Новый исторический вестник, 2001, №1

 
 
 
ТЕМА НОМЕРА: ДВЕ РОССИИ  
 
 
С О Д Е Р Ж А Н И Е 
 
 
Статьи 
 
В.В. Минаев  Демографические факторы обострения  
экономического кризиса в годы Гражданской войны (на примере 
Сибири и Дальнего Востока)............................................ 6 
Н.Д. Егоров  Разведка Красной армии против белой  
эмиграции (20-е 
гг.).......................................................................................................23 
Е.Н. Евсеева  Эмигрантская и советская высшая школа 20-х    
гг. (Опыт сравнительной 
характеристики)..................................................................................43 
В.Д. Зимина  Интеллигенция Российского зарубежья 1920 –  
30-х гг.: новые споры о старом 
..............................................................................................................62 
В.П. Сергеев  Численность и экономическое положение рус- 
ских в Эстонской республике в 1920 – начале 30-х гг. 
……………………………………………………………………….73 
Е.В. Алексеева  «Общество единения русских в Болгарии»  
(1920 – 1924 
гг.).......................................................................................................80 
В.Л. Телицын  П.Н. Апостол и «Общество друзей русской  
книги в Париже».................................... 
……………………………………………………………….…….92 
А.Б. Данилин  Нэповская Россия: «Социалистическая рацио 
нализация» рынка 
труда………………………………………………………………101 
Н.Г. Кац  Советизация российского учительства в годы 
НЭПа…………………………………………………………….125 
 
Заметки молодых историков 
 

О.А. Чирова  Работа юристов-эмигрантов в области коммер 
ческого права (20-е 
гг.)………………………………………………………………….…137 
К.В. Львов  Следствия и судебные процессы по делам рос 
сийских эмигрантов во Франции в 1920 – 30-е гг. ... 
………………………………………………………………………..146 
 
XX век в нашей памяти 
 
Р.Н. Калюсина  Горькие радости. Подготовка текста и ком 
ментарии С.С. Ипполитова 
..............................................................................................................155 
Б.В. Шмелев  Пражская осень: Лирические записки десантни 
Ка  Подготовка текста С.В. Карпенко .................................173 
 
Материалы для сайта  
«Зарубежная Россия» 
 
А.В. Надточенко  Проблемы создания некоммерческих элек 
тронных обучающих программ..............................................210 
Берлин как культурный центр Зарубежья (1920 – 30-е гг.)………….216 
Врангель Петр Николаевич (1878 – 1928)…………………………….219 
Фон Лампе Алексей Александрович (1885 – 1967)………………….232 
Новиков Михаил Михайлович (1876 – 1965)…………………………238 
«Объединение русских эмигрантских студенческих организаций» (1921 – 
1934)………………………………………………………………………243 
Париж как культурный центр Зарубежья (1920 – 30-е гг.)……………248 
«Перезвоны» (1925 – 1929)………………………………………………253 
Пильский Петр Мосеевич (1876? – 1941)……………………………….257 
Ренников (Селитренников) Андрей Митрофанович (1882 – 1957)…...263 
Русский народный университет в Праге (1923 – 1933)………………..266 
Русское студенческое христианское движение (1921 – 1930-е гг.)…….273 
«Русское эмигрантское оборонческое движение» (1936 - ?)……………279 
 
Научные конференции 
 
Л.Д. Шаповалова  «Российская государственность XX века»:  
конференция в Историко-архивном институте…………………286 
В.Л. Телицын  Конференция по проблемам историографии Рос 
сийского зарубежья в Институте российской истории РАН …..290 
 
Исторические кафедры вузов России 
 

Кафедра всеобщей истории Хабаровского государственного  
педагогического университета………………………………..293 
Кафедра источниковедения и историографии Нижегородского  
государственного университета……………………………….298 
 
В помощь изучающим отечественную историю 
 
С.И. Голотик, Е.Н. Евсеева, В.Д. Зимина  Советская Россия  
(СССР) в системе международных отношений в 20-е гг…….301 
А.Б. Данилин  Тесты и задания по теме «Советская Россия  
(СССР) в системе международных отношений в 20-е гг.»…..312 
 
Вышли в свет 
 
С.В. Карпенко  Новый шаг в изучении государственности Бе 
лого движения………………………………………………..316 
Л.А. Можаева  Публикации документов по истории Российско 
го зарубежья…………………………………………………322 
  
         
 
 
  Авторы номера………………………..328 
 
 
  
 
 
 
Дорогие читатели! 
 
