Скептицизм и вера Чехова

В. Я. Линков
СКЕПТИЦИЗМ  
И ВЕРА ЧЕХОВА 
Монография
2-е издание, переработанное и дополненное
Москва
Издательство «ФЛИНТА»
2025

УДК 821.161.1’06
ББК  83.3(2=411.2)5 Чехов А.П.
         Л59
Рецензенты:
канд. филол. наук, член Чеховской комиссии РАН А.П. Кузичева;
канд. филол. наук, доцент,  
доцент департамента филологии ИГН МГПУ Е.Ю. Полтавец
Л59        
Линков В. Я.
Скептицизм и вера Чехова : монография / В. Я. Линков. —  
2-е изд., перераб. и доп. — Москва : ФЛИНТА, 2025. — 155 с. —
ISBN 978-5-9765-5544-0. — Текст : электронный.
Монография посвящена малоизученным проблемам творчества А. П. Чехова: скептицизму и вере. Для писателя скептицизм был не самоцелью, а только «методом» поиска истины. 
В работе раскрывается уникальность художественной задачи 
Чехова, поставившего вопрос о критериях истинной веры.
Для студентов, аспирантов, преподавателей, широкого круга 
читателей.
УДК 821.161.1’06
ББК  83.3(2=411.2)5 Чехов А.П.
ISBN 978-5-9765-5544-0	
© Линков В. Я., 2025	
© Издательство «ФЛИНТА», 2025

Содержание
Введение.....................................................................................................4
«СКУЧНАЯ ИСТОРИЯ» 
«Королевское» и «рабское» самосознание человека...........................39
«ДУЭЛЬ» 
Повесть решенных вопросов.
................................................................71
«ЧЕРНЫЙ МОНАХ» 
Проблема скуки и радости жизни....................................................... 96
«МОЯ ЖИЗНЬ» 
«Каждый малейший шаг наш имеет значение...».............................120
Заключение.
...........................................................................................136
Приложение. Лев Шестов — критик Чехова.
....................................141
Именной указатель...............................................................................152

Введение
В сущности, когда мы читаем 
<...> художественное произведение нового автора, основной вопрос, 
возникающий в нашей душе, всегда 
такой: «Ну-ка, что ты за человек? 
И чем отличаешься от всех людей, 
которых я знаю, и что можешь мне 
сказать нового о том, как надо смотреть на нашу жизнь?»
Л. Толстой. Предисловие 
 
к сочинениям Гюи де Мопассана
Писатель — порождение своей эпохи. Это такая же банальность как то, что Волга впадает в Каспийское море. Отсюда 
следует, чтобы познать писателя, необходимо знать историю 
его времени. Предполагается, что существуют исторические 
труды и документы, которые помогут нам в этом. Несомненно, 
без них трудно обойтись в изучении литературы. Но писатель 
не только порождение, но также отражение и постижение своего времени. Большой писатель, тем более великий, отличается 
тем, что открывает самые глубокие черты общества и человека, 
неизвестные ранее, и его творчество само служит источником 
знаний для ученых-историков. О том, о новом, сказанном им, 
мы можем узнать только у него. Новое, увиденное писателем в 
реальной действительности, вынуждает его находить для воплощения в слове и новые, «новаторские» средства и приемы. 
Уникальность исторической духовной ситуации является первопричиной творчества писателя, которая в нем и запечатлена. Но 
в полной мере его своеобразие открывается из сопоставления 
с предшественниками и теми, кто пришел после него, вплоть 
- 4 -

