О художественной онтологии русской прозы: Опыт понимания

В.Ш. Кривонос
О ХУДОЖЕСТВЕННОЙ ОНТОЛОГИИ
РУССКОЙ ПРОЗЫ
Опыт понимания
Монография
Москва
Издательство «ФЛИНТА»
2025

УДК 821.161.1ʺ18-19ʺ
ББК  83.3(2=411.2)5-6
         К82
К82        
Кривонос В.Ш. 
 
О 
художественной 
онтологии 
русской 
прозы: 
Опыт 
понимания : монография  /  В.Ш. Кривонос. — Москва : ФЛИНТА, 
2025. — 216 с. —  ISBN 978-5-9765-5512-9. — Текст : электронный.
В монографии сделана попытка раскрыть специфику художественной онтологии и выяснить, какие присущие филологии герменевтические стратегии применимы для ее изучения и интерпретации. Предметом изучения стали специально отобранные (в соответствии с решаемыми автором задачами) образцы русской прозы  
XIX—XX веков, которые рассматриваются в онтологической перспективе и с учетом присущей им онтологической проблематики, 
а также путем выделения принципиально значимых для их структурно-смысловой организации онтологических аспектов.
Книга предназначена для преподавателей, аспирантов и студентов филологических факультетов вузов и всех интересующихся историей русской литературы. 
УДК 821.161.1ʺ18-19ʺ
ББК  83.3(2=411.2)5-6
ISBN 978-5-9765-5512-9	
© Кривонос В.Ш., 2025	
© Издательство «ФЛИНТА», 2025

Оглавление
Введение................................................................................................................4
Глава 1. «МИРГОРОД» Н.В. ГОГОЛЯ В ОНТОЛОГИЧЕСКОЙ 
ПЕРСПЕКТИВЕ...................................................................................................9
1.1. Место и сюжет в «Старосветских помещиках».
...................................9
1.2. Образы смерти в «Тарасе Бульбе»....................................................... 21
1.3. «Вий»: структура и смысл....................................................................33
1.4. Повествование и абсурд в «Повести о том, как поссорился 
Иван Иванович с Иваном Никифоровичем» ............................................52
Глава 2. ОНТОЛОГИЧЕСКИЕ АСПЕКТЫ 
«ГЕРОЯ НАШЕГО ВРЕМЕНИ» М.Ю. ЛЕРМОНТОВА................................66
2.1. Случай и судьба в «Тамани».
................................................................66
2.2. Мотив маски в «Княжне Мери».
..........................................................76
2.3. Текст судьбы в «Фаталисте».
................................................................87
2.4. Печорин: смерть героя.
........................................................................ 101
Глава 3. ОНТОЛОГИЧЕСКАЯ ПРОБЛЕМАТИКА 
РУССКОГО РОМАНА..................................................................................... 115
3.1. Сон Свидригайлова в романе Ф.М. Достоевского 
«Преступление и наказание».................................................................... 115
3.2. Архетипические образы и мотивы 
в «Господах Головлевых» М.Е. Салтыкова-Щедрина............................ 132
3.3. Сюжет дороги в романе Л.Н. Толстого «Воскресение».................. 141
3.4. Сновидческая реальность в романе 
Д.С. Мережковского «Антихрист (Петр и Алексей)».
............................ 150
Глава 4. О ХУДОЖЕСТВЕННОЙ ОНТОЛОГИИ 
А.И. СОЛЖЕНИЦЫНА.
.................................................................................. 165
4.1. Реальность зла в «Одном дне Ивана Денисовича».
.......................... 165
4.2. Два локуса памяти в романе «В круге первом»............................... 177
4.3. Онтология границы в «Раковом корпусе»........................................ 191
4.4. Типы революционеров и онтология революции 
в романе «Август четырнадцатого».........................................................202
Заключение.
....................................................................................................... 214

Введение
Понятие «художественная онтология», сравнительно недавно вошедшее в научный обиход, но весьма активно используемое в исследованиях последнего времени, стало устойчивым элементом языка филологии и приобрело (пусть и не получив пока строгого определения, что 
не говорит еще о его научной уязвимости1) статус научного термина2. 
Сложнее обстоит дело с пониманием специфики художественной онтологии. Если вспомнить концептуальное представление об онтологии 
как учении о сущем, в центре которого фундаментальные принципы 
устройства бытия, то необходимо выяснить, какого рода сущности 
входят в сферу художественной онтологии и какие присущие филологии герменевтические стратегии применимы для их изучения и интер- 
претации.
В онтологической картине мира, формируемой художественной литературой, выделяются и высвечиваются, как было специально отмечено, 
«проблемы отношений Бога, мира и человека»3, как эти отношения выражаются и воплощаются в том или ином произведении. Это значит, что 
перед филологом, приступающим к изучению художественной онтологии, встает задача раскрыть такие особенности устройства рассматриваемых произведений, когда оказывается возможным погружение в их 
1 Такого рода ситуации отнюдь не редкость в филологии, на что указывает 
история понятий, содержание и смысловой объем которых были определены 
далеко не сразу, поскольку существенно различались приемы их употребления. 
См.: Кривонос В.Ш. Б.О. Корман и М.М. Бахтин: спор об авторе // Филологический журнал. 2005. № 1. С. 173—181.
2 Ср. замечания о своеобразии художественной онтологии Достоевского и 
Тютчева: Исупов К.Г. Судьбы классического наследия и философско-эстетическая культура Серебряного века. СПб., 2010. С. 10, 160.
3 Там же. С. 11.
4