 
Редакция «Нового исторического вестника» приглашает Вас 
посетить сайты, открытые кафедрой отечественной истории 
новейшего времени РГГУ: 
 
 
Белое дело  http://beldel.iai.rsuh.ru 
 
Зарубежная Россия  http://zaross.iai.rsuh.ru

С Т А Т Ь И 
 
В.В. Минаев 
 
 
ДЕМОГРАФИЧЕСКИЕ ФАКТОРЫ ОБОСТРЕНИЯ 
ЭКОНОМИЧЕСКОГО КРИЗИСА 
В ГОДЫ ГРАЖДАНСКОЙ ВОЙНЫ 
(на примере Сибири и Дальнего Востока) 
 
 
 
 
Сейчас, когда российские историки приступили к сравнительному 
изучению политики «военного коммунизма» и экономической политики антибольшевистских правительств в годы Гражданской войны, представляется 
исключительно важным не оставить вне поля зрения воздействие демографических процессов на усугубление хозяйственной разрухи в стране. Не менее 
важно исследовать взаимозависимость между экономической политикой и 
мероприятиями в демографической сфере, которые проводились большевистскими и антибольшевистскими властями в пределах одного региона. Очевидно, что без всестороннего учета демографического фактора невозможно 
судить об экономических процессах и эффективности экономической политики любого правительства, существовавшего в те годы на территории бывшей империи. Особенно показательна в этом плане Сибирь. 
Несколько столетий подряд Сибирь являлась для России одним из 
главных направлений переселенческой активности. В конце XIX – начале XX 
вв., особенно в годы столыпинской аграрной реформы, переселенческое движение в Сибирь из западных регионов страны резко возросло. С 1896 по 1914 
гг. сюда переселилось более 4 млн. человек. В годы Первой мировой войны и 
последовавших затем революционных событий поток переселенцев продолжал набирать силу. Большое количество свободных плодородных земель, 
низкая плотность населения, правительственный протекционизм в области 
колонизационной политики привлекали в Сибирь все новые и новые массы 
мигрантов. Мировая война и революция внесли в переселенческое движение 
новые стимулы. Для большинства переселенцев обустройство в Сибири стало 
представляться едва ли не единственным способом выжить вследствие товарного и продовольственного голода, обрушившегося на центральные и западные губернии России. 
Для самой Сибири массовый приток беженцев и переселенцев из Европейской России в 1917 – 1918 гг. носил катастрофические последствия. К 
этому моменту в Сибири существовал отлаженный механизм местных учреждений Министерства земледелия и колонизации, в обязанности которых как 
раз и входила задача приема, организации и обустройства переселенцев. 
Приток людских ресурсов, главным образом из сельскохозяйственных рай