Введение
до наших современников. В отношении Чехова это особенно 
справедливо в силу его радикального отличия и своеобразия, 
которое бросалось в глаза уже его современникам, создавшее 
ему прочную репутацию новатора по преимуществу. Чехов по 
устоявшемуся общему мнению писатель, открывший новые пути 
в литературе. Его творчество было не поворотом, а переворотом, 
отказом от многого, что считалось совершенно обязательным, 
и появлением ранее неизвестных приемов, тем и образов. По 
радикальности обновления литературы он стоял выше таких 
гениев, как Л. Толстой и Достоевский. Но в то же время признавал их превосходство над собой и всем своим поколением 
писателей. И эта двойственность ведет нас в глубинную суть 
его творений. Чехов ясно видел и точно формулировал, в чем 
он и его сверстники уступали предшественникам. «Вспомните, 
что все писатели, которых мы называем вечными или просто 
хорошими и которые пьянят нас, имеют один общий и весьма 
важный признак: они куда-то идут и Вас зовут туда же, и Вы 
чувствуете не умом, а всем своим существом, что у них есть 
какая-то цель <...> А мы? Мы! Пишем жизнь такою, какая она 
есть, а дальше — ни тпрру ни ну...»*.
Потеря цели, по убеждению Чехова, была «болезнью, которая 
для художника хуже сифилиса и полового истощения» (15, 444). 
В советское время к этим словам не относились с достаточной 
серьезностью, поскольку речь шла, по общему убеждению, всего 
лишь о кратком историческом эпизоде, после которого искусство 
обрело цель, что было ему свойственно во все времена. Причину 
«болезни» полагали в эпохе 80-х, эпохе «безвременья», когда, в 
отличие от 60-х годов, в обществе не было ведущей социальноисторической идеи.
В наше время когда-то важнейший дискуссионный вопрос о 
цели искусства как-то сошел на нет, потерял актуальность, его 
не обсуждают в силу признания бесполезности и ненужности 
* Чехов А. П. Полн. собр. соч.: в 20 т. М.: ОГИЗ, 1944. Т. 15. С. 444. 
 
(В дальнейшем во всей работе ссылки даны по этому изданию с указанием тома и страницы в тексте.)
- 5 -

Введение
самого понятия «цели искусства». Считается, что вопрос решен 
окончательно, и споры о нем остались в прошлом. Но в действительности ясности здесь нет. И необходимо найти причину, по 
которой важнейшая в прошлом категория вышла из практики 
осмысления литературы, и Чехов здесь незаменим.
Что он понимал под «целями» в литературе? «У одних, 
 
смотря по калибру, цели ближайшие — крепостное право, 
 
освобождение родины, политика, красота <...> у других цели 
отдаленные — бог, загробная жизнь, счастье человечества 
 
и т. п.» (15, 446). «Крепостное право», критика и протест против 
него воодушевляла русских писателей — и Пушкина, и Грибоедова, и Тургенева, и Некрасова. «Красота» была главной целью 
для Фета. «Калибру» цели соответствует масштаб писателя: очевидно, что «отдаленные», по сути религиозные — привилегия 
великих. И в этом Чехов был в полном согласии с общепринятой 
точкой зрения, установившейся в древности и разделяемой его 
предшественниками, Достоевским и Л. Толстым. На таком понимании искусства была построена теория Гегеля.
Он свою беспрецедентную по глубине и широте охвата проблем «Эстетику» построил на материале искусства от Античности до своей современности. В ней он рассмотрел в развитии 
все существовавшие в истории концепции искусства, показав 
частичную правоту и ограниченность каждой. Несомненно гегелевская «Эстетика» самая авторитетная. Его теория включила 
все богатство европейской эстетической мысли, став итогом ее 
развития. Искусство «лишь тогда разрешает свою высшую задачу, 
когда выступает в один общий круг с религией и философией 
и является только одним из способов осознания и выражения 
божественного, глубочайших человеческих интересов, всеобъемлющих истин духа»*.
Л. Толстой в трактате «Что такое искусство?» пишет, что искусством пронизана вся человеческая жизнь. Украшение жилища, одежды; шутки, поговорки, колыбельные, трудовые, сва* Гегель Г. В. Ф. Эстетика: в 4 т. М.: Искусство, 1968. Т. 1. С. 13.
- 6 -

Введение
дебные песни сопровождают человека на всем его земном пути. 
Но, помимо такого бытового искусства, существует и другое, 
которому «всегда все люди» придавали «особенное значение» 
«и эту-то малую часть всего искусства называли искусством в 
полном смысле этого слова»*. Его назначение, цель в передаче 
«чувств, вытекающих из религиозного сознания людей»**, которые лежат в основе истины, открывающей человеку смысл 
жизни. Религия и есть выражение высшего понимания жизни, 
«доступного в данное время и в данном обществе лучшим передовым людям»***. Религия была не только защитой человека от 
смерти и духовной опорой личности, но и регулятором общественной и государственной жизни. Для Достоевского поэт высшего 
 
