Московские коллекционеры: С.И. Щукин, И.А. Морозов, И.С. Остроухов. Три судьбы, три истории увлечений

®
Основана в 1890 году 
Ф. Павленковым
и продолжена в 1933 году
М. Г
орьким
ВЫПУСК
1475
(1275)

МОСКВА
МОЛОДАЯ ГВАРДИЯ
2019

УДК 75.03:379.824“18/19”
ББК 85.101
 
С 30
Издание третье
В книге использованы фотографии из частных архивов автора,
а также Михаила Золотарева, Ольги Дёмушкиной (Москва);
Кристины и Андре-Марка Деллок-Фурко, Катерины
и Пьера Коновалофф (Париж).
знак информационной
продукции
16+
© Семенова Н. Ю., 2019
© Издательство АО «Молодая гвардия»,
 
художественное оформление, 2019
ISBN 978-5-235-04330-5
4

ПРЕДИСЛОВИЕ
Если не брать в расчет царский двор и аристократию, 
то коллекционировать в России начали купцы. Третьяковы, Щукины, Морозовы, Остроухов — классический 
московский набор. П. М. Третьяков в этой группе стоит 
особняком, как и его Галерея. Имя Третьякова никогда не 
замалчивалось, и у советских читателей и зрителей даже 
сложилось впечатление, что кроме Павла Михайловича 
коллекционеров в России не существовало. Но они были, и 
немало — в одной только Москве больше десятка, включая 
Сергея Ивановича Щукина, Ивана Абрамовича Морозова 
и Илью Семеновича Остроухова.
Жизнь этих трех московских коллекционеров уместилась в одну книгу. Писать ее было непросто. От Щукина 
осталось несколько страниц дневника, открытки брату 
и письма Матиссу. От Морозова — счета за картины, а от 
Остроухова, чье имя гораздо менее известно, нежели тандем Щукин — Морозов, — огромный архив, более тысячи 
писем и черновиков плюс всевозможные мелочи, вплоть до 
счетов на покупку кистей и букетов цветов.
Наши герои были друг с другом знакомы и даже находились в дальнем, но родстве, что для московского купечества неудивительно. Биографии их во многом типичны 
для русских купеческих династий. Московские домовладельцы, из семей староверов, относившихся к труду как к 
послушанию; Щукины — из боровских лавочников, Морозовы — из выкупившихся на волю крепостных. Тот и другой учились за границей, знали языки, любили музыку. Оба 
унаследовали отцовскую предприимчивость и приумножили капиталы, один — торгового дома «И. В. Щукин с сыновьями», другой — Товарищества Тверской мануфактуры. 
Жили в Москве по соседству: Щукин на Знаменке, у храма 
Христа Спасителя, Морозов — по другую сторону бульвара, 
5

на Пречистенке. Остроухов тоже купеческий сын и почти 
ровесник Щукина, но прикипел к богатейшему купечеству 
только к тридцати годам, женившись на дочери П. П. Боткина, двоюродной сестре Щукина.
С. И. Щукин был на семнадцать лет старше Морозова, но 
выглядел молодо, особенно в сравнении с грузным Иваном 
Абрамовичем. Слабый здоровьем, к тому же сильно заикавшийся, Сергей Иванович воспитывал характер: гимнастика, 
закалка, вегетарианство. Покупать картины оба начали почти одновременно, с разницей в пять лет, не больше. В Париже ходили по тем же галереям и выставкам, но находили чтото свое в заинтересовавшем их художнике. Даже количество 
картин, которое купил каждый, оказалось равным.
Щукин деньгами не сорил и старался расплачиваться 
с процентов с капитала. Морозов был в несколько раз богаче: тысячи рабочих на фабриках, а не просто купля-продажа текстиля. На картины тратил сотни тысяч в год, но и 
не отказывал себе в удовольствии поторговаться. Расписки 
парижских маршанов хранил все до последнего клочка, 
поэтому подсчитать, во сколько ему обошлась коллекция, 
можно с точностью: 1 миллион 410 тысяч 665 франков (за 
рубль давали сорок франков). Это — не считая русской 
«половины» (зашкаливавшей за триста работ), поскольку 
Морозов покупал еще и современную русскую живопись, 
причем в товарных количествах. Но это отдельная история.
Иван Абрамович Морозов не пускал к себе посторонних. Музей «планировал» как опытный куратор, заранее 
зная, что от Сезанна ему нужен именно «голубой» пейзаж 
и от Матисса желательно пейзаж. Был готов ждать вожделенной работы годами и специально оставлял для картины 
свободное место на стене. Прислушивался к чужому мнению, доверял художникам: из русских — Серову, а из французов — Морису Дени.
Сергей Иванович Щукин картины выбирал только сам. 
Современных русских художников не покупал, зато в особняк пускал охотно. Художественная молодежь реагировала 
на увиденное в особняке в Большом Знаменском переулке, 
«как эскимосы на патефон», как выразился князь Щербатов. 
Овеществленный результат щукинского просветительства — 
искусство первого русского авангарда: ученики Школы живописи писали под Сезанна, «матиссничали», дробили форму 
а-ля Пикассо... Щукин рассказывал о картинах с таким же 
азартом, с каким и покупал. Видя картину, испытывал нервный трепет и возбуждение, мечтая во что бы то ни стало за6

