Афанасий Фет

®
Основана в 1890 году
Ф. Павленковым
и продолжена в 1933 году
М. Горьким
ВЫПУСК
2018
(1818)

МОСКВА
МОЛОДАЯ ГВАРДИЯ
2020

УДК 821.161.1.0(092)
ББК 83.3(2Рос=Рус)1-8
 
М 15
знак информационной
продукции
16+
© Макеев М. С., 2020
© Издательство АО «Молодая гвардия»,
 
художественное оформление, 2020
ISBN 978-5-235-04350-3
4

ТАЙНА РОЖДЕНИЯ
Рождение Афанасия Фета связано с обстоятельствами 
запутанными и в некоторых деталях до сих пор остающимися неясными. Его мать Шарлотта Елизавета Фёт, урожденная Беккер, родилась в 1798 году в столице провинциального немецкого герцогства Гессен-Дармштадтского. Ее 
отец и, соответственно, дед Фета Иоганн Карл Вильгельм 
Беккер, 1865 года рождения, лютеранин, служил в Дармштадте в должности обер-кригскомиссара. Мать, Генриетта 
Кристина, урожденная баронесса фон Гагерн, скончалась 
в 1801 году, когда дочери было три года. Шарлотта была 
младшим ребенком в семье. Старший брат Карл Вильгельм 
родился в 1788-м, был смотрителем лесничества Бессунгского и Дармштадтскоrо леса, позднее — окружным лесничим округа Фюрт; второй брат Эрнст Фридрих Георг, 
1795 года рождения, одно время был книгопечатником в 
Дармштадте. Третий брат Август Георг Теодор родился в 
1796 году и скончался во время обучения в артиллерийском 
корпусе великого герцога Гессен-Дармштадтского в 16 лет.
Судя по всему, семья была достаточно состоятельная. 
Согласно составленной в 1834 году описи «дворового места 
великогерцогского кригскомиссара Беккера, состоящего в 
Рейнской улице (Rheinstraße)», «место сие содержит в себе... 
53 квадратных клафтера*, на коих находятся: трехэтажный 
дом... с погребом со сводом и бревенчатый двухэтажный 
флигель, в коем можно жить; двухэтажное заднее строение; 
флигель и поперечное строение в один этаж с мансардовою 
кровлею и многие дровяные сараи; один колодезь с насосом и два текучие колодезя; а также сад в 87 квадр[атных] 
* К л а ф т е р — единица измерения длины. Гессенский клафтер 
равен 2,5 метра.
5

клафтеров, кои все вместе по настоящей цене полагаются 
в 24 000 гульд[енов]»1 (правда, дом был куплен благодаря 
займу в 15 тысяч гульденов у кандидата науки о лесоводстве Иоганна Петра Фишера под пять процентов годовых). 
В социальном отношении семья была скорее бюргерская 
(ее глава был сыном дармштадтского булочника), хотя и 
имела аристократические связи и корни. Об образе жизни 
Беккеров сведений мало, но можно утверждать, что они 
были не чужды благочестия — хорошо знали Библию — и 
культурных интересов: в доме несомненно имелись книги, 
читались произведения Гёте и Шиллера, а также писателей-романтиков.
В мае 1818 года двадцатилетняя Шарлотта Беккер вышла замуж за своего земляка Иоганна Петера Карла Вильгельма Фёта, католика, старше ее на девять лет. В то время 
он служил по тому же ведомству, что и тесть, а затем занял должность обер-асессора городского суда. Трудно судить, насколько брак был равным. Скорее всего, Иоганн 
имел еще более скромное происхождение и был небогат. 
Сохранилось прошение великому герцогу, в котором Фёт 
просит в связи с серьезными материальными трудностями 
подарить ему две тысячи гульденов, при этом называя себя 
пансионером августейшей особы, бывшей, по его выражению, «с 1805 года моим всемилостивейшим содержателем 
и приемным отцом», по распоряжению которого «до конца 
1817 года оплачивались за меня все жизненные потребности, вплоть до дающих свет серных нитей». Фёт признавался: «Именно Ваше всемилостивейшее участие подвигло меня к учению, дабы я мог со временем зарабатывать 
на хлеб наукой, которую не похитят человеческое насилие 
или несчастный случай»2. Этот документ побуждает иных 
исследователей, не могущих смириться, что родители великого русского поэта — заурядные дармштадтские бюргеры, считать Иоганна Фёта незаконным сыном кого-то из 
представителей августейшей семьи, а возможно, и самого 
великого герцога Людвига I. Каких-либо дополнительных 
свидетельств в пользу такой гипотезы не имеется. В завещании Иоганн называет своими родителями существенно 
более скромных особ: «...мой отец Иоганн Фёт и моя мать 
Сибилла, урожденная Миленс, проживающие в Кельне...»3
Из каких резонов был заключен брак, неизвестно. Молодожены из-за недостатка средств на приобретение собственного жилья, соответствующего статусу семьи, с которой Иоганн Фёт породнился, поселились в доме Беккеров. 
6

