Новый исторический вестник, 2002, №2

С О Д Е Р Ж А Н И Е 
 
 
 
Статьи 
 
Бутаков Я.А. Русские националисты и Белое движение на юге  
России в 1919 г.   
Кац Н., Кац П. Два поколения эмиграции: евреи из России в  
Питтсбурге   
 
 
Заметки молодых историков 
 
Секачева Е.Р. Проблемы массовой культуры и «массового  
человека» в конце XIX – начале XX вв. 
Петрусенко Н.В. Публичная деятельность кадетов-депутатов IV  
Государственной думы по формированию общественного мнения 
России о монархе (1914 – 1917 гг.)  
Алексеев А.Г. Периодическая печать как источник по истории  
экономической политики антибольшевистских правительств Сибири    
Поляков А.В. Разработка реформы ВЧК (1921 - 1922 гг.)  
Чирова О.А. Роль Съезда русских юристов и его Комитета в  
правовом регулировании статуса эмигрантов из России (середина 20х гг.)  
 
 
 Антибольшевистская Россия  
 
Булак-Балахович Станислав Никодимович (1883 – 1940) 
Гессен Иосиф Владимирович (1865 – 1943)   
Гучков Александр Иванович (1862 – 1936)  
Милюков Павел Николаевич (1859 – 1943)  
«Новый Журнал» (Нью-Йорк, осн. в 1942 г.)    
Педагогическое бюро по делам средней и низшей русской  
школы за границей (1923 - ? гг.)  
Русское высшее училище техников путей сообщения в Праге  
(1922 – 1933 гг.)    
Чернов Виктор Михайлович (1873 – 1952)  

Новые технологии в историческом образовании 
 
Надточенко А.В. Проблемы создания образовательного  
мультимедиа продукта (на примере диска «Зарубежная Россия»)  
Марыняк А.В. Партия большевиков - рулевой Белого  
движения?   
 
 
Научные конференции 
 
«Антибольшевистское сопротивление в Прикамье. 1917 –  
1922 гг.»  
Представление книги «Россика в США» в Библиотеке-фонде  
«Русское Зарубежье»   
 
 
В помощь изучающим отечественную историю 
 
Голотик С.И., Зимина В.Д., Карпенко С.В. Российская  
эмиграция 1920 – 30-х гг.    
Приложения и задания к лекции «Российская эмиграция 1920  
– 30-х гг.»    
Зарубежная Россия (1920 – 40-е гг.): Программа спецкурса  
для студентов-историков 3 – 4 курсов   
 
 
Книга, достойная обсуждения 
 
Ершов В.Ф. Российское военно-политическое зарубежье в  
1918 – 1945 гг. М.: МГУ сервиса, 2000. - 294 с.  
 
 
Авторы номера 
 
 
 
 
 

С Т А Т Ь И 
 
 
 
 
 
Я.А. Бутаков 
 
 
РУССКИЕ НАЦИОНАЛИСТЫ 
И БЕЛОЕ ДВИЖЕНИЕ НА ЮГЕ РОССИИ В 1919 г. 
 
 
Вопросы об участии политических группировок ультраправого, 
националистического толка в событиях Гражданской войны, об их 
взаимоотношениях с руководящими кругами антибольшевистского 
движения принадлежат к числу наиболее часто и в то же время наиболее 
тенденциозно освещаемых. Советская историография зачастую не делала 
различий между партиями правой части политического спектра России в 
период 1918 - 1920 гг., объединяя их всех - от кадетов до черносотенцев - 
понятием «монархическая контрреволюция».1 В последнее десятилетие 
историки, изучающие политическое содержание Белого движения, стали 
подчеркивать в нем преобладание либерально-прогрессистских мотивов, 
хотя и не могут отрицать, что таковые тесно переплетались с 
традиционными, национальными ценностями России2, образуя как бы 
прививку западной модели правового государства к русскому имперству. 
Общественно-политическая 
модель, 
формировавшаяся 
Белым 
движением, 
согласно 
этой 
трактовке, 
была 
ориентирована 
«на 
возрождение традиций Российской империи в их сочетании с уважением 
к западноевропейской правовой основе государственных институтов и 
частной собственности».3  
Вместе с тем в некоторых исследованиях подчеркивается 
непримиримость на русской почве национализма и либерализма, причем 
указывается, что именно последний, а отнюдь не марксизм, на 
протяжении многих десятилетий перед революцией являлся главным 
оппонентом «русской идеи».4 При этом содержание политических 
доктрин и направления деятельности русских крайне правых периода 
Гражданской войны остаются во многом не проясненными, особенно для 
конца 1918 - 1919 гг., в момент наивысших успехов антибольшевистского 
движения. 

