Олег Ефремов. Человек-театр : роман-диалог

®
Основана в 1890 году
Ф. Павленковым
и продолжена в 1933 году
М. Горьким
ВЫПУСК
2048
(1848)

Роман-диалог
МОСКВА
МОЛОДАЯ ГВАРДИЯ
2020

УДК 792.2(092)
ББК 85.334.3(2)
 
Ч-49 
Издательство благодарит 
архив Московского театра «Современник» 
и Музей МХАТ за предоставленные фотоматериалы.
знак информационной
продукции
16+
© Черникова Е. В., 2020
© Издательство АО «Молодая гвардия»,
 
художественное оформление, 2020
ISBN 978-5-235-04393-0
4

ПРОЛОГ
1 октября 2000 года в Московском Художественном театре по адресу Камергерский переулок, 3, давали премьеру — «Сирано де Бержерак» Эдмона Ростана. На афише 
значилось: «Памяти О. Н. Ефремова и Ю. А. Айхенвальда». 
О. Н. умер 24 мая того же года, а 1 октября вышел на подмостки незримо — и сыграл актерами, как живыми клавишами лучшего в мире рояля, свою главную роль, никогда 
не игранную прежде. «Сирано» был лебединой песней режиссера Ефремова. Последним, что он репетировал перед 
смертью, и главным, что он хотел сказать людям. 
Репетировать пьесу начали в декабре 1999-го в кабинете Ефремова. Потом, когда тяжелая болезнь уже не давала 
выйти из дому, встречи переместились в его квартиру на 
Тверской, 9. Вначале он познакомил актеров с биографией 
переводчика Юрия Айхенвальда. На словах: «Меня арестовали в 1949 году и сослали в Казахстан, а с 1952-го до реабилитации в 1955-м я находился в Ленинградской тюремной 
психиатрической больнице...» актриса Полина Медведева 
воскликнула: «Кошмар какой!» Ефремов объяснял своим 
актерам, что нельзя ставить пьесы, в которых зрители не 
всё понимают. Предлагал дискуссию, чтобы понять, как 
приблизить пьесу Ростана к современности. Собирался написать заново первую сцену — проложить мостик от Сирано к нашему времени. Но главная фраза, которую О. Н. 
сказал тогда: «Эта пьеса нужна, чтобы обнаружить, открыть 
то, что не удается нам в жизни сегодняшней».
Что происходит в жизни сегодняшней? Что именно не 
удалось нам к 1999 году, когда начались репетиции? Кто 
такие эти мы? Что означает это событие: последний спектакль главного режиссера Художественного театра Олега 
Ефремова в последний год ХХ века и второго тысячеле5

тия — «Сирано де Бержерак» француза Ростана. Пьеса написана в конце XIX века и поставлена везде в мире, она 
триумфальна с первого дня.
...Ух, как все серьезно! Зубы сводит. Не пойдет. Олег 
Николаевич не одобрит. Трагик — это не тот, кто плачет 
«ой-какой-я-несчастный». А комик — не тот, кто ржет на 
весь цирк. Хорошо. Попробую еще раз.
Пресса давно выучила набор фраз. Подлежащее и сказуемое знают свое место, посему народ привык, что ефремовские спектакли и в «Современнике», и в МХАТ — о насущном, про сейчас. Актуальны, злободневны. Ефремов и 
современность стали синонимами. Ефремов-режиссер и 
драматурги-современники — как устойчивое выражение. 
А главное: говоришь о нем — обязательно упомяни слово 
правда. 
Последняя репетиция, финальные реплики, рабочий 
момент:
«ЕФРЕМОВ О. Н. Эта сцена требует очень гибкой формы.
МЕДВЕДЕВА П. В. Это очень хорошо, Олег Николаевич. 
ЕФРЕМОВ О. Н. Это очень определенно. Ладно, тогда 
давайте на этом закончим. 26-го вызови мне в правление 
всех ребят. 25-го “Монастырь” в 12 часов».
Репетиция окончилась 20 мая в 14.40.
24 мая 2000 года Олег Николаевич Ефремов умер.
Репетиции были записаны Т. Л. Ждановой (Музей 
МХАТ) и опубликованы. Для специалиста — захватывающее чтение. Для неспециалиста — вопрос: о чем они все 
говорят? Почему — ну как дети! — вспоминают происхождение театра? Они что, впервые видят друг друга? Мамонты, наскальные рисунки, Дионисийские игры... А почему 
Ефремов ни с того ни с сего роняет: «Вы-то не понимаете, 
что такое может быть поздно»? Почему «поздно»? Он предчувствовал?
Незадолго до конца О. Н. дал интервью Ольге Кучкиной. Поскольку отчество его первого педагога по актерскому мастерству перепутано, то бишь никто не проверял 
информацию, к тексту нужно относиться с осторожностью. 
Но читать занятно:
«— Почему ты пошел в актеры? 
— О, вот это интересно! Об этом можно книжку писать! В Мало-Власьевском переулке стоял особняк Лужского, третьего основателя МХАТа. Его после революции 
немножко уплотнили, две громадные комнаты дали Баба6