Отец семейства даже приобрел для них дорогую мебель, по 
его словам, достойную его дочери. (Позднее эта мебель станет источником недоразумений: как будет жаловаться великому герцогу Иоганн Фёт, он полагал, что получил ее в качестве приданого, в то время как тесть считал, что оплатить 
ее должен зять.) Как протекала семейная жизнь Иоганна и 
Шарлотты, судить трудно. По одним утверждениям, муж 
оказался пьяницей и грубияном, чуть ли не избивавшим 
супругу, по другим — брак был основан на «горячей любви» 
и супруги жили душа в душу. В любом случае не характер 
мужа был источником опасности для семейного благополучия. Угроза исходила от жены. Что-то в душе Шарлотты не 
смирялось с заурядностью окружения. У нее были какието неясные мечты и порывы, отчасти спровоцированные 
романтической литературой, отчасти усиленные особенностями психики, видимо, с детских лет неуравновешенной, склонной к иррациональным и непредвиденным поступкам, в которых, к сожалению, нельзя не увидеть раннее 
предвестие душевной болезни (возможно, наследственной). Супружеская жизнь текла своим чередом: в 1819 году 
Шарлотта родила дочь Каролину Шарлотту Георгину Эрнестину, которую не только дома, но и в официальных документах называли Линой; а в начале 1820 года уже носила 
второго ребенка, появления которого на свет ожидали в 
середине осени. Однако молодая женщина, видимо, была 
угнетена — не столько грубым мужем, сколько средой — и 
ожидала возможности «вырваться». Этим, вероятно, и объясняется драма, развернувшаяся на третий год супружества 
Шарлотты и Иоганна Фёт.
Воплощением мечты Шарлотты о какой-то высшей 
жизни стал человек, в общем, совершенно не выдающийся 
и в другом месте, кроме захолустного Дармштадта, никак не 
сошедший бы за романтического героя и не послуживший 
бы объектом бурных страстей — холостой русский орловский помещик средней руки Афанасий Неофитович Шеншин (1775—1855). Он был представителем довольно древнего дворянского рода — его предки упоминаются с XIV века. 
Правда, дворянство они получили только в XVII столетии 
при царе Михаиле Федоровиче Романове, даровавшем его 
Артемию Васильевичу Шеншину за доблесть в сражениях 
с поляками в Смутное время4. Афанасию Шеншину принадлежало несколько небольших поместий в Орловской губернии. Ко времени приезда в Дармштадт ему исполнилось 
44 года, он был небогат, имел незначительную внешность. 
7

Его прошлое тоже не выглядело романтическим — в составе 
Новороссийского драгунского полка он участвовал в кампании 1805—1807 годов против наполеоновской Франции 
и вышел в отставку по болезни ротмистром Волынского 
уланского полка в 1809 году. С тех пор, преимущественно 
занимаясь хозяйством, он исполнял должность мценского 
уездного судьи, с 1815 по 1818 год был уездным предводителем дворянства, уволился с этой должности незадолго до 
приезда в Дармштадт, опять же «по болезни».
Видимо, намерение лечить эти не известные нам «болезни», не помешавшие Шеншину прожить еще более 
тридцати лет, и привело его в немецкое захолустье. Поскольку свободных номеров в гостинице не оказалось, его 
по тогдашнему обыкновению поселили в доме Беккеров. 
Вероятно, достаточно быстро постоялец стал почти членом 
семьи; во всяком случае с Иоганном Фётом и Эрнстом Беккером у него сложилась едва ли не дружба. Отношения же 
с Шарлоттой превратились в любовные. О том, как между 
ними возникло чувство, как протекал роман, как возникла идея бегства, как они смогли обмануть бдительность 
родни Шарлотты, нет никаких достоверных сведений, и 
фантазировать на эту тему мы не будем. Предположительно решение бежать было связано с отсутствием шансов на 
получение развода от Фёта обычным путем. И 19 сентября 
(1 октября)* 1820 года влюбленная пара покинула Дармштадт, оставив письма с объяснением произошедшего, извинениями и просьбами к отцу благословить новый союз 
(они были «найдены Эрнстом в незапертой Вашей (Шеншина. — М. М.) комнате»5). Письма, вероятно, содержали 
и обещание возместить моральный ущерб мужу и семье 
Шарлотты. Ее дочь Лина осталась с отцом и дедом. Проехав через Польшу (у Шарлотты в памяти навсегда запечатлелись знаменитые соляные копи в Величке), парочка 
в сопровождении верного камердинера Шеншина, Ильи 
Афанасьевича, прибыла в Орловскую губернию, в поместье Козюлькино, вскоре переименованное хозяином в 
Новоселки.
Этот поступок, даже если сделать скидку на то, что совершили его потерявшие голову от безумной страсти влю* События, происходившие в Российской империи, датируются по юлианскому календарю, а за границей — по григорианскому. 
В случае двойной датировки первой указана дата по юлианскому календарю.
8