Монархизм в антибольшевистском движении принято связывать 
преимущественно 
с 
германофильским 
течением 
русской 
контрреволюции.5 Однако на Германию ориентировались не только и не 
столько крайне правые политики, но и лидер русского либерализма П.Н. 
Милюков, в то время как, например, националист В.В. Шульгин 
оставался приверженцем Антанты. Поражение Германии отнюдь не 
выбило почву из-под ног русского монархизма. Тем не менее на нем не 
могли не отразиться такие масштабные события, как окончание мировой 
войны и начало интервенции Антанты на юге России. Политические 
планы русских консерваторов уже не могли строиться в расчете на 
помощь Германии. Между тем германофильские настроения в 1919 г. под 
влиянием политики западных «союзников» в отношении России 
получают широкое распространение среди либеральной интеллигенции, 
прежде надеявшейся на Антанту.6 Все эти факторы должны были придать 
новую специфику праворадикальным течениям и их взаимоотношениям с 
остальными политическими силами России. 
В статье освещаются некоторые моменты деятельности русских 
националистических 
группировок, 
в 
той 
или 
иной 
степени 
оппозиционных руководству Белого движения или, по крайней мере, не 
причастных к власти в белом тылу, хронологически относящихся к 
середине 1919 г., а географически - к белому Югу и отчасти к советской 
территории России. Главным источником послужили аналитические 
материалы Отдела пропаганды Особого совещания при главкоме ВСЮР о 
политических настроениях населения и деятельности политических 
организаций.  
Но прежде необходимо высказать несколько общих соображений.  
Известные сложности вызывают правильный выбор объекта 
исследования и его терминологическое обозначение. Историки говорят о 
«монархистах», «консерваторах», «традиционалистах», «крайне правых», 
«националистах» и, наконец, «черносотенцах», всякий раз вкладывая в 
эти слова весьма расплывчатый смысл, а зачастую используя их просто в 
качестве вербальной установки, формирующей однозначно негативную 
реакцию на описываемое явление. Границы применения, позитивное 
содержательное наполнение, дифференциация и обоснование указанных 
терминов до сих пор не имеют общепризнанных критериев (по крайней 
мере у историков), а зависят от личных исследовательских пристрастий. 
Дело затрудняется фактической неоднозначностью изучаемых процессов, 
наличием множества уровней и форм проявления традиционалистских 
настроений в период революции.  
В конце 1917 г. многие поддерживали большевиков, чувствуя в 
них носителей архаичных ценностей единой абсолютной власти, силу, 

способную обуздать процесс распада державы и наказать его виновников 
- «жидомасонских» политиков, пришедших к власти в феврале 1917 г. 
Как те солдаты, о которых писала З. Гиппиус, голосовали на выборах в 
Учредительное собрание за список большевиков, ибо усмотрели в В.И. 
Ленине будущего царя, так и более интеллигентные слои населения 
проявляли склонность мириться с большевистской диктатурой и даже 
помогать ей в строительстве нового государства именно потому, что эта 
диктатура казалась им устремленной к реставрации традиционных 
политических ценностей русского имперства. П.Н. Врангель приводит 
высказывание одного из таких деятелей, поступившего на службу в 
Красную армию: «Я был и остался монархистом. Таких, как я, у 
большевиков сейчас много. По нашему убеждению, исход один - от 
анархии прямо к монархии».7  
Однако от подобных проявлений политического маргинализма 
или примитивного негативизма («чем хуже - тем лучше») следует 
отделять сознательное исповедание консервативно-националистической 
доктрины, попытки ее творческого осмысления и практического 
воплощения. 
Среди лиц и общественных слоев, демонстрировавших активное 
неприятие 
Советской 
власти, 
симпатии 
к 
строю, 
свергнутому 
Февральской революцией, тоже проявлялись в самой различной форме: 
от проповедования монархических идей с сопутствующими им 
элементами праворадикальных доктрин (включая антисемитизм) до 
склонности мириться с будущей монархией как с наименьшим из 
возможных зол. Последнее настроение широко распространилось в 
либеральной среде, что видно, в частности, из письма члена Особого 
совещания при генерале А.И. Деникине кадета В.А. Степанова, 
направленном в начале 1919 г. к его партийным коллегам в Москве: «Из 
возможных в России и способных удержаться в ней режимов не будет 
терпимее и либеральнее хорошей монархии, которая одна способна 
соединить всю Россию… Подавляющее большинство наших партийных 
друзей считает, что монархия грядет, что монархия неизбежна».8  
Но на этом основании, конечно, нельзя причислять либералов, 
мысливших подобным образом, к убежденным сторонникам монархии, 
пусть даже конституционной. Их «монархизм» был нацелен на 
приспособление к политической реальности, могущей возникнуть, как им 
казалось, в самом ближайшем будущем. Такое пассивное приятие 
монархии мало чем отличалось от народных ожиданий, выражавшихся в 
высокой котировке царских ассигнаций на черном рынке. Из данного 
факта вовсе нельзя выводить популярность монархического принципа, 
тем более - старой династии, в период Гражданской войны. Так, 