ранга — пророк, возвещающий божественные истины: «...в “Илиаде” Гомер дал всему древнему миру организацию и духовной, 
и земной жизни в такой же силе, как Христос новому»****. Такая 
наивысшая из всех возможных оценка дела поэта была высказана еще в древности, о чем напомнил Гегель: «Здесь уместно 
еще раз вспомнить великое изречение Геродота: Гомер и Гесиод 
создали для греков богов»*****.
Итак, поэты давали человечеству высшие всеохватывающие 
представления об Универсуме в целом и месте в нем человека, из которых вытекали законы и правила всей его жизни от 
рождения до смерти. В соответствии с религиозным учением 
человека встречали, когда он входил в этот мир и провожали, 
когда уходил. Л. Толстой и Достоевский были религиозными 
писателями, они сохранили верность высшему назначению искусства в эпоху «неверия и сомнения» (Достоевский) и создали 
уникальные произведения, которых, по нашему мнению, не было 
ни до, ни после них. Только у них мы находим образы героев, 
* Толстой Л. Н. Собр. соч.: в 22 т. М.: Худ. лит., 1978—1985. Т. 15. С. 90.
** Там же.
*** Там же.
**** Ф. М. Достоевский об искусстве. М.: Искусство, 1973. С. 374.
***** Гегель Г. В. Ф. Эстетика: в 4 т. М.: Искусство, 1968. Т. 1. С. 13.
- 7 -

Введение
преодолевших безверие и обретших высшую всеобъемлющую 
истину, героев, нашедших Бога.
Не для украшения Л. Толстой к «Анне Карениной», а 
 
Достоевский к «Братьям Карамазовым» взяли эпиграфами 
 
цитаты из Библии. В их романах действительно, можно сказать, реалистично показано действие в человеческой жизни 
законов, установленных Богом, то есть несомненных и обя- 
зательных.
Но что же Чехов? Как он отнесся к достижениям своих старших 
коллег. Их религиозную веру в Бога он не признал истиной, хотя 
какое-то недолгое время разделял взгляды Толстого. «Для меня 
Толстой уже уплыл, его в душе моей нет, и он вышел из меня, 
сказав: се оставляю, дом ваш пуст» (14, 182). «Пуст», а это означает, что Чехов не сменил веру, а отказался от нее сознательно 
и принципиально. Не мог он опереться и на религиозные идеи 
Достоевского. Когда Дягилев, явно рассчитывая на сочувствие 
в письме к Чехову заявил, что будущее современной культуры 
зависит от религиозных исканий, Чехов ответил: «Теперешняя 
культура — это начало работы во имя великого будущего, работы, которая будет продолжаться ...может быть, еще десятки 
тысяч лет для того, чтобы хотя в далеком будущем человечество познало истину настоящего бога, то есть не угадывало бы, 
не искало бы в Достоевском, а познало ясно, как познало, что 
дважды два есть четыре» (19, 407). Разумеется, ни Толстой, ни 
Достоевский никогда не согласились бы с тем, что Бога можно 
познать с точностью простейшего математического исчисления. 
Но для нас в данном случае это неважно. Важен сам факт непризнания Чеховым религиозных исканий современности, в 
том числе и известного, возникшего в то время философскорелигиозного общества, возглавляемое которым движение, по 
мнению писателя, «есть пережиток, уже почти конец того, что 
отжило или отживает» (20, 119).
Из признаний Чехова разных лет нам открывается главная его проблема как писателя и человека. «Политического, 
религиозного и философского мировоззрения у меня нет... — 
 
- 8 -

Введение
1888 год. <...> я давно растерял свою веру и только с недоумением поглядываю на всякого интеллигентного верующего» 
 
(20, 119) — 1903 год. Ничего подобного до Чехова не говорил 
ни один русский писатель. Перед нами совершенно новое явле- 
ние — черта времени, пограничный знак на рубеже новой эпохи не только в литературе, но и в истории. Нам прежде всего 
следует разобраться с тем, что такое «мировоззрение», и что под 
ним понимал Чехов. Слово это появилось, в привычном для нас 
смысле, сравнительно недавно, в начале XIX в. в Германии*. 
 