онов страны, долгие годы подряд воспринимался как благо. Неосвоенные 
богатства Сибири нуждались в рабочих руках; развитие промышленности, 
строительство транспортных артерий, крупнейшей из которых являлась Великая Сибирская магистраль, влекли за собой увеличение спроса на продукты питания, тягловую силу, лес, металл. Переселенцы пользовались многочисленными льготами и субсидиями, что позволяло им в довольно короткие 
сроки создавать и развивать личные хозяйства.  
Немаловажным фактором в переселенческой политике российского 
правительства являлся фактор геополитический. Сезонные рабочие из Китая, 
разбалансировавшие рынок труда в Сибири, экономическое давление японского и китайского бизнеса на приграничные области России  все эти факторы заставляли российские власти заботиться об освоении малозаселенных 
областей Сибири и Дальнего Востока в целях обеспечения экономической и 
военной безопасности страны. 
Гражданская война привнесла в миграционные процессы свои особенности. Переселенцев, пользовавшихся государственной поддержкой, ориентированных на создание в Сибири крепких крестьянских хозяйств и имевших для этого физические и материальные ресурсы, сменили потоки беженцев, принесшие в этот регион экономический и демографический кризис.  
Временное Сибирское правительство и Всероссийское (Омское) правительство адмирала А.В. Колчака стремились преодолевать создавшийся 
кризис. Вместе с тем, стремление сибирских властей к проведению единой 
централизованной миграционной и колонизационной политики наталкивалось на препятствия, которые им так и не суждено было преодолеть.  
Одной из первых проблем, вставших перед Временным Сибирским 
правительством в вопросе управления миграционными потоками в Сибири, 
оказалась проблема организационная. Проблема эта в значительной степени 
была усугублена действиями советских властей, шаги которых в миграционной сфере отличались поспешностью и необдуманностью. Местные учреждения Министерства земледелия и колонизации в Сибири были распущены, 
их квалифицированный и опытный персонал остался не у дел, а процесс переселения, активизировавшийся в конце зимы 1917  1918 гг., оказался фактически неуправляемым. В первую очередь прекращалась деятельность статистических органов. Так, в феврале 1918 г. появилось указание Технического совета Восточного района заведующему Восточным районом о закрытии 
статистических отделений Министерства земледелия и колонизации. В указании говорилось: «Предлагается к 1 марта закрыть Куенгинский и Стретенский пункты, уволить обслуживающих их лиц и принять меры к охране зданий и имущества пунктов. К 1 же марта должно быть ликвидировано Статистическое отделение и регистратура на Иркутском пункте с увольнением 
служащих этих  отделений от занимаемых должностей… Обработка статистического материала и регистратура впредь до улучшения финансового положения страны прекращается…»1 Это решение привело к практически пол

ному прекращению работы по сбору и анализу статистической информации о 
миграционных процессах в Сибири.  
По этой причине при исследовании демографических процессов в 
Сибири этого периода приходится довольствоваться лишь косвенными источниками. К таковым относятся: 1) финансовые отчеты переселенческих 
пунктов о суммах, истраченных на питание беженцев и переселенцев, 2) текущая документация и отчеты Российского общества Красного Креста и других благотворительных организаций, осуществлявших помощь беженцам в 
этот период, 3) документы управлений железных дорог, отражающие количество перевезенных пассажиров. Все эти источники отличаются значительной 
степенью тенденциозности, и доля фальсифицированных данных, содержащихся в них, весьма велика. Так, отчетность благотворительных организаций 
очень часто завышалась в целях получения дополнительных бюджетных ассигнований на помощь беженцам, и в итоге приписки «мертвых душ», якобы 
получивших помощь, были явлением обычным. Отчетность железнодорожных властей о количестве перевезенных пассажиров также не могла быть 
сколько-нибудь достоверной, поскольку далеко не все пассажиры покупали 
билеты; гораздо чаще, как это хорошо известно, поезда брались с боем, особенно начиная с весны 1918 г., когда объективный учет беженцев и переселенцев, проезжавших по железным дорогам, стал практически невозможен. 
Позднее ситуация только усугублялась. Так, в январе 1919 г. один из районных отделов колонизации констатировал в телеграмме в Омск, что 
«…регистрация затрудняется противодействием  военнопленных, прибывающих часто малыми партиями, спешащими даже на буферах и тормозах. 
Необходимы меры упорядочения…».2 
С приближением весны 1918 г. резко возросло переселенческое движение за Урал. Крестьяне стремились прибыть к новому месту жительства к 
началу весенне-полевых работ. Голод, безработица и нужда малообеспеченных слоев населения, стремление к наживе и более выгодному использованию капитала для зажиточных слоев явились движущими силами переселенческого движения в первой половине 1918 г. Под видом переселенцев ехало 
также большое количество мешочников. В Европейской России пуд зерна 
или муки стоил 150 – 200 руб., за Уралом в городах – 15 – 20, а в деревнях 
всего 6 – 7 руб. 
Главный поток переселенцев в Сибирь и Среднюю Азию направлялся из северо-западных и западных губерний (Тверской, Могилевской, Минской, Витебской), а также из Среднего Поволжья. Уездные и губернские советы осаждала масса желающих переселиться. Типичными для того периода 
времени были телеграммы такого содержания: «Вследствие голода в губернии настоятельно прошу разрешения переселения в Сибирь. Толпы голодных 
осаждают совет, требуя пропуска».3 
Железнодорожный транспорт не обеспечивал перевозку переселенцев. В принятом в апреле 1918 г. специальном обращении «От Совета Народ