Введение
«смысловую глубину»1, где открывается взаимосвязь и взаимодействие 
глубинных смыслов. 
Имеются в виду прежде всего смыслы, восходящие как к библейской 
символической образности и к связанным с ней литературным и культурным символам, так и «к исходным архетипическим традициям»2, 
смыслы, уходящие корнями в мифологическую архаику, связь с которой 
не выводится, как правило, на поверхность повествования, но скрыта 
в глубине текста. 
Изучая отражение в художественной онтологии (распознаваемое в 
структуре образов, сюжетных ходах и сплетении мотивов) онтологии 
библейской и мифопоэтической, филолог, как показывает практика, 
обращает специальное внимание не только на следы «прямого влияния текста на текст», но и на «...явления сверхличной памяти культуры 
при передаче смысловых комплексов без контактного влияния текста 
 
на текст»3. 
Сразу отметим, что подход филолога к изучению художественной онтологии существенно отличается от подхода к ней философа. Так, последний, бросив онтологический взгляд на русскую литературу, прямо указывает на преобразование литературного дела «в дело философское», 
причем возможным для него как для читателя оказывается «...понимание 
и узнавание в мире автора черт своего собственного мирочувствия»4. 
В качестве «интеллектуальной стратегии», отвечающей задачам исследования, предложена «онтологическая поэтика», представляющая собой вариант «философского или так называемого “глубинного” анализа текста»5. 
Интерпретатора, прибегающего к такому анализу, «...интересует не то, 
о чем идет речь в каком-либо конкретном тексте, и не то, как именно 
это выражается...»6. Предложенный подход, имеющий, как предупреждает автор, «достаточно ограничений для своего применения», прежде 
1 Бахтин М.М. Эстетика словесного творчества. М., 1979. С. 361.
2 Мелетинский Е.М. О литературных архетипах. М., 1994. С. 71.
3 Сазонова Л.И. Память культуры. Наследие Средневековья и барокко в русской литературе Нового времени. М., 2012. С. 13.
4 Карасев Л.В. Онтологический взгляд на русскую литературу. М., 1995. С. 7.
5 Карасев Л.В. Онтологическая поэтика: (краткий очерк) // Эстетика: Вчера. 
Сегодня. Всегда. М., 2005. Вып. 1. С. 91.
6 Там же. С. 92.
5

Кривонос В.Ш. О ХУДОЖЕСТВЕННОЙ ОНТОЛОГИИ РУССКОЙ ПРОЗЫ
всего «...нацелен на вполне определенный и весьма специфичный слой 
или уровень повествования, который скорее восстанавливается, реконструируется, нежели реально присутствует в материи текста»1. 
В отношении философа к художественной литературе особая роль, как 
можно было заметить, принадлежит событиям, совершающимся в сфере 
его собственного сознания; именно они и определяют способ истолкования разбираемых произведений. Отсюда понятно, что «герменевтические возможности литературоведа»2, озабоченного пониманием смысла, 
объективно присущего произведению, смысла структурного3, принципиально отличаются от герменевтических возможностей философа, предлагающего, как того требует специфика философского мышления, свою 
версию (одну из множества возможных версий) сущего, почему его изыскания не требуют проверки «на предмет соответствия фактам»4.
Для философа художественная литература является «...важнейшим 
материалом для подтверждения собственных гипотез или положений, а 
не целью, ради которой стоит применять те или иные гипотезы к тому 
или иному случаю»5. Ср. характерный ход мысли: «Хотелось проверить, 
насколько может быть удачно применена техника антропологического 
анализа к явлениям литературы и искусства»6. В филологии самоограничение как принцип работы с текстом сочетается с «универсальностью, 
пределы которой невозможно установить заранее», так что филология 
«определяется не столько границами своего предмета, сколько специфическим подходом к нему»7. При этом и конкретность, и универсализм, будучи взаимосвязанными сторонами филологического подхода 
1 Карасев Л.В. Онтологическая поэтика: (краткий очерк) // Эстетика: Вчера. 
Сегодня. Всегда. М., 2005. Вып. 1. С. 92.
2 Меерсон О. Персонализм как поэтика: Литературный мир глазами его обитателей. СПб., 2009. С. 8.
3 См.: Тамарченко Н.Д. Теоретическая поэтика: Введение в курс. М., 2006. С. 27.
4 Эпштейн М.Н. Философия возможного. СПб., 2001. С. 65.
5 Меерсон О. Персонализм как поэтика: Литературный мир глазами его обитателей. С. 23.
6 Подорога В.А. Мимесис. Материалы по аналитической антропологии литературы. М., 2006. Т. 1. Н. Гоголь, Ф. Достоевский. С. 9.
7 Аверинцев С. Филология // Аверинцев С. Собр. соч. София-Логос: словарь. 
Киев, 2006. С. 453.
6

