Времени холст. Избранное

Евгений Лукин
ВРЕМЕНИ ХОЛСТ
Избранное
Санкт-Петербург
Скифия
2010

ББК 84 (2Рос=Рус)
УДК 882
Л84
Издание выпущено при поддержке 
Комитета по печати и взаимодействию 
со средствами массовой информации Санкт-Петербурга
Лукин Е. В.
Л84
Времени холст: Избранное/Е. В. Лукин; предисл. 
Л. М. Мосоловой — СПб.: Издательско-Торговый Дом 
«Скифия», 2010. — 704 с. 
ISBN 978-5-903463-45-9
Евгений Лукин вошел в литературу как переводчик древнерусских песен – 
«Слово о полку Игореве», «Слово о погибели Русской земли», «Задонщина». 
Академики Д. С. Лихачев и Л. А. Дмитриев высоко оценили эти переложения, назвав их «лучшими на сегодняшний день в русской литературе». 
В дальнейшем почти каждое произведение писателя вызывало живой 
отклик читателей и одобрение коллег. Роман «По небу полуночи 
ангел летел» отмечен премией имени Н. В. Гоголя, а повесть «Танки 
на Москву» о первой чеченской войне признана лучшей публикацией 
журнала «Нева» за 2009 год. 
В книгу Евгения Лукина «Времени холст» вошли лучшие образцы его 
поэзии, прозы, эссеистики, а также переводы. Изданная к юбилею автора, 
она включила в себя биографические материалы, статьи и рецензии о 
творчестве этого петербургского писателя.
В оформлении переплета использована картина художника 
Арона Зинштейна «Большая толпа». Холст, масло, 1987.  
ISBN 978-5-903463-45-9
© Лукин Е. В., 2010
© Издательство «Скифия», 2010
© Тимофеев Д. Б., дизайн обложки, 2010

АЛЬФА И ОМЕГА
Евгения Лукина
Творчество петербургского писателя Евгения Лукина — 
глубокое явление подлинно петербургской линии русской литературы, вобравшее в себя и талантливо переосмыслившее 
многое в ней: поэтико-эпические традиции средневековой Руси, 
художественный опыт Пушкина и Гоголя, нравственные уроки 
Достоевского, светлый строй мышления русской религиозной 
философии, языково-семантические эксперименты отечественного литературного авангарда, особенности «мифологического 
реализма» последнего века, художественные поиски постмодернистской словесности и ряд других феноменов искусства.
Типологически литературная деятельность писателя многонаправленна и разнообразна по жанрам. При этом его творчество 
является художественно цельным, ибо он обладает ярко выраженным собственным интеллектуально-поэтическим стилем и 
особой формой образного повествования-рефлексии, четко маркирующими весь спектр его литературных созданий.
Особое место в творчестве Евгения Лукина занимают поэтические переложения эпических песен средневековой Руси — 
«Слово о полку Игореве», «Слово о погибели Русской земли», 
«Задонщина». Он глубоко проник в характер мифопоэтического сказа и могучую духовную энергию народного предания, 
в суть анимистической символики природы в миропредставлении славяно-русов, постиг смыслоценности бытия дружинного 
рыцарства, ощутил накал патриотических чувств создателей 
эпоса и осознал значимость творческого воскрешения древних 
песен для нового единения россиян, запутавшихся в хаосе разлада последнего десятилетия минувшего века. Переложение 
знаменитого памятника древнерусской литературы на современное наречие было очень удачным в художественном отношении и вполне соответствовало духу первоисточника. Это 
поэтическое переложение высоко оценили великий исследователь культуры Руси академик Д. С. Лихачев и ученые — знатоки 
эпического наследия Л. А. Дмитриев и О. В. Творогов.
3