ных комиссаров» говорилось, что, «выезжая с мест отдельными семьями или 
небольшими группами, переселенцы, по мере приближения к Уралу, сливаются в огромный людской поток. Расстроенные за время войны и демобилизации армии железные дороги не имеют возможности перевезти переселенцев с кладью. На узловых передаточных станциях скопляются тысячи едущих. Сибирские города и поселения, ближайшие к железной дороге, переполнены. Многие из них не принимают вновь приезжающих. Уже начались 
эпидемии».4 
Местные органы Советской власти за Уралом обычно занимали резко отрицательную позицию к приему новых переселенцев из Европейской 
России отчасти потому, что еще оставалось «неземлеустроенным» большое 
число ранее прибывших переселенцев и местных жителей, отчасти из-за процветавших местнических настроений. Нередко переселенцы, которым удавалось занять пригодное для жилья помещение, становились самыми активными противниками обустройства вновь прибывших беженцев. Сохранилось 
письмо переселенцев в местный штаб Красной армии с жалобой на действия 
начальника переселенческого пункта, пытавшегося принять и обустроить 
прибывавших в Екатеринбург крестьян. Жалобщики обвиняли его во всех 
смертных грехах, добиваясь одной единственной цели – помешать размещению в том месте, где они жили, новых переселенцев.5 
Переселенческая волна весной 1918 г. быстро нарастала. К апрелю 
возникли серьезные трудности с перевозкой переселенцев по железным дорогам. НКВД РСФСР 1 апреля 1918 г. издал распоряжение всем губернским 
Советам прекратить выдачу переселенческих свидетельств и всякое разрешение на переселение до создания благоприятных условий. Однако это решение 
не оказало влияния на интенсивность движения. Пришлось сделать вывод, 
что запретительными мерами переселение прекратить невозможно. 
По данным екатеринбургской регистрации, из северо-западных и 
приуральских областей по Пермской железной дороге проследовало на Восток с января по май 1918 г. 52 622 переселенца, а по СамарскоЗлатоустовской железной дороге за этот же период времени, по данным Челябинской регистрации, около 150 тыс. переселенцев. 
Мятеж Чехословацкого корпуса в мае 1918 г. и последовавшее свержение Советской власти за Уралом приостановило развернувшееся массовое 
переселенческое движение на восток. Переселенческий вопрос в связи с начавшейся Гражданской войной и свержением Советской власти за Уралом 
фактически снимается с повестки дня правительством большевиков.6 
Вместе с тем, переселенческий вопрос отнюдь не снимался с повестки дня Временного сибирского правительства, Уфимской директории и, 
главным образом, правительства Колчака, которые вынуждены были решать 
огромное количество задач, связанных с проблемой беженцев. 
Проблема «желтой угрозы», «желтого труда», «желтых рабочих» заставляла российское правительство до 1917 г. неустанно заботиться о заселе