Введение
(актуализация того или иного аспекта исследования всякий раз диктуется решаемыми задачами), отвечают представлению о филологии как 
о «службе понимания»1. 
Было отмечено, что профессионализм филолога проверяется способностью «...создать (посредством квалифицированного анализа) обоснованную и аргументированную интерпретацию почти любого художественного литературного текста...»2. Трудности понимания, связанные 
с природой изучаемых текстов, порождают порой сомнения относительно возможностей интерпретации, имеющей «...тенденцию в своем 
самоутверждении более или менее пренебрегать (оставляя как бы его 
позади себя) предметом понимания»3. Опасность произвола со стороны 
какого-либо исследователя, склонного навязывать тексту несвойственные ему смыслы, всегда реально существует, но сама по себе интерпретация не противоположна пониманию и не противопоставляет себя 
ему. Ведь «..интерпретатор не бесконтролен. Состав произведения сам в 
себе носит нормы его истолкования»4. Задача же интерпретатора, обратившегося к изучению художественной онтологии, остается неизменной: понять и истолковать смысл произведения, раскрыть его смысловой потенциал. 
Подчеркнем, что вопросы историко-литературного характера не представляют для нас специального интереса; основной аспект работы — 
 
проблемно-тематический. Привлеченные для анализа произведения 
(образцы русской прозы XIX—XX вв.) рассматриваются строго под определенным углом зрения, диктуемым темой исследования. При этом принципы филологической герменевтики сочетаются, когда того требует материал, с принципами исторической поэтики и нарратологии. 
Структура монографии соответствует обозначенной теме и выбранному аспекту исследования.
В первой главе рассматривается в онтологической перспективе «Мир- 
город» Гоголя. В повестях, составивших прозаический цикл, почему он 
1 Аверинцев С. Филология // Аверинцев С. Собр. соч. София-Логос: словарь. 
Киев, 2006. С. 456.
2 Тамарченко Н.Д. Теоретическая поэтика: Введение в курс. М., 2006. С. 19—20.
3 Бочаров С.Г. Сюжеты русской литературы. М., 1999. С. 11.
4 Скафтымов А.П. Поэтика художественного произведения. М., 2007. С. 30. 
7

Кривонос В.Ш. О ХУДОЖЕСТВЕННОЙ ОНТОЛОГИИ РУССКОЙ ПРОЗЫ
был выбран для анализа, нашли выражение ключевые проблемы и мотивы 
гоголевского творчества: мифология и антропология места; отношение 
к смерти, физической и духовной; испытание, посылаемое человеку, и 
реальность спасения; логика и онтология абсурда. 
Во второй главе предметом исследования стали онтологические 
аспекты «Героя нашего времени» Лермонтова. Уникальность его художественной организации побудила обратить особое внимание на роль 
сюжета испытания и его связь с проблемами фатализма и свободы воли; 
на функции мотива маски, превратившейся в метонимического заместителя человека и подчеркнувшей вариативность человеческой личности; 
на онтологически значимые и ставшие объектом рефлексии и переживаний героев темы случая и судьбы, скуки и смерти.
Третья глава посвящена онтологической проблематике романа, ведущего жанра русской литературы второй половины XIX в. и вплоть до 
рубежа эпох. Изучаются «Преступление и наказание» Достоевского, 
«Господа Головлевы» Салтыкова-Щедрина, «Воскресение» Л. Толстого, 
«Антихрист (Петр и Алексей)» Д. Мережковского, произведения, принципиально значимые для рассматриваемой проблематики. Особое внимание в них уделяется таким вопросам, как причины духовной гибели 
человека и вероятность спасения его души; поиск путей к нравственному воскресению; роль символических сновидений и образ сновидческой реальности, связанный с различными формами небытия.
Наконец, в четвертой главе выявляются особенности художественной онтологии А. Солженицына, органично наследующего в своем творчестве традиции русской классической литературы. Подробно рассматриваются такие аспекты разножанровой прозы писателя, как действие 
зла в мире, отвернувшемся и отрекшемся от Бога; проявления падшести человека, в душе которого укоренилось зло; проверка способности человека противостоять злу и внутренней готовности к восхождению; испытание человека лагерем и смертельной болезнью; онтология 
границы, разделяющей и соединяющей миры жизни и смерти; непрерывность и многослойность истории; онтологический смысл русской 
 