нину, тоже актеру. Он жил с племянником. Вот к нему-то 
и привел меня сосед по коммуналке Вадим Юрасов. Это 
надо было звонить в звонок, лаяла собака, волкодав Геро, 
проходило время, выходила прислуга, открывала дверь, мы 
шли жасминовой аллейкой мимо сада и попадали в этот 
особняк. А было мне 5—6 лет. Потом, уже после 37-го года, 
в этом особняке появился мальчик Саша, сын расстрелянного генерала Межакова-Каютова. А на самом деле — сын 
Лужского-младшего! Я каждый вечер приходил к ним, и 
мне надо было заставить этого Сашку сопливого, чтобы 
он влез наверх в кладовку и стибрил бутылку виски. Поскольку во время войны часть особняка сдавалась военноморскому атташе Америки. Сашка очень боялся, но я его 
заставлял. И мы с ним пили это виски, окурки сигарет “Кэмел” курили... 
— Вот когда начался образ жизни!.. 
(Это называется журналист пришел взять последнее интервью. — Е.Ч.)
— А потом Бабанин поставил нам с Сашкой сцену из 
“Месяца в деревне”, и мы играли ее в актовом зале школы. 
Потом был Дом пионеров, где Александра Георгиевна Кудашева руководила студией, Сашка меня звал, я отказывался, он говорит: там девочки. И тогда я сказал: ну пойдем... 
Потом Сергей и Женя Шиловские ввели меня в булгаковский дом... Если бы не это, конечно, я бандитом был бы 
наверняка.
— Раз отец дожил до таких лет, и ты должен жить долго. 
— Посмотрим. 
— А ты смерти не боишься? 
— Я смотрю просто: отключился и всё. 
— Неведомое страшит. 
— Мне ведомо. Это как операция, тебе делают под общим наркозом, и всё. Жаль. Жизни жаль. Сейчас все меньше остается... Это мне и плохо».
Интервью как интервью, только последнее. И даже последнее опубликовано с ошибкой!* Да что ж такое... И самто хорош: сказку про бандита поддерживает. 
* В опубликованном тексте последнего интервью Ефремова вместо правильного отчества Кудашевой — Георгиевна — напечатано 
другое. Это важно исправить потому, что прежде Александра Георгиевна в материалах по Ефремову практически не упоминалась, хотя 
ее роль в его жизни чрезвычайно велика. О ней — в тексте данной 
книги. — Прим. авт.
7

* * *
Всемирно известная пьеса Эдмона Ростана. Мужчина 
любит женщину, Сирано любит Роксану, сходит по ней с 
ума — а она с ним дружит. Безответная любовь. Конфликт, 
однако. В чем тут дело? 
Сирано, как положено поэту, знал слова. Много слов. 
Роксана не подозревала о чувствах Сирано и влюбилась 
в Кристиана. Сирано подсказал слова любви Кристиану, 
чтобы прекрасный юноша влюбил в себя Роксану. Кристиан взял чужие слова и женился. Сирано пожертвовал 
своей любовью. Кристиана тут же убили на войне. Сирано 
убит на улице. Бревном. Через пятнадцать лет. Оба героя 
умерли. Ко второму трупу Роксана поняла ошибку. На обретение вменяемости ей понадобилось пятнадцать лет. 
Занавес. 
Репетиция 8 февраля 2000 года. Ефремов извиняется, 
что опоздал, был в поликлинике. Как всегда, на всех репетициях всех его спектаклей он непременно говорит о событиях дня. Никого не жалея, ничего не боясь. 
Мне нравится читать, например, как О. Н. побывал на 
встрече Горбачева с интеллигенцией. Дело было, понятно, еще в перестройку. Ефремов ставил и недоставил в 
1989-м «Бориса Годунова» (поставит через пять лет, когда 
смысл Бориса переменится). Возвращается он с высокой 
встречи в верхах — и прямо на репетицию своего любимого Пушкина: 
«В 19.35 входит О. Н. Ефремов и актеры, которые встретились с ним внизу в дверях.
ЕФРЕМОВ: Я был на встрече М. С. Горбачева с интеллигенцией. Многие выступили. Есть тенденции антиперестройки и справа, и слева. Эмоционально это вызвано дошедшей до предела склокой среди писателей. Один фрукт 
выступал, я о нем слышал, но не слышал раньше, как он 
выступает. Иванов Анатолий...
Хитрее всех выступил С. В. Михалков. (О гласности в 
прессе.) Он сказал: “Действительно стыдно, кому это надо? 
‘Огонек’ пишет то-то о писателях, а журнал ‘Москва’ пишет о редакторе ‘Огонька’, как о Гитлере не писали. Надо с 
этим кончать”. Горбачев: “Какой выход?” Михалков: “Может быть, разоружаться в одностороннем порядке...”
Было неприлично на эти темы разговаривать. А у Иванова — лицо дебила. Его достаточно просто в театре по 
сцене провести. Пещерный человек. Шатров у него троц8