нии и освоении азиатской части России, о создании демографического противовеса агрессивной экономической политике ближайших восточных соседей. В 1918 – 1919 гг. Сибирь испытывала на себе сильное экономическое 
влияние двух азиатских соседей: Японии и Китая. Японский финансовый 
капитал стремился занять доминирующее положение на рынке банковских 
услуг Азиатской России. Сибирь и Дальний Восток периода Гражданской 
войны представляли собой в этом смысле прекрасный объект для вложения 
денег: полуразрушенная банковская система, слабая национальная валюта, 
продолжающая стремительное падение на фоне острой нехватки денежных 
знаков. Японские банки не преминули воспользоваться сложившейся ситуацией. Так, в декабре 1918 г. три банка с японским капиталом  ГонконгШанхайский, Индо-Китайский и Индустриальный   предприняли попытку 
осуществить эмиссию собственных денежных знаков и пустить их в обращение на территории Сибири и Дальнего Востока России.7 Такие попытки 
предпринимались и позднее, в 1919 г., когда Гонконг-Шанхайский банк, уже 
в одиночку, приступил к выпуску бон, курс которых был жестко «привязан» 
к курсу японской иены. Эти боны призваны были стать альтернативой стремительно обесценивавшемуся российскому рублю. Новый финансовый инструмент оказался с восторгом принятым сибирскими спекулянтами, в результате чего курс российского рубля упал в очередной раз.8 
Экономическое влияние Китая было иным. Его опасность состояла, 
главным образом, в огромном количестве китайских рабочих, мигрировавших по территории Сибири и Дальнего Востока в поисках заработка. Так, за 
период с 1 января по 18 марта 1918 г. только через Екатеринбург проследовало на Восток 17 902 «желтых» рабочих. За этот же период времени было зарегистрировано всего 256 российских переселенцев и 86 беженцев.9 Разумеется, приведенные цифры не отражают объективно существовавшую ситуацию в миграции населения Сибири и Дальнего Востока в 1918 г. – такая пропорция была порождена совершенно конкретными причинами: обострение 
экономического кризиса в России и возникшем в связи с этим оттоком иностранных рабочих на родину. В то же время, приведенные цифры дают некоторое представление о тех масштабах, которых достигала трудовая миграция 
в Сибирь из соседних азиатских государств. 
Трудовая миграция иностранных рабочих была сопряжена еще с одной проблемой. Хронический дефицит наличных денег в Сибири обострялся 
вывозом капитала за пределы России. Происходил этот процесс в самых различных формах, в том числе  наличными купюрами, что обуславливалось 
широким проникновением российского рубля на финансовые и товарные 
рынки Китая и Монголии. Так, в письме управляющего Русско-Азиатского 
банка в Шанхае на имя российского генерального консульства в Шанхае от 
12 июля 1919 г. отмечалось, что «…вероятное количество обращающихся в 
Китае рублей… никак не менее 500 млн.»10 И масса русских денег в Китае 

продолжала увеличиваться. Рост ее происходил за счет не прекращавшегося 
вывоза дензнаков из России и за счет массовой подделки российских кредитных билетов. 
 
Китайская предприимчивость на этом поле деятельности достигала 
поистине впечатляющих масштабов. В секретной телеграмме управляющего 
генеральным консульством в Харбине на имя российского посланника в Пекине от 21 июля 1919 г. говорилось следующее: «…По имеющимся в генеральном консульстве доверительным сведениям, Русско-Азиатским банком 
несколько времени тому назад были получены образцы обязательств Государственного казначейства 1000 и 5000-рублевого достоинства. По получении образцов дирекцией банка был предпринят осмотр кассы для выяснения 
– насколько ранее принятые обязательства соответствуют образцам. При 
этом оказалось, что в кассе имеются обязательства 1000 и 5000-рублевого 
достоинства семи видов и 14 разновидностей, из коих ни один не соответствует вполне присланным образцам».11 
Сибирские правительства, несмотря на краткий период нахождения у 
власти, сознавали существовавшую угрозу и пытались искать пути ее предотвращения. В сентябре 1918 г. Колонизационным отделом Комитета экономической политики Временного Сибирского правительства была подготовлена программа мероприятий по ослаблению демографического и экономического давления соседних азиатских государств. 
 
