Сорбонне читал Ж.Гурвич — в 1930 г. он выпустил написанную на их 
основе книгу4 , в которой внимание уделяется прежде всего изменению 
послевоенной интеллектуальной атмосферы. Он пишет о кризисе 
неокантианства, о его преодолении Гуссерлем, Шелером, Гартманом 
и Хайдеггером. Гурвич перевел хайдеггеровское Dasein как «экзистенция», а Daseinsanalytik как «экзистенциальный анализ» — быть может, 
одним из читателей этой книги в то время был Сартр. Любопытны 
проводимые Гурвичем сопоставления Хайдеггера с Бергсоном и Гегелем, ибо в «Бытии и времени» он видел синтез иррационализма и 
диалектики. Но сам Гурвич, получивший до революции образование 
в Германии и защитивший диссертацию по философии Фихте, в это 
время начинает конструировать здание своей социологической доктрины. Впоследствии он, по свидетельству его ученика К.Лефора, вообще 

Немецкая философии во Франции: Койре о Гегеле

резко отрицательно характеризовал современную немецкую философию. Да и на то время его книга не оказала значительного влияния 
хотя бы потому, что Гегелю и Хайдеггеру он противопоставляет диалектику Фихте, в которой он еще видел вершину развития мировой 
философии.
Куда большее влияние оказал небольшой круг лиц, регулярно 
встречавшихся в Париже для обсуждения философских проблем. Об 
этом можно прочитать в «Мемуарах» Р.Арона, который не только посоветовал своему «маленькому приятелю» Сартру поехать в Германию, но 
и написал в те годы несколько книг, знакомящих французов с немецкой 
философской, социологической и исторической мыслью. Можно даже 
сказать, что социология М.Вебера и немецкий историцизм приходят 
во Францию благодаря усилиям Арона5 . Он отмечает, что определяющее влияние на него оказали три эмигранта, с которыми он в то время 
регулярно встречался — А.Койре и А.Кожев из России, Э.Вейль — из 
Германии. Если учесть, что и Кожев, и Вейль прославятся впоследствии 
своими трудами о Гегеле, то можно сказать, что именно в этом кругу 
рождалось французское неогегельянство. Но ведущей фигурой среди 
встречавшихся тогда философов был Койре: он был не только старше 
остальных на десяток лет, но обладал и немалым авторитетом, правда, 
не в той области, с которой его имя связывается ныне. Гегельянцем 
Койре не был, однако его интерпретация Гегеля в нескольких статьях 
начала 30х гг. оказалась решающей и для французского неогегельянства, и, опосредованно, для французского экзистенциализма. Но перед 
тем, как перейти к рассмотрению этих статей, следует дать краткий 
очерк интеллектуальной биографии Койре. Разумеется, он не будет 
полным, так как историконаучные труды его относятся к следующему 
периоду его творчества.
Александр Владимирович Койранский родился в Тифлисе, учился в гимназии сначала в родном Тифлисе, затем в РостовенаДону. 
Отец его разбогател, будучи торговцем «колониальными товарами», 
а впоследствии успешно вкладывал деньги в бакинскую нефть. Тем 
не менее, еще в последнем классе гимназии Койре стал социалистом, 
примкнул к партии эсеров и в 1905 г. был арестован за распространение 
листовок. Существует и другая версия: близкий друг Койре, Р.Якобсон, 
однажды сказал, что арест Александра был связан с подготовкой покушения на губернатора. Во всяком случае, Койре провел в тюрьме 
более полугода, где не только подготовился к выпускным экзаменам, 

