Эдуард I

®
Основана в 1890 году
Ф. Павленковым
и продолжена в 1933 году
М. Горьким
ВЫПУСК
2082
(1882)

МОСКВА
МОЛОДАЯ ГВАРДИЯ
2021

УДК 94(410)(092)“12”
ББК 63.3(4Вел)42
 
У 80
знак информационной
продукции
16+
© Устинов В. Г., 2021
© Издательство АО «Молодая гвардия»,
     художественное оформление, 2021
ISBN 978-5-235-04452-4
4

Как часто Мерлин правду возвещал, мой Бог!
Провидел будущее сквозь века пророк.
И бурных две реки слились в один поток,
Хотя их разделял великих гор отрог.
Кто две страны на путь один направить смог,
Хоть общих прежде не было у них дорог?
Островитян единства в этом был исток,
Вернул он Альбу — средоточие тревог,
Где Эдуарда королем народ нарек.
Под руку взял свою Уэльс и Корнуолл,
И в подчинение Ирландию привел.
Таким величием сиял его престол,
Какого ни один владыка не обрел — 
Он мощью самого Артура превзошел.
«Хроника Питера из Лэнгтофта»
5

Предисловие
ВЕЛИЧАЙШИЙ КОРОЛЬ АНГЛИИ
Эдуарда I Длинноногого, правившего Англией в течение 35 лет — с 1272 по 1307 год, многие историки заслуженно именуют самым выдающимся английским королем 
Высокого Средневековья*. Более того, он вполне может 
претендовать на честь называться величайшим правителем 
страны от нормандского завоевания до наших времен. Однако за всеми хвалебными словами, произносимыми в его 
честь, нет-нет да и проскальзывает намек — даже на солнце, мол, есть пятна. Как же тут уберечься простым смертным, пусть и вознесенным судьбой на вершину славы?
Совершенно неудивительно, что в течение почти восьми веков предпринимаются попытки отыскать в биографии Эдуарда I те самые темные пятна — то ли подлинные, 
то ли вымышленные. И в этом король не одинок — точно 
такая же посмертная изыскательская деятельность тревожила память многих великих мира сего. За примерами 
далеко ходить не надо: из исторических фигур, живших 
в те же Средние века и в той же Англии, можно вспомнить 
Ричарда III или Эдуарда Черного Принца. Черный Принц 
отделался относительно дешево — ему в вину поставили 
излишнее расточительство да якобы имевшую место Лиможскую резню. А вот Ричард был облит грязью с головы 
до ног, и процесс очищения от клеветы его доброго имени 
до сих пор идет очень трудно.
Эдуард I, подобно своему прапраправнуку Генри V 
Монмутскому, незаслуженно получившему куда более широкую известность благодаря гениальным пьесам Шекспира, в начале жизненного пути вызывал не самое благоже* Высокое Средневековье — исторический период между Ранним и Поздним Средневековьем, охватывающий примерно XI— 
XIII века.
6