революции.
8

Глава 1
«МИРГОРОД» Н.В. ГОГОЛЯ 
В ОНТОЛОГИЧЕСКОЙ ПЕРСПЕКТИВЕ
1.1. Место и сюжет в «Старосветских помещиках»
Дело идет о важнейшей особенности структурно-смысловой организации «Старосветских помещиков», которая не привлекала до сих 
пор специального внимания исследователей. Попытаемся выяснить, как 
 
взаимосвязаны и как взаимодействуют в повести Гоголя место действия (поместье старосветских помещиков) и сюжет (последовательный 
 
ряд событий, совершившихся в мире героев), место ли здесь определяет 
ход сюжета или же сюжет определяет судьбу места. 
Место действия помещено рассказчиком в зоне воспоминаний, а его 
описание обнаруживает зависимость от мифологизирующей функции 
памяти, окрашивающей излагаемые события в меланхолический тон. 
Рассказываемая история оборачивается не только историей героев, но и 
историей места, куда рассказчик любит «иногда», когда им овладевает 
ностальгическое настроение, «сойти на минуту»; речь об особом измерении времени в мифологически отмеченном месте, где «на минуту забываешься и думаешь, что страсти, желания и те неспокойные порождения злого духа, возмущающие мир, вовсе не существуют, и ты их видел 
только в блестящем, сверкающем сновидении» (II, 13)1.
Рассказчик сходит в это место буквально на минуту и всего лишь на 
минуту забывается, но минута растягивается во времени, пока длится 
1 Гоголь Н.В. Полн. собр. соч.: в 14 т. [М.; Л.], 1937. Т. II. С. 13. Далее ссылки 
на это издание приводятся в тексте с указанием тома римскими и страниц арабскими цифрами.
9

Кривонос В.Ш. О ХУДОЖЕСТВЕННОЙ ОНТОЛОГИИ РУССКОЙ ПРОЗЫ
повествование о «владетелях уединенных уголков», чьи лица «представляются и теперь иногда в шуме и толпе среди модных фраков, и тогда 
вдруг» на него «находит полусон и мерещится былое»; на лицах этих 
старичков и старушек «всегда написана такая доброта, такое радушие 
и чистосердечие, что невольно отказываешься, хотя по крайней мере 
на короткое время, от всех дерзких мечтаний и незаметно переходишь 
всеми чувствами в низменную буколическую жизнь» (II, 14).
Короткое время, на которое рассказчик отказывается от всех дерзких мечтаний, соизмеримо с минутой, на которую он забывает о страстях, желаниях и неспокойных порождениях злого духа, будто привидевшихся ему только в блестящем, сверкающем сновидении; хоть 
дерзкие мечтания и не названы плодом подобного сновидения, но тоже 
являют собою род желаний, совершенно непредставимых в той пространственной сфере, куда перемещает рассказчика его воображение. 
Перемещает из Петербурга, не названного прямо, но узнаваемого по характерным для Гоголя приметам миражного города, в провинцию, лишенную здесь таких традиционных для ее литературного описания (с точки 
зрения столичного жителя) признаков, как захолустная глушь и дикость 
 
нравов1. 
Впрочем, рассказчик, пусть и обитающий с некоторых пор в столице, 
отнюдь не чужой для старосветского мира, к которому он причастен биографически; актуальна для его сознания не столько географическая оппозиция ‘столица/провинция’, сколько антитеза мифологического центра, 
откуда по всему пространству разносится шум и распространяется мода 
и где существуют страсти и предаются дерзким мечтаниям, и располагающихся на пространственной периферии и недоступных для непосредственного наблюдения и зрительного восприятия уединенных уголков. 
Рассказчик потому и берется за описание одного из таких уголков, 
что для него — с его биографическим опытом и памятью чувств — 
 
не просто возможным, но совершенно естественным оказывается переход, 
пусть даже совершающийся невольно, под влиянием нахлынувших вдруг 
воспоминаний, в низменную буколическую жизнь. Близкое знакомство 
1 См.: Белоусов А.Ф. Символика захолустья (обозначение российского провинциального города) // Геопанорама русской культуры: Провинция и ее локальные тексты. М., 2004. С. 463—464.
10