кист, другой с мелкобуржуазным уклоном. Терминология 
прошлых лет. Ему кто-то сказал: “Давай, приклад к пузу и 
прошивай!” Вы всё прочтете, все будет опубликовано. Мы 
с 10 утра сидели. Марчук — детский сад, может быть, он и 
первый поэтому.
Потом умные выступали. Олейник, например, говорил 
и об Украине, и, главным образом, что с Арменией не избежать президентского правления в Карабахе. Вывести из 
этого столкновения может только лично Президиум Верховного Совета.
Петерс из Латвии достойно, серьезно, глубоко говорил 
о национальных делах. Кудрявцев, академик, по-моему 
из Института права, говорил о том, как запущены общественные науки, сейчас начинается сдвиг, но нет кадров, 
философии-то не было.
Гранин рассказывал об обществе милосердия в Ленинграде: “Мы не афишируем, это дело — деликатное...” Говорил, что человек у нас воспитан на лозунгах борьбы, если 
ты не борец — значит, не человек, теперь созрел дефицит 
милосердия...»
Рассказывая об этом, природный борец Ефремов кипит, бурлит. Перестройка вызывает в нем лучшие, возвышенные чувства. Настал звездный час человека, социализма, родины...
...Как Сирано ходил пятнадцать лет к овдовевшей Роксане со своей газетой, с новостями дня, так и Ефремов к 
своей вечной Роксане — труппе театра — приходил всегда 
с обзором: где был, кого видел и что подумал. Открыт, искренен и мудр. К февралю 2000-го ничто не изменилось. 
Итак, на репетиции Ефремов сообщает актерам, что 
предлагаемые обстоятельства — это реальность, которую 
мы создаем. «Мы», не «они». Это важно, поскольку рок — 
вне. Трагическое столкновение. Но когда причина реальности мы — изнутри — это не трагедия. 
Диалог на репетиции вроде бы о «Нельской башне», а 
между тем — о России. Актер спросил Ефремова: с чего бы 
он начал, если бы стал президентом страны? Ответ, когда 
я его прочитала, убедил меня: доведись мне поговорить с 
Олегом Николаевичем не сейчас, а в 1999-м, мы бы лишь 
уточняли детали. В основном мы солидарны. 
Что смысл Российского государства в том, что оно объединяло народы. Что когда Россия первая объявила суверенитет, то сразу за ней — республики. Что Горбачев почти 
договорился, могла быть конфедерация, ведь был же ре9

ферендум. Но разделились. Потом Беловежская Пуща. 
«ГКЧП и пытались этому помешать, только очень бездарно 
действовали. Надо было арестовать Ельцина, а они начали с Горбачева. Но мы существуем, живем...» Это говорится на репетиции «Сирано» 8 февраля 2000 года о событиях 
1990—1991-го. Прошло почти десять лет, но для Ефремова все живо, и он пытается объяснить актерам, почему он 
болеет распадом страны. Артисты думают, что репетируют 
спектакль. Никто не понимает, что они слышат духовное 
завещание своего художественного руководителя. Он погибает, ему осталось жить три с половиной месяца. Он знает, 
что осталось мало времени, потому что осенью 1999-го был 
на лечении во Франции, все понял и теперь должен успеть 
сказать миру главное. 
(«Репетиция — любовь моя». Выражение Эфроса. То же 
мог сказать Ефремов. Его репетиции — разъяснительная 
работа. Пока не дойдет до самых умных.)
Его спектакль о Сирано в МХАТ им. А. П. Чехова метафизически связан не с перипетиями влюбленных персонажей, а со вселенской катастрофой, убивающей его 
лично. Этого никто не понимает. То есть все знают, что 
главреж болен. Он репетирует, подключенный к дыхательному аппарату. Сотрудник Музея МХАТ Т. Л. Жданова записывает диалоги точно, буквально. Так принято: 
репетиции записывают давно, еще со Станиславского, но 
сейчас, в 2000-м, запись репетиций «Сирано» не только 
рабочий момент. 
Записи всегда фиксировали творческий процесс, реплики, находки, озарения, но на записи тех репетиций у 
Ефремова происходит что-то еще. Последнее послание, 
записка в будущее, бросаемая в океан запечатанной в толстую книгу, как в бутылку из-под рома весом в три-тысячичертей. Долгий SOS от мореплавателя, потерпевшего кораблекрушение. Он уже на необитаемом острове. О том и 
речь.
«ЕФРЕМОВ: Мы должны вытянуть что-то очень серьезное. Это не развлекательный спектакль, а о жизни, о 
том, как жить. Тогда это может быть интересно сегодняшним режиссерам и актерам сегодняшнего Художественного 
театра».
Не развлекательный. А мир за сто лет привык иначе: романтика! Развлекательный спектакль. Кто не видел — сходите в театр: где-нибудь и сейчас идет какой-нибудь «Сирано де Бержерак».
10