лательное к себе отношение у некоторых современников. 
Они обвиняли его в непостоянстве, предательстве друзей и 
нежелании держать данное слово. Бенедиктинский монах и 
хронист Мэтью Парижский, который был свидетелем детства и юности принца, впадал в отчаяние от одной только 
мысли, что тот рано или поздно унаследует трон Англии. 
В своей хронике он с ужасом описывал, как Эдуард вместе 
с приспешниками без весомого повода напал на некоего 
молодого человека и приказал отрезать ему ухо и выбить 
глаз. Мэтью даже привел цитату из Евангелия* — правда, в 
угоду моменту несколько ее перефразировав: «Если он поступает так, будучи зеленым, то на что можно надеяться, 
когда он высохнет?**»1
Сейчас можно долго спорить, в какой степени бенедиктинец был пристрастен в своем отношении к юному принцу. 
Но ясно, что предсказатель из него получился не самый точный, и пессимистическим прогнозам хрониста не суждено 
было претвориться в жизнь. Вопреки им, в историю Эдуард I 
вошел как покоритель Уэльса и Шотландии, как великий 
законодатель и, наконец, как мудрый государственный деятель, сумевший положить конец гражданским распрям.
Можно предположить, что под давлением все возрастающего груза ответственности с Эдуардом произошла такая 
же резкая метаморфоза, как впоследствии c Генри V Монмутским. Однако более вероятно, что он с молодости был 
расчетливым политиком, легко расстававшимся с временными попутчиками, но твердо хранившим верность истинным друзьям. С юношеских лет ему пришлось окунуться в 
атмосферу сложных придворных интриг, оказаться в центре борьбы нескольких мощных аристократических фракций и для достижения собственных целей принимать ситуативные решения по мере изменения баланса сил.
Мэтью Парижский не был одинок в своем стремлении 
уязвить короля. У других хронистов также можно найти критику в его адрес — к примеру, упоминания о его страшных, 
хотя и весьма редких вспышках гнева. В частности, о ссоре с 
дочерью, когда Эдуард I в приступе ярости сорвал с нее корону и швырнул в горящий камин.
Каноник-августинец и хронист Питер из Лэнгтофта, который поначалу неумеренно восхвалял деяния короля, затем 
** «Ибо, если с зеленеющим деревом это делают, то с сухим что 
будет?» (Лук. 23:31).
** Все цитаты из поэм, хроник и документов даются в переводе 
автора.
7

неожиданно обернулся одним из самых ярых его хулителей. 
Причем в своей критике он обращался прежде всего к области сугубо личной, что весьма странно. Ведь если о внутренней и внешней политике Эдуарда I он еще мог как-то судить, 
то о частной жизни короля — вряд ли, так как не входил в 
число его близких друзей. Тем не менее Питер писал:
Безоблачная праздность, долгий сон с утра,
В восторге лени и излишеств вечера,
К преступникам и недругам приязнь щедра,
И своеволие в совете и делах2.
Вполне обоснованной кажется версия, что за внезапным 
«прозрением» Питера из Лэнгтофта, как и за откровенной 
враждебностью других хронистов скрывается вовсе не их 
личное мнение о персоне Эдуарда. Скорее всего, они лишь 
ретранслировали то раздражение, которое вызывала деятельность короля в определенных придворных кругах: представители знати лишились былых привилегий и практически неограниченной власти, а влияние прелатов на светскую 
жизнь было сильно ограничено. Недовольство последних, 
кстати, оказывало непосредственное влияние на составителей хроник, по большей части являвшихся монахами.
С мотивацией средневековых хронистов, собственно, все 
понятно — они зачастую руководствовались в своих работах 
корпоративными интересами. Но какие побуждения двигают современными учеными-историками, пытающимися 
создать сенсацию на ровном месте и не подкрепляющими 
ее никакими серьезными историческими свидетельствами? 
Речь идет, в частности, о получившей некоторое распространение теории, что Эдуард I не очень-то почитал отца и всеми 
способами пытался приблизить свое восхождение на трон. 
А Генри III будто бы отвечал своему первенцу взаимностью 
и в страхе за корону постоянно спроваживал его подальше от 
Англии — то в Гасконь, то в Святую землю, то в Уэльс. Да, 
между отцом и сыном однажды произошла серьезная размолвка, но до и после нее Генри III и принц Эдуард демонстрировали глубочайшую привязанность друг к другу.
Если Эдуард I бесспорно любил отца, то с магнатами и 
священнослужителями он вел себя не слишком дипломатично. Скорее, наоборот — с теми, кто шел ему наперекор, 
он поступал жестко и бескомпромиссно. Однако вряд ли 
это можно поставить ему в укор, так как в конечном счете 
такая тактика оказалась весьма эффективной.
8