«керенки» ценились на втором месте после царских ассигнаций, из чего 
отнюдь не следует, что Временное правительство вспоминали теплыми 
словами. То, что крестьяне на Украине массово закупали портреты вел. 
кн. Николая Николаевича, тщательно восстанавливали уничтоженные и 
поврежденные 
памятники 
царям 
и 
проявляли 
другие 
верноподданнические чувства, о чем генерал А.С. Санников с таким 
восторгом докладывал в октябре 1918 г. Особому совещанию9, не 
означает, будто эти крестьяне искренне желали видеть кого-нибудь из 
Романовых вновь на престоле. Потому-то руководители Белого движения 
отвергали доводы некоторых политиков о том, что провозглашение 
монархического лозунга, и в особенности постановка во главе 
антибольшевистских войск кого-либо из царствовавшей фамилии, 
обеспечат их делу всенародную поддержку. 
Вопрос об отношении белогвардейских лидеров к монархии как к 
форме будущего устройства России обсуждается издавна. Сейчас уже 
вряд ли кто возьмется утверждать, будто М.В. Алексеев, А.В. Колчак, 
А.И. Деникин, П.Н. Врангель и другие белые вожди в 1918 - 1920 гг. 
пытались 
реставрировать 
монархию. 
Направление 
политических 
действий руководства Белого движения показывает, что оно в это период 
определенно вело дело к созданию в России умеренно-авторитарного 
государства с политическими институтами, подлаженными под образец 
западных 
демократий. 
Несмотря 
на 
непопулярность 
лозунга 
Учредительного собрания в антибольшевистской среде, особенно у 
военных, концепция государственного строительства, принятая на 
вооружение белыми, предусматривала как ключевой момент учреждение 
законных 
форм 
российской 
государственности 
представительным 
конституционным собранием, созванным после окончания Гражданской 
войны. Это собрание предпочитали именовать «Народным» или 
«Национальным», планировали разные варианты как избирательного 
закона, так и контроля за деятельностью такого собрания, но в любом 
случае Белое движение стояло на позиции верховенства народной воли в 
государственном строительстве, то есть разделяло концепцию народного 
суверенитета.  
Последняя, 
о 
чем 
не 
всегда 
вспоминают, 
самым 
недвусмысленным образом противостоит концепции легитимизма, 
признающей законную власть единственно в форме наследственной 
монархии 
и 
усматривающей 
источник 
власти 
не 
в 
народном 
волеизъявлении, а в воле Всевышнего, выраженной во мнении иерархов 
церкви и подтвержденной соблюдением освященных веками традиций и 
обрядов 
наследования 
власти. 
Политическая 
доктрина 
русского 
традиционализма, ярко выраженная в предреволюционной России в 