Евгению Лукину глубоко интересны истоки русской истории, геосакральное и историческое пространство русского духа, 
возникшее, по его словам, «в результате согласного сочетания 
разных народных сущностей», на «перекрестье славянского, 
скандинавского, кельтского и греческого миров». Этой проблематике он посвятил целый ряд оригинальных философско-литературных эссе: «Киев и Петербург: альфа и омега русского пути», 
«Песнь о Вещем Олеге», «Три богатыря», «Петербургская идея 
и американская мечта» и др. В этих эссе выстроена своеобразная 
методология историко-культурологического дискурса, позволяющая сделать научные открытия в переосмыслении хрестоматийных стандартов фольклористики. В результате Вещий Олег 
предстает не только как полководец, жрец и пророк, первотворец 
Русской земли, но и как первый ее поэт, владеющий чудодейственной силой слова. Не менее интересны открытия родословных 
трех богатырей: Алеши Поповича — сына премудрого и могучего 
славянского волхва Чудорода; Ильи Муромца — потомка викингов (приплывших на кораблях со звериной символикой «Змеев 
Горынычей» на их носу, корме и боках, олицетворяющей завоевателей), который стал служить в варяжской дружине князя 
Руси, сверг языческое Идолище, утверждая православную веру; 
Добрыни Никитича — потомка знатного славянского рода, победившего Змея Горыныча и разумно поддержавшего христианство 
на своей Матери-Земле.
Собрание философско-литературных эссе писателя содержит блестящие семантико-культурологические штудии поэтического языка русских авангардистов (Велимира Хлебникова, 
Елены Гуро, Алексея Крученых, Александра Введенского). В их 
поисках «новых сочетаний словесных символов и понятий» Евгений Лукин обнаружил глубинную «традиционную и мифологическую основу». Именно язык удерживает целостность культуры 
и концентрирует в подлинной поэзии ядро культурных смыслов. 
Даже «русская поэзия бессмыслицы имеет свои древние религиозные и национальные истоки», — делает вывод автор.
В книгу избранных произведений Евгения Лукина вошли и 
поэтические переводы древнегреческого поэта Тимофея Милетского, знаменитого скальда эпохи Ярослава Мудрого Харальда 
Хардрады, и современных норвежских и немецких поэтов. Несмотря на толщу времен и широту поэтического пространства 
4

«от греков до варягов», переводчик органично пребывает в нем, 
находит верный художественный аналог переводимому тексту и 
ясно доносит до нас чувства и мысли каждого поэта как живого 
человека — современника. Вот, например, строки из знаменитого 
стихотворения «Метопа» лауреата Нобелевской премии норвежского поэта У
лафа Булля:
О моя одинокая! Все, чем утешить сумею, –
Это молча лелеять душистые пряди твои
И влюбленно глядеть на тебя, будто Пан — на Психею
У ржаной полосы, под мерцающим знаком любви.
Петербургская поэма Евгения Лукина — роман «По небу 
полуночи ангел летел» — продолжила и развила линию изящных лирико-метафорических стихотворений в прозе о Летнем 
саде — «Lustgarten, сиречь Вертоград царский», но серьезная 
речь велась уже обо всем реально-сакральном пространстве северной столицы. Текст романа представляет собой каскад новелл, 
объединенных общим мотивом. Это — не оправдавшиеся ожидания петербуржцев юбилея 300-летия города как всенародного 
празднования. В романе действуют параллельные герои: один с 
высоким стремлением к чистой божественной идее (Фуражкин); 
другой — с корыстной жаждой использовать музей-Петербург 
для собственной выгоды (Обмолотов). Роман строится на полуироническом контрасте желаемого и реального, обыденного 
и мифологического, причем развитие интриги не обошлось без 
участия недоброй ирреальной силы. Ангел не слетел со шпиля 
Петроградского собора и не совершил величественный полет над 
городом в финале праздника, а остался хранить его под своими 
золотыми крыльями. Как считает платонически философствующий герой романа Фуражкин, это произошло потому, что «великая идея должна знать не только свое место, но и свое время, что 
среди нескончаемой вселенной пустоты должна всегда оставаться хоть бы одна неосуществленная идея, которая согреет своим 
огоньком холод нашего существования».
Современная литература красоты, петербургский роман 
Евгения Лукина имеет богатый культурно-эстетический контекст, изысканную интеллектуальность, акварельные поэтические реминисценции, языковую игру, забавные ассоциации и 
держит высокий порог духовности.
5