владеть ею. Короче, «гипноз или магия», как он объяснял 
«случай Пикассо». Часто ему приходилось бороться даже с 
самим собой: он заранее знал, что назовут сумасшедшим, 
когда он привезет Дерена и Руссо. Неудивительно, что Бенуа
назвал покупку матиссовских «Танца» и «Музыки» «подвигом».
Илья Семенович Остроухов — фигура несколько иная, 
но личность по-своему выдающаяся. Собственного бизнеса 
он не имел и довольствовался жениным, сидение в конторе 
все его время не занимало — на фабриках и ярмарках приходилось бывать редко. По профессии Илья Остроухов был 
художник, хотя систематического образования не получил, 
по призванию — собиратель и музеестроитель. Помимо собственной коллекции он управлял третьяковской. Целых четырнадцать лет был главным человеком в Галерее, которую 
старался превратить в национальный музей русской живописи, а у себя в Трубниковском любовно собирал музей своего, личного вкуса. Музеи личного вкуса собирали и братья 
Щукины — Петр и Дмитрий Ивановичи (судеб которых мы 
касаемся лишь вскользь), но Остроухов делал это с невероятным темпераментом, азартом и подлинной страстью, 
ибо в отличие от них был натурой артистически одаренной. 
Илья Семенович покупал французскую живопись и русскую графику, восточную бронзу и античное стекло, китайские лаки и русскую икону. Кстати, именно ему вменяют в 
заслугу открытие художественного феномена русской иконы, в которой до Остроухова ценились совсем иные, нежели собственно живописные, достоинства. Характер у Ильи 
Семеновича был вздорный, нередко он любил покрасоваться и поиграть в купца, «оправдывая свое замоскворецкое 
происхождение». Однако, несмотря на несговорчивость, 
капризность и безапелляционность суждений, притягивал 
к себе окружающих — знаниями, вкусом, пониманием. Его 
заключениям безропотно верили: Остроухов не имел права 
ошибаться, поэтому его ошибки становились сенсацией.
С началом Первой мировой войны жизнь наших героев изменилась. Границы закрылись, и о покупках в Европе, 
куда они ежегодно отправлялись на поиски шедевров, пришлось забыть. В июле 1918 года национализировали крупную промышленность, а в конце года объявили народным 
достоянием частные коллекции. Щукин не выдержал первым. В августе 1918-го Сергей Иванович исчез из Москвы 
(«киевский поезд», фальшивые паспорта, кукла с зашитыми бриллиантами), оставив галерею на попечение дочери 
и зятя. Морозов продержался на десять месяцев дольше, не 
7

в силах расстаться со своим музеем. Стерпел, когда галерею национализировали, но, когда потребовали освободить 
помещение, не выдержал. Морозов исчез весной 1919-го. 
Потеря коллекции оказалась смертельной. Щукинской 
стойкостью Иван Абрамович не обладал: пережить самоубийство двух сыновей, брата и смерть жены — такое вообще мало кому было под силу. Морозов скончался летом 
1921 года во время процедур в Карлсбаде, куда приехал поправить здоровье. Ему должно было исполниться пятьдесят.
С. И. Щукин пережил И. А. Морозова на пятнадцать лет и 
скончался в 1936 году в Париже, успев переписать завещание, 
составленное в 1907 году. Он больше не желал дарить свой 
музей Москве и отписал все имущество жене и детям. Заверенное парижским нотариусом завещание Российская Федерация не желает принимать в расчет, поскольку реституций 
наши законы не признают, а французские законы не признают конфискации без компенсации. Неразрешимая коллизия. 
Морозов, кстати, в 1921 году тоже составил завещание, которым все отписал жене; впрочем, в отличие от Щукина желания подарить коллекцию городу он никогда не изъявлял.
Щукин и Морозов эмигрировали, а Остроухов остался. 
Его назначили директором Музея иконописи и живописи 
имени Остроухова, в постановлении так прямо и написали: 
«Вы назначены директором Музея Вашего имени». Дали 
оклад, персональную пенсию и две комнаты в его же особняке. Ради музея Илья Семенович был готов все снести: 
согласился перевесить картины, сам покупал входные билеты, делая вид, что в посетителях нет отбоя. После смерти 
Остроухова в 1929 году музей его имени мгновенно ликвидировали и, как тогда было принято выражаться, «распылили», распределив по многочисленным музеям.
Годом раньше, в 1928-м, щукинскую коллекцию слили 
с морозовской в единый Музей нового западного искусства, который спустя двадцать лет расформировали. Картины в спешке разделили между собой Эрмитаж и Пушкинский музей — постановление о ликвидации отводило на эту 
процедуру две недели. Если бы можно было все переделить 
заново, то историческая справедливость могла бы восторжествовать хотя бы отчасти: Петербург получил бы Музей 
Щукина, а Москва — Морозова. Или наоборот. Во время 
дележа собрания в 1948 году о коллекционерах никто и не 
вспомнил. Обоих не было в живых, и даже инициалы «Щ» и 
«М», проставленные вместо имен бывших владельцев, давно исчезли из каталогов.
8