А.М.Руткевич

но также прочел «Логические исследования» Гуссерля, что и
определило его дальнейшую судьбу. Он оставил революцию ради
философии и математики и поехал учиться в Германию. В Геттингене он слушал лекции Гуссерля и Гильберта, осваивая труды Фреге и Рассела, Цермело и Пеано. В центре его внимания
были парадоксы теории множеств, и первая его статья была посвящена теории чисел Рассела (вышла в свет пофранцузски в
1912 г.). Все ранние феноменологи находились под влиянием
первого тома «Логических исследований» (в 1912 г. математической логикой занимался даже Хайдеггер), но Койре в своей
диссертации настолько последовательно проводил идеи в духе
платонизма, что Гуссерль, только что выпустивший свои «Идеи»
и отошедший от прежнего платонизма, отказался стать его научным руководителем (Doktorvater)6 . Переход Гуссерля на позиции трансцендентального идеализма вызвал недоумение у
многих его последователей (прежде всего, из «Мюнхенского
кружка»), считавших центральным тезисом феноменологии «к
самим вещам» и придерживавшихся онтологического реализма7 .
Койре, хорошо знакомый с Райнахом, также не считал переход
к трансцендентальному идеализму необходимым следствием
феноменологического метода. Он признавал только «эйдетическую» редукцию и отвергал «трансцендентальную». В известном
письме Шпигельбергу он через полвека писал, что влияние на
него Гуссерля ограничивается критикой психологизма и релятивизма: «Я унаследовал от него платоновский реализм, от которого сам он отрекся; равно как антипсихологизм и антирелятивизм... Вероятно, сам он сказал бы, что это очень далеко от
понимания смысла феноменологии как философии, что я никогда ее не понимал. Думаю, он лучше всех прочих знал, что на
самом деле означает «феноменология»»8 . В том же письме Койре замечает, что трансцендентальное эго заменило Гуссерлю Бога
или Weltgeist, и весь интерес сместился к конституирующим актам
сознания; самого Койре, как феноменолога, интересовало не
конституирующее предмет сознание, но сам предмет, который
трансцендентен, а потому лозунг «к самим вещам» остался для
него определяющим даже тогда, когда Гуссерль стал трансценденталистом. Предмет нельзя подменять субъективными актами
эго, «сущностные связи» (Wesenszusammenhange) априорны и
существуют и в том случае, если их никто не воспринимает.
Иными словами, Койре был сторонником реализма и даже платонизма, что хорошо видно по его историконаучным трудам.

Немецкая философии во Франции: Койре о Гегеле

Феноменологическая выучка Койре ощутима скорее в его трудах по истории религии, когда он стремится беспредпосылочно
описать Lebenswelten Вайгеля, Парацельса или Бёме. Хотя Койре неоднократно навещал Гуссерля в 20е гг., был инициатором
приглашения учителя в Париж в 1929 г. и устно переводил для
французской аудитории его лекции (получившие название «Картезианские размышления»), синтез феноменологии с трансцендентализмом он сам считал чемто невозможным и ненужным.
Личным контактам с Гуссерлем это ничуть не вредило, более
того, в 30е гг. Койре предпринимал усилия с целью помочь
Гуссерлю эмигрировать из нацистского рейха. Не прерывались
и его контакты с «мюнхенцами». Вообще роль Койре в распространении феноменологии во Франции была чрезвычайно велика. В 1931 г. он основал журнал «Философские исследования»
(Recherches philosophiques), который был призван знакомить
французов с немецкой философией того времени, но реально
знакомил, прежде всего, с феноменологией9 .
Койре продолжил свое философское образование во Франции, где он с 1912 по 1914 гг. слушал лекции Бергсона, Брюнсвика, Дельбоса и Пикаве и готовил под руководством последнего диссертацию об онтологическом доказательстве бытия Бога у
Ансельма Кентерберийского. Ее защите воспрепятствовала война. Койре добровольцем вступил во французскую армию и, судя
по полученным наградам (Croix de Guerre, Croix de SaintGeorges)
воевал он храбро. В 1916 г. он перевелся на русский фронт и
принимал участие в боевых действиях вплоть до октября 1917 г.,
а затем принял участие в гражданской войне. Как член партии
эсеров дрался он прежде всего с «красными», но бывали случаи,
когда столкновения происходили и с «белыми» — информацией
об этом периоде жизни Койре сегодня во Франции никто не
располагает (близкие родственники умерли, а с прочими он воспоминаниями не делился). В конце 1919 г. Койре покинул Россию уже навсегда и в 1922 г. получил французское гражданство.
Связей с русской эмиграцией он почти не поддерживал, хотя
оставался «своим», писал статьи для русских газет10 , а среди его
слушателей в Практической школе высших исследований было
много эмигрантов, читал также лекции в русском университете
в Праге. В 20е гг. он пишет книгу «Философия и национальная
проблема в России начала XIX века», ряд статей поанглийски
для «Slavonic Review» о Киреевском, Герцене и других мыслителях первой половины XIX века. Но философская мысль эмигА.М.Руткевич