* * *
Страстно стремившийся к установлению порядка и единого закона на всей территории Англии и на завоеванных 
землях, Эдуард I многим наступил на любимую мозоль. Он не 
на шутку взбаламутил королевство, проведя титаническую 
работу по внедрению действенных законов, перетряхнув и 
переосмыслив древние хартии. Все это немало способствовало появлению на свет особого сословия профессиональных юристов. Король заслужил от потомков прозвище «Английский Юстиниан»*, правомерность которого никогда 
и никем не подвергалась сомнению. Его преосвященство 
Уильям Стаббс, епископ Оксфордский, превосходный знаток архивов, в середине XIX века заявлял по этому поводу: 
«Если имеется в виду, что этот титул подчеркивает значимость и незыблемость его законодательной деятельности, а 
также приносит дань уважения его месту в истории юриспруденции, то ни один англичанин не станет этого оспаривать»3.
К реформам Эдуарда I подталкивала крайняя необходимость — механизмы управления страной, доставшейся ему в 
наследство от отца, разладились до такой степени, что долее 
не могли нормально функционировать. Статуты Эдуарда не 
производили коренной ломки сложившейся системы и не 
насаждали новые порядки насильственным образом. Они 
создавались в ответ на жалобы и насущные проблемы подданных, разрешали коллизии, реально возникавшие в ходе 
судопроизводства. Это и было фундаментальным принципом королевского законотворчества — исправление главных 
правовых ошибок и повышение эффективности правосудия.
Конечно, установленные Эдуардом I порядки не были 
основаны на принципах полной беспристрастности — впрочем, этого не удалось нигде добиться и по сей день. Представители знати, к примеру, могли откупиться от правосудия, 
выложив немалую сумму денег в качестве штрафа. Преступники из рыцарского сословия или даже простонародья получали помилование за службу в военных кампаниях.
Законы Эдуарда I прежде всего имели в виду интересы короны, которые он всемерно отстаивал, безжалостно 
пресекая любые поползновения покуситься на них — как 
со стороны магнатов, так и со стороны церкви. Перед его 
* Это прозвище дано королю в начале XVII века выдающимся 
елизаветинским юристом Эдуардом Коком в честь Юстиниана I Великого — византийского императора, правившего с 527 до 565 года, 
автора знаменитого Кодекса Юстиниана.
9

глазами постоянно стоял пример отца и деда, катастрофически уронивших королевский престиж и практически выпустивших из рук бразды правления. В конфликте между 
расширяющимися полномочиями центральной власти и 
местной средневековой традицией родилось внутреннее 
согласие, представлявшее собой симбиоз порядка и свободы. Уважение к закону, но без ущемления индивидуальных 
прав и свобод до недавней поры оставалось политической 
доминантой английского социума.
Активно привлекая подданных к сотрудничеству, Эдуард I сумел избежать политических катаклизмов и гражданских возмущений. Именно он стал фактическим основателем 
величайшего из всех английских институтов — парламента, 
где король и его подданные собирались для решения важнейших государственных дел. Естественно, не стоит всерьез 
полагать, что в XIII веке призванные в парламент представители графств, городов, а также священнослужители низшего 
разряда имели сколь-либо заметное влияние на принятие 
решений по обсуждавшимся вопросам. Принцип Quod omnes 
tangit ab omnibus approbetur — «То, что касается всех, должно 
быть всеми одобрено» — уже начал получать распространение, но весьма робко, и до окончательного его торжества 
было еще далеко. В основном парламенты даже в самом широком их составе использовались Эдуардом I для одобрения 
непопулярных мер — вроде внеурочных субсидий и налогов 
для покрытия расходов на военные кампании.
Кардинальной административной реформы король не 
затевал, однако при нем произошла значительная интенсификация работы клерков (чиновников) в таких важных 
органах управления экономикой, как королевский гардероб, канцелярия и казначейство. В целом работа по совершенствованию бюрократической машины была проделана 
колоссальная, но велась она эволюционными, а не революционными методами.
* * *
Англичане воспринимали Эдуарда I как строгого, жесткого, но при этом любимого отца. Отношение к королю у 
соседних народов — шотландцев и валлийцев — было несколько иным. Для них он оставался объектом неослабевающей ненависти, их проповедники назвали его Le Roi 
Coueytous — алчным королем, несшим на их земли не порядок, но раздор и разорение. Но свои многочисленные 
победоносные войны король вел вовсе не из авантюристи10