Вместо прежней практики обустройства возможно большего количества людей на первый план выдвигался принцип устройства на сибирских 
землях «крепкого цветущего мелкого хозяйства». Особый акцент делался на 
проблеме колонизации окраин. Авторами подчеркивалось, что «здесь в особенности сильно проявляются обстоятельства, которые должны заставить 
колонизационное ведомство отступить от своих общих колонизационных 
идеалов. Именно здесь первенствующую роль начинают играть политические 
моменты. В особенности это имеет место в отношении Дальнего Востока». 12 
 
В качестве мер по «закреплению» за Россией окраин предполагалось 
наладить их тесные связи с европейской частью страны путем «спешной» 
постройки новых железнодорожных линий, подготовки оборонительной системы, требующей увеличения численности населения на окраинах, освоения 
«русским элементом» земель и иных экономических ресурсов «во избежание 
стихийного захвата их иностранцами, особенно желтыми».13  
 
Из документа следует, что авторами подразумевался вовсе не «физический» захват территории России войсками японских интервентов. Речь шла 
о захвате экономическом, который уже представлял собой вполне оформившуюся тенденцию. Пограничные области Приморья, Читинский, Иркутский, 
Новониколаевский районы в полной мере испытывали на себе экономическую экспансию юго-восточных соседей. Предприятия торговли, обслуживания, меняльные конторы, банки, промышленные производства, принадлежавшие выходцам из Китая и Японии, уверенно завоевывали российский 

рынок.14 Крупный японский и китайский бизнес, ориентированный на экспортно-импортные операции, также проявлял большую активность. Внешнеторговый баланс российско-японской торговли в сентябре 1919 г. выражался 
следующими показателями: японский экспорт в Россию  2 635 900 иен; импорт из России  428 088 иен. Общий экспорт с января 1919 г. составил 58 
879 643 иены. Вывезено из России товаров было всего на 3 651 271 иену. 
Особенно показательна структура экспорта в Россию: помимо продукции 
текстильной промышленности, составлявшей основную долю экспорта, в 
Россию ввозились даже репчатый лук и кожа.15 Такая ситуация порождала 
опасность превращения Сибири и Дальнего Востока России не просто в 
сырьевой придаток азиатских соседей, но в недалекой перспективе грозила 
их отделением от России. 
 
Такого рода опасность в полной мере осознавалась Временным Сибирским и, позднее, Омским правительством адмирала Колчака. Поэтому 
вопросы геополитики занимали далеко не последнее место в их деятельности. 
В сентябре 1918 г. Колонизационным отделом отмечалось, что «возможное 
перемещение мирового центра с берегов Тихого океана на берега Атлантического океана делает для нас особенно ценным обладание нашими дальневосточными областями. Потери здесь могут стать непоправимыми и ничем невознаградимыми; от этого, быть может, зависит вся судьба России». И далее: 
«При намечении соответствующих работ уже нельзя руководиться соображе-
ниями коммерческой и даже экономической их выгодности, как в общем случае земледельческой колонизации; во главу угла здесь должны лечь соображения политические.16 
 
Приоритет «политических соображений» предполагал фактический 
отказ от существовавшей до 1917 г. колонизационной практики, включавшей 
в себя разработку четких и продуманных планов колонизации Сибири и 
Дальнего Востока, поиск, оценку и обустройство пригодных для заселения 
земель, создание на заселенных территориях крепких крестьянских хозяйств. 
Гражданская война, экономический кризис и «желтая угроза», наряду с 
«красной», вынуждали антибольшевистские сибирские власти разрабатывать 
планы создания «любой ценой» своего рода «демографического противовеса»: «Для колонизационного ведомства здесь и ставятся две, отчасти смешивающиеся задачи – привлечение людей и освоение земель. Количественное 
задание здесь должно преимуществовать перед качественным (Курсив 
наш.- В.М.). От стремления к подбору наиболее желательного контингента 
переселенцев и насаждения крепких зажиточных хозяйств здесь приходится 
отказываться. Вместе с тем, именно на дело окраинной колонизации государственные средства должны быть брошены особенно щедро».17 
 
Колонизацию окраин предполагалось осуществлять по двум основным направлениям: земледельческому и промышленному. Для земледельческой колонизации должен был подготавливаться земельный фонд, который 
соответствовал бы по объему и качеству потребностям колонистов. Вместе с