трудах Л.А. Тихомирова, предусматривает именно такое отношение к 
монархической власти. 
Конституционная монархия, возможности и даже желательности 
введения которой не скрывали многие идеологи и руководители Белого 
дела, 
никак 
не 
соответствовала 
традиционалистскому 
принципу, 
поскольку ее установление в случае победы белых армий могло 
произойти лишь с санкции представительного законодательного органа. 
Именно так трактовали монархическую идею руководители московского 
«Правого центра» в письме генералу Алексееву в июне 1918 г.: 
«Историческая Россия должна для своего воссоздания и воссоединения 
иметь монарха. Но из этого мы не строим себе кумира». Далее в письме 
говорилось о необходимости в переходное время диктатуры, которая 
«должна очистить территорию, установить порядок, подготовить 
население и дать ему новое основание для выборов в народное собрание, 
которое и должно установить окончательно форму правления».10  
На этой платформе руководство Белого движения было 
поддержано теми сторонниками монархического строя, для которых, по 
выражению Н.В. Савича, их видного представителя в Особом совещании, 
«на первом плане была родина, спасение государства, а его устроение 
казалось вопросом завтрашнего дня».11 
Выбор 
Белым 
движением 
концепции 
будущего 
развития 
российской 
государственности 
обусловливался 
объективными 
обстоятельствами, главным из которых было то, что во всем 
цивилизованном мире в первые два десятилетия ХХ в. торжествовали 
либерально-демократические государственные принципы. Окружающая 
политическая реальность не могла предложить белым иного образца 
успешного 
государственного 
строительства. 
Националистическая 
мотивация 
Белого 
движения 
позволяла 
увязать 
принятую 
им 
политическую концепцию с традициями прогрессистско-патриотического 
реформирования России от Петра I до П.А. Столыпина. Меньше всего 
демократический 
компонент 
белогвардейской 
идеологии 
можно 
приписать, как это пытались делать некоторые мемуаристы12, давлению 
западных держав. Отрицание легитимизма и следование идее народного 
суверенитета 
полностью 
соответствовало 
личным 
убеждениям 
большинства вождей Белого дела. 
Савич, вероятно, глубоко прочувствовав настроения Деникина, 
охарактеризовал его следующим образом: «Он, очевидно, в душе не 
монархист, во всяком случае, отрицательно относится к семье 
Романовых; это главное, а все остальное - аргументы для обоснования 
своего настроения. Тут убедить нельзя, это дело веры».13 Колчак, 
оправдывавший перед лицом допрашивавшей его комиссии массовые 

насилия своих войск в отношении мирного населения, конечно, не имел 
оснований рассчитывать на то, что заявлением о желательности для 
России республиканского строя ему удастся спастись от расправы. 
Очевидно, в своем республиканизме Колчак был совершенно искренен.  
Конечно, эти деятели, как и Алексеев, Корнилов и Врангель, 
могли примирить себя с любым строем, обеспечивающим России 
международный авторитет, внутреннюю стабильность и правовой 
порядок. Они служили бы такой России, как и при царе. Но, фактически 
встав во главе воссоздаваемой российской государственности, они, даже 
из чисто субъективных побуждений, могли вести ее только по пути, 
предуказанному позитивным опытом современных им стран Запада, тем 
более, что Россия до революции одной ногой уже ступила на этот путь. 
Такие белые лидеры, как Р.Ф. Унгерн фон Штернберг и М.К. 
Дитерихс, выпадают из данного ряда. То, что Белое дело на своем излете 
связывается в первую очередь именно с этими именами, не случайно. 
Деятели и группы, придерживавшиеся праворадикальных воззрений, 
всегда и в большом количестве присутствовали в конгломерате лиц и 
социальных слоев, именуемом Белым движением. Их преобладание на 
завершающем этапе вызвано какими-то закономерностями развития этого 
движения.  
Для их установления, для более полного понимания того, что же 
представляло из себя Белое движение в идейно-политическом и 
социальном срезах, важно выявить формы и степень присутствия 
ультранационалистических течений в пестром лагере российской 
контрреволюции и их взаимодействие с другими составляющими 
последнего. При этом внимание должно обращаться на свидетельства, 
современные 
изучаемым 
событиям, 
а 
не 
на 
их 
мемуарное 
переосмысление. 
Дело в том, что в эмиграции некоторые белогвардейцы осмыслили 
свою борьбу под впечатлением вошедшего тогда в силу фашизма. 
Бывший командующий армией у Колчака генерал К.В. Сахаров 
утверждал: «Белое движение в самой сущности своей явилось первым 
проявлением фашизма… Если пристально вглядеться в стимулы, 
двигавшие белыми, то в них выступает все то же, что создает фашизм в 
других странах».14 Ветеран-дроздовец А.В. Туркул писал: «Белая идея не 
раскрыта до конца и теперь. Белая идея есть само дело, действие, самая 
борьба с немыслимыми жертвами и подвигами. Белая идея есть 
преображение, выковка сильных людей в самой борьбе, утверждение 
России и ее жизни в борьбе, в неутихаемом порыве воль, в 
непрекращаемом 
действии».15 
Его 
отзыв 
о 
М.Г. 
Дроздовском, 
убежденном стороннике монархии и участнике тайной монархической