рантов ему была чужда: хотя в то время он читал курсы лекций
по истории религиозной мысли, сам он был, судя по всему, если
не атеистом, то агностиком, да еще и рационалистом, получившим серьезную математическую и естественнонаучную подготовку. Спиритуализм интересовал его как историка, но собственные позиции Койре были крайне далеки от того, что писали в
те годы русские философыэмигранты. Конечно, в эмиграции
были не только спиритуалисты. Неокантианец С.Гессен написал положительную рецензию на книгу Койре об Ансельме. Но
куда более характерной была рецензия Бердяева («Путь», 1930)
на книгу о Бёме. Известно, что сам Бердяев был большим почитателем Бёме, а потому похвалы Койреисследователю соединились у него с язвительной критикой: «Уже сам по себе тот факт,
что Койре написал пофранцузски книгу о Бёме, означает преодоление чудовищной трудности, виртуозность. Бёме почти непередаваем на французском языке и всетаки Койре сделал его
доступным французам... И всетаки между миром систематизирующей и рационализирующей мысли Койре и миром самого
Бёме, данного в примечаниях, существует несоизмеримость, это —
разные миры. Остается непонятным, почему Койре написал книгу о Бёме, это остается внутренне немотивированным, необязательным, как будто бы не отвечающим никакой потребности автора..., остается неизвестным, что значит Бёме для автора».
Такого рода вопросы не являются неуместными, когда речь
идет о религиозной философии. Ответ на эти недоуменные вопросы Койре дал впоследствии, связав исследования истории религии с историей науки — в основании как веры, так и знания
лежат онтологические предпосылки. Стоит сказать, что работы
20х гг. по истории религии прямо связаны именно с онтологическим аргументом: Койре выпустил книги об Ансельме и Декарте (это его французские диссертации в Практической школе
высших исследований и в Сорбонне, защищенные в 1922 г., хотя
работа над ними началась еще до войны под руководством Пикаве). В 1922–24 гг. Койре принимал участие в семинарах
Э.Жильсона, с которым его связывала впоследствии многолетняя дружба. После смерти Пикаве в 1922 г. Койре занимает его
пост в Vой секции Практической школы высших исследований11 . Курсы лекций по истории религии Койре должен был
читать уже потому, что работал именно в Vой секции: хотя
некоторые из них были посвящены религиозным движениям
(гуситам, хлыстам, сектам эпохи Реформации), в большинстве