Новая поэма «в прозе и бронзе» — «Памятник» — является 
художественным плодом зрелого мастера. Она посвящена проблеме статуса человека, которая, по мнению одного из героев поэмы, стала «столь злободневной в современном киническом мире». 
Автор гротескно-сатирически живописует современную культуру 
блефа серого чиновничьего социума с его idée fix собственной монументализации — «бронзовой почести», непомерным самолюбием и беспримерным тщеславием, олицетворенным в образе 
действительного государственного советника. Богатая лексика, 
замечательный комплекс метафор и крылатых выражений, точность характеристик людей и вещей, смачность картин застолья 
с «фламандской роскошью блюд», выразительность жизненных 
деталей, самоирония — все это присутствует в поэме, рассчитанной на взыскательного читателя.
Жемчужиной философско-литературного творчества Евгения 
Лукина видится миниатюра «Философия капитана Лебядкина», 
темой которой стало мировоззрение второстепенного персонажа 
романа Ф. М. Достоевского с идеей «тараканочеловека». Автор 
обращается к важнейшей проблеме «маленького человека», его 
«тварно-нетварной сущности» и мастерски анализирует соответствующие тексты русских писателей. Речь в них идет о жестокости 
природных законов существования любого социума и необходимости создания такой нравственной системы жизнеустройства, в 
которой были бы запрещены проявления агрессии — «антропоинсектизма» и действовал механизм духовного преображения человека, в процессе которого им обретается высший этос и способность 
«любить всех братьев — людей вне зависимости от личности». Помнится, заключает автор философской миниатюры, «к этому призывал и Тот, Кто явился на нашу грешную землю две тысячи лет 
назад». Эта ценностная стратегия человеческого существования 
сегодня еще более значима, нежели в прежние времена.
Культурная энергетика великого города, его текст с особым 
«семантическим аккордом», выражающим итоговые смыслы исторического наследия России, продолжают питать творчество 
Евгения Лукина — этого оригинального писателя современности.
Любовь Мосолова,
кандидат философских наук,
доктор искусствоведения.

.

ЧИТАЮ ЧАСЫ
Читаю часы на воротах вокзальных:
Там цифры томятся в колодках печальных,
Там пишет последнюю летопись ночь.
Там острая стрелка — клинок харалужный,
Ипатьевский штык со щербиной натружной,
Впопад подвернувшийся Углича нож.
Настала пора называть виноватых,
Каких-нибудь стрелочников, провожатых:
Столетие смутное, час роковой,
А он, полуночный, и вправду не ровен,
Но в темном былом, видит Бог, не виновен –
Виновен царевич, сапожник, портной.
Я тоже, я тоже виновен, не скрою:
Плачу за столетие собственной кровью,
А кто виноват, оправдается враз:
Младенца убить? То минутное дело,
Так время сказало, так время велело,
Которое знать не желает про нас.
Читаю часы на воротах вокзальных,
Там цифры томятся в колодках печальных,
Там острая стрелка — ипатьевский штык.
Ни милости, ни покаянья не будет.
Сам Каин себя никогда не осудит,
Ни водка, ни крест не развяжут язык.
1989
9

СТАЛИН С НАМИ
Опыт расщепления сознания
1
В час, когда на войну призывала труба полковая
И над русской твердыней взошла роковая звезда,
Все языки смешались, вся Русь поднялась кочевая,
И на Запад пошли, и пошли на Восток поезда.
В час, когда наступила пора и прощать, и прощаться,
Сын явился к отцу в золоченый кремлевский дворец:
«Что мне делать, отец?» — Тот ответил: 
  
 
 
                   «Идти и сражаться!».
Разве мог в этот час по-другому ответить отец?
Но когда на рассвете куранты пробили державно,
О пленении сына ему доложил вестовой,
Он подумал, что выбыл еще один воин бесславно
Из состава полка. И табак закурил золотой.
И фельдмаршала, взятого в плен у бойниц Сталинграда,
Он менять на бесславного сына не стал, дав отказ,
Ибо на полководца, сказал, не меняю солдата.
И замолк. И табак золотой в его трубке погас.
И стоял вестовой, потрясенный услышанной речью,
Но молчал он, задумавшись, не замечал никого.
И, казалось, душа содрогалась в нем по-человечьи,
Если стоит считать, что имелась душа у него.
10