В России, как, видимо, и во всем мире, оно стало чрезвычайно 
популярно где-то в 40-е годы. Пушкину оно было неизвестно: 
в его словаре оно отсутствует. «...под мировоззрением разумеют 
не только восприятие взаимосвязи вещей природы, но одновременно объяснение смысла и цели человеческого вот-бытия 
и, тем самым, истории. Мировоззрение всегда заключает в себе 
жизневоззрение»**.
«Смысл и цель» жизни человека не мыслятся вне истории, 
концепция которой была центром основных мировоззрений 
эпохи, вдохновляемой идеей разрушения старого и создания 
нового мира по «научной» теории. Все русские писатели XIX в. 
до Чехова имели определенную концепцию истории, свой взгляд 
на нее. Пушкин и Гоголь были историками-исследователями. 
Гончаров, Тургенев, Достоевский, Чернышевский, Л. Толстой, 
Лесков вели нередко полемику в своих произведениях по проблемам истории. Л. Толстой, как известно, отдал немало страниц 
в «Войне и мире» для изложения своей философии истории и 
критике общепринятых на нее взглядов. Белинский дал точное определение: «Век наш — по преимуществу исторический 
век»***. Все крупные русские романисты XIX в. принадлежали 
«историческому веку» и трактовали действительность истори* См.: Хайдеггер М. Основные проблемы феноменологии. СПб.: Высшая религиозно-философская школа, 2001. С. 7.
** Там же. С. 8.
*** Белинский В. Г. Избранные философские произведения. М.: ОГИЗ: 
Гос. изд-во полит лит., 1941. С. 267.
- 9 -

Введение
чески. Историзм был господствующим воззрением в реализме 
XIX в. и прежде всего в главном жанре эпохи — романе как в 
России, так и в Европе.
Для Чехова история не имела такого значения, как для его 
предшественников, веривших в историческое развитие, способного решить проблемы современности и ответить на чаяния 
человечества в ближайшее время. Белинский, бывший, можно 
сказать, фанатиком прогресса, писал: «Завидуем внукам и правнукам нашим, которым суждено видеть Россию в 1940-м году — 
стоящею во главе образованного мира, дающею законы и науке 
и искусству и принимающую благоговейную дань уважения от 
всего просвещенного человечества»*.
Его последователь, Чернышевский был убежден, что золотой век наступит гораздо раньше, и уже его современники будут жить в обществе всеобщего и беспрерывного счастья для 
всех. Конечно, это были крайности историзма, разделявшегося сторонниками радикальных, революционных идей. Но и 
 
Достоевский, стойкий борец с ними, также верил в исторический 
прогресс. «Я не хочу мыслить и жить иначе как с верою, что 
все наши девяносто миллионов русских, или сколько их тогда 
будет, будут образованы и развиты, очеловечены и счастливы»**. 
 
Достоевский справедливо называет свое убеждение верой. 
 
Хотя и Л. Толстой, как и Достоевский, критиковал идею прог- 
ресса, — веру в него разделял, что говорит о фундаментальном 
статусе историзма, объединяющего такие во всем разные фигуры, 
как Белинский и Чернышевский с одной стороны, Л. Толстой 
и Достоевский — с другой.
Чехов от лица своего поколения писателей утверждал: «Политики у нас нет, в революцию мы не верим, бога нет» (15, 446). Вера 
в революцию и бога были двумя основными формами идейных 
направлений в русском обществе и литературе. Они были тем, 
* Белинский В. Г. Полн. собр. соч.: в 12 т. М.; Л.: Госиздат, 1926. 
 
Т. 12. С. 224.
** Достоевский Ф. М. Полн. собр. соч.: в 30 т. Л.: Наука, 1972—1990. 
Т. 24. С. 127.
- 10 -