Немецкая философии во Франции: Койре о Гегеле

своем эти курсы были посвящены религиозной мысли — различным вариантам немецкого мистицизма (Франк, Вейгель,
Парацельс, Бёме, Баадер) и немецкой спекулятивной философии (Шлейермахер, Фихте, Шеллинг, ранние работы Гегеля).
Монография о Бёме и сборник статей «Мистики, спиритуалисты, алхимики Германии ХVI века» были итогом его исследований в этой области. К истории науки он обращается только в
30е гг., но вплоть да 50х гг. историконаучные и историкорелигиозные его курсы сочетаются друг с другом. Например, в
1931–32 гг. в программе значились курсы о Сковороде, Копернике, Тихо Браге, Николае Кузанском; в 1932–33 гг. — о Николае Кузанском и Гегеле, а в 50е гг. теодицея Лейбница рассматривалась в связи с его логикоматематическими трудами.
Труды по истории науки принесли Койре известность, прежде всего в США, где он руководил «Свободным университетом»
в начале 40х гг.: тогда многие ведущие французские ученые
оказались в эмиграции. Койре выполнял в США поручения ДеГолля, а среди его публикаций имеется рецензия на книгу о
Де Голле12 . Научная и педагогическая деятельность Койре в
эмиграции имела политическое значение — об этом свидетельствует хотя бы опубликованное в американских газетах приветственное письмо президента Рузвельта, в котором говорилось о
заслугах Койре в сохранении европейской науки и культуры.
Заслуживают внимания некоторые его публикации того времени, например статья «Размышления об обмане», в которой речь
идет о «технологии лжи» любого тоталитаризма (не только гитлеровского)13 . Именно Койре познакомил в НьюЙорке ЛевиСтросса с Якобсоном, поспособствовав рождению французского структурализма. Общение с американскими специалистами
по истории науки дает толчок развитию этой дисциплины в
США, тогда как работа Койре в 50е гг. в Чикагском университете оказала влияние на формирование целого ряда исследователей. Стоит сказать, что во Франции его труды не оказали столь
значительного воздействия. Дело здесь не только в том, что история науки в качестве дисциплины (как понимал ее Койре) не
вписывалась в существующие университетские структуры — ктото назвал Койре le grand marginal du systeme universitaire fransaise.
История науки во Франции уже существовала со времен Дюгема, но она была позитивистской и узкой: историей химии занимались химики, историей физиологии — физиологи и т.д. К тому же во Франции научный мир тысячами нитей связан с полиА.М.Руткевич

тическим истеблишментом, а у Койре отношения с ним, так
сказать, не сложились. Его близость Де Голлю в 50е гг. была в
IVой республике фактором скорее отрицательным. Существует
ряд документов, свидетельствующих о совместных усилиях ряда
ученых и политиков по дискредитации Койре, дабы не пропустить его на выборах в профессора Коллеж де Франс14 . В результате, профессором был избран историк философии М.Геру, а
Койре на десять лет уехал в Чикаго.
Хотя бы коротко нужно сказать об исходных посылках Койре как историка науки, философии и религии. Собственную
позицию он не раз именовал «платонизмом», но, применительно к внешнему миру, — это разновидность «реализма». В истории сменяются «жизненные миры», в которых наука связана с
религией, философия с искусством, политика с поэзией и т.д.
Все они вписаны в единый «мир», составляют сущности, которые не меняются оттого, что в разные эпохи они поразному
улавливаются людьми. Уже то, что мы способны постигать прошлые опыты познания и освоения мира и сравнивать их друг с
другом, говорит нам о неизменности сущностных связей. Разумеется, наука имеет дело с фактами и через них постигает сущности, но позитивизм (или эмпиризм вообще) дает совершенно
неверную картину как самой науки, так и ее истории. Именно
эта критика позитивизма в философии науки оказала серьезное
влияние на американских историков науки (включая Т.Куна,
прямо писавшего о влиянии на него работ Койре). Однако от
американских философов науки Койре отличает интерес к связям научной теории с религиозными и онтологическими концепциями. Наше сегодняшнее разграничение «науки» и «ненауки» не соответствует аналогичным разграничениям, проводившимся в прошлом; поэтому историк должен «брать в скобки»
то, что ныне считается самоочевидным. Наука прошлого должна быть вписана в свое время, нужно реконструировать интеллектуальный «пейзаж» эпохи. Позитивистов Койре критикует за
то, что они говорят о влиянии философии и теологии на науку
лишь с тем, чтобы заявить о негативном их воздействии, о бесплодии античной и средневековой науки, которая либо еще не
отделилась от философии, либо стала «служанкой богословия».
Они прославляют научную революцию XVII в. за то, что та освободила науку от спекулятивных предпосылок и уничтожила
притязания умозрительной философии на место «царицы наук».
Против этого Койре утверждает, что научная мысль никогда не

Немецкая философии во Франции: Койре о Гегеле