В конце ХХ столетия в России появилась новая русская 
буржуазия, удивительным образом напоминающая богачей 
начала ХХ века невероятной любовью к роскоши и желанием испытать какие только возможно удовольствия. Обладатели громадных капиталов, как правило, люди с причудами 
и странностями, но, несмотря на экстравагантность поступков, большинство из них способны достойно распорядиться 
своими миллионными состояниями. Сумасбродные идеи 
и невероятные начинания русских богачей начала ХХ века 
способствовали созданию в России той культурной атмосферы, в которой происходил небывалый взлет искусства и 
науки рубежа веков. Нынешние собиратели во многом схожи со своими предшественниками. С той же всепоглощающей страстью относятся к своему увлечению, мечтают стать 
великими коллекционерами и боятся «распыления» собранного, не важно, собственными ли детьми, или государством.
Во всем мире на этикетках под картиной можно прочесть не только имя автора, ее написавшего, но и имя человека или учреждения, благодаря которому тот или иной 
предмет оказался в музее. В эрмитажных залах с французской живописью конца XIX — начала XX века такие этикетки висят уже много лет. Великими коллекционерами 
следует гордиться. Когда-нибудь музеи, в которых хранятся 
иконы, картины и скульптуры, собранные героями нашей 
книги, тоже придут к этому.
Благодарю моих коллег, оказавших мне неоценимую 
помощь в работе над книгой советами и участием, в первую 
очередь Инну Агапьеву и Ольгу Кабанову, а также Владимира Полякова, Михаила Золотарева, Сергея Егорова-Орлетинова и Хилари Сперлинг (Лондон). 
Огромную роль в появлении на свет этой книги сыграли потомки великих коллекционеров — внук С. И. Щукина 
Андре-Марк Деллок-Фурко и его жена Кристина, правнук И. А. Морозова Пьер Коновалофф, его жена Катя и ее 
мать Лидия Ермакофф. Без их страстного желания узнать 
как можно больше о своих предках вряд ли бы я рискнула 
взяться за такой труд. 
Большое спасибо сотрудникам научной библиотеки и 
архива ГТГ, в которой хранится фонд И. С. Остроухова, а 
также архива ГМИИ имени А. С. Пушкина, где мне пришлось когда-то работать и где Александра Андреевна Демская, тогдашняя заведующая отделом рукописей, заразила 
меня своей страстью, вылившейся спустя сорок лет в книгу 
о московских коллекционерах.
9

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
ЗАГАДКА ЩУКИНА
Купеческий сын, коллекционер Сергей Иванович 
Щукин позволил себе увлечься новым искусством, на 
что не мог решиться ни один аристократ, обремененный 
кучей фамильных предрассудков и табу. Федор Шаляпин в автобиографической книге «Душа и маска» удачно 
прошелся насчет «социально-духовной эволюции купцамиллионера», явно намекая на нашего героя. «А то еще 
российский мужичок, вырвавшись из деревни смолоду, 
начинает сколачивать свое благополучие будущего купца 
или промышленника в Москве. ...Его не смущает, каким 
товаром ему приходится торговать... Сегодня иконами, 
завтра чулками, послезавтра янтарем, а то и книжечками. 
Таким образом он делается “экономистом”. А там глядь: у 
него уже и лавочка или заводик. А потом, поди, он уже 1-й 
гильдии купец. Подождите — его старший сынок первый 
покупает Гогенов, первый покупает Пикассо, первый везет в Москву Матисса. А мы, просвещенные, смотрим со 
скверно разинутыми ртами на всех непонятных еще нам 
Матиссов, Мане и Ренуаров и гнусаво-критически говорим: “Самодур...”
А самодуры тем временем потихоньку накопили чудесные сокровища искусства, создали галереи, первоклассные 
театры, настроили больниц и приютов на всю Москву». Наверняка Шаляпин имел в виду С. И. Щукина.
Коллекционеров во много раз меньше, чем художников. Следовательно, гениальных коллекционеров вообще 
единицы. Сергей Щукин, собравший в начале ХХ века одну 
из самых серьезных коллекций новой западной живописи, безоговорочно попадает в их число. Если бы Щукин 
родился в Европе или Америке, о нем писали бы романы, 
снимали фильмы и наверняка появился бы термин, опи10