бленные, выглядит фантастически опрометчивым, в особенности со стороны Шеншина. Привезти из Германии 
чужую беременную жену, которая родит ребенка уже в России, означало получить серьезные проблемы, которые бегство не только не разрешало, но чрезвычайно усложняло. 
На успешные переговоры с оскорбленным мужем они, видимо, не надеялись. Дождаться родов в Германии означало 
оставить Фёту обоих детей — непереносимая ситуация для 
Шарлотты. Возможно, они считали, что своим бегством 
поставят Фёта в положение, в котором ему не удастся избежать развода. Если добиться его быстро, то можно заключить брак еще до того, как родится ребенок. Такой план выглядит чрезвычайно авантюрно и рискованно. В нем был 
изначальный изъян — любовники переоценили имевшееся 
в их распоряжении время (возможно, они ошибались относительно сроков беременности Шарлотты и одновременно 
не учли медлительность, с которой всё делается в России) 
и готовность оскорбленного супруга идти на компромисс.
Реакция Иоганна Фёта на бегство Шарлотты была естественной: он пришел в ярость. Он написал не одно письмо 
с упреками и угрозами, требуя личной встречи с обидчиком для объяснений и, возможно, дуэли. Чего он добивался, точно не известно; скорее всего, требовал возвращения 
жены с ребенком. 
Семья Беккер, тоже понесшая серьезный моральный 
урон, тем не менее с самого начала заняла более трезвую 
позицию. В письме, написанном непрошеному «зятю» 
7 (19) октября 1820 года, то есть практически сразу после 
бегства Шеншина с Шарлоттой, видно желание разрешить 
ситуацию, как можно меньше повредив дочери и ее детям. 
Отец объявляет ее невинной жертвой, к которой семья не 
потеряла ни капли любви и уважения («Крайне жалкое 
положение доброй, бедной и любимой моей дочери Шарлотты заслуживает, конечно, великих уважений, которые 
сохраняю я в отеческом сердце. <...> Мы, напротив, сохраним навеки к ней чистейшую любовь и почтение за превосходные ее качества, ибо вынужденное преступление не 
может их уничтожить одним ударом»6), которая доведена 
до нынешнего состояния злокозненными манипуляциями похитителя («Все, знающие с малолетства сию и всеми 
любимую женщину, утверждают, что употреблением ужаснейших и непонятнейших средств прельщения лишена 
она рассудка и до того доведена, что без предварительного 
развода оставила своего обожаемого мужа Фёта и горячо 
9

любимое дитя, бросила престарелого и больного отца своего, к которому была привязана узами природы, любви и 
благодарности столько, что часто жертвовала своим здоровьем, сохраняя и услаждая жизнь его, наконец, покинула отцовский дом, место рождения, для того, чтоб ехать в 
дальние страны с посторонним человеком, которого знала 
она только несколько месяцев»7). Вся вина возлагалась на 
Шеншина (по утверждению Беккера, «человека распутного, закоренелого в пороках»8), являющегося единственным 
виновником происшедшего:
«Добрый и благородный человек, если он в здравом 
рассудке, не сделал бы того. Вы увезли дочь мою и при том 
беременную... Вы учинили сию чрезвычайную несправедливость против невинных и добрых людей, которые, свято 
уважая божеские законы и семейственные связи, не могли 
согласиться на Ваше буйное и бесстыдное желание разрушать оныя. <...> Мы приняли Вас как больного иностранца 
в свой дом с искренностию и любовью и поступали как с 
старинным другом, не предполагая, что согреваем в груди 
своей ядовитую змею, которая вместо благодарности уязвит нас жестоко и неизлечимо»9.
Однако в том же послании выражалась готовность способствовать разводу и последующему браку при непременном условии выполнения тех материальных обещаний, 
которые дал Шеншин в своем письме. Угрожая едва ли не 
уголовным преследованием и опираясь на свою сильную 
позицию отца, без разрешения которого невозможен новый брак, а без посредничества — развод, Беккер не требовал возвращения дочери:
«Если Вы думаете, что не нужно Вам согласия моего на 
брак с Шарлоттою, если Вы не исполните обещания, мне 
письменно данного, то не остается мне иного делать, как 
принесть на Вас жалобу присутственным местам российского государства с пожертвованием даже всего нашего 
имущества. Наш великий герцог охотно подкрепит нашу 
просьбу письмом своим к императору Александру и к матери его, вдовствующей императрице, а принцесса Вильгельмина Луиза к сестре своей, императрице Елисавете 
Алексеевне. Мы уверены, что российское правительство не 
оставит без наказания такой дерзости, в чужих краях учиненной, и для великой нации столь поносной. Не почитайте сего за безрассудную угрозу, а за обдуманное намерение — единственное средство к защите и спасению бедной 
моей дочери. Весь Дармштадт, все члены двора знают и по10