Правосознание как источник права: из истории философии права и общей теории права

А.М. МИХАЙЛОВ
ПРАВОСОЗНАНИЕ 
КАК ИСТОЧНИК ПРАВА
ИЗ ИСТОРИИ ФИЛОСОФИИ ПРАВА 
И ОБЩЕЙ ТЕОРИИ ПРАВА
МОНОГРАФИЯ
Москва
ИНФРА-М
2025

УДК  
34(075.4)
ББК  
67.4/67.9стд1-3
 
М 
69
Р е ц е н з е н т ы: 
Поляков А.В., доктор юридических наук, профессор, профессор кафедры теории и истории государства и права Санкт-Петербургского 
государственного университета;
Тимошина Е.В., доктор юридических наук, профессор, профессор 
кафедры теории и истории государства и права Санкт-Петербургского государственного университета;
Варламова Н.В., кандидат юридических наук, доцент, ведущий научный сотрудник сектора прав человека Института государства и права Российской академии наук 
Михайлов А.М.
М 
69  
Правосознание 
как 
источник 
права: 
из 
истории 
философии права и общей теории права : монография / А.М. Михайлов. — Москва : ИНФРА-М, 2025. — 431 с. — (Научная мысль). — 
DOI 10.12737/2168621.
ISBN 978-5-16-020292-1 (print)
ISBN 978-5-16-112860-2 (online)
 
Монография является первым в отечественном правоведении исследованием правосознания как идейного, фактического и формального источника права. Предметная область исследования находится на стыке общей 
теории права и истории философии права. 
Прослежен генезис правосознания как идейного источника права в западной юридической традиции, его значение при преодолении пробелов 
 
в праве посредством аналогии права. Раскрыты причины непризнания 
юристами правосознания источником права. Значимое внимание уделено революционному правосознанию как формальному источнику права 
в 1917–1922 г 
одах, его специфическим чертам и действию в судебной практике. Рассмотрены политико-правовые учения западных и отечественных 
правоведов, повлиявшие на позитивацию революционного правосознания 
в России. Анализируются регулятивные свойства правосознания, зависимость его признания формальным источником права от типа правопонимания и последствия позитивации.
 
Адресована академическому сообществу юристов, прежде всего, специалистам в сфере философии права и общей теории права. Может быть 
полезна аспирантам юридических вузов.
 
УДК  
34(075.4)
ББК  
67.4/67.9стд1-3
ISBN 978-5-16-020292-1 (print)
ISBN 978-5-16-112860-2 (online)
© Михайлов А.М., 2024

Введение
Юрист, знакомый с историей российской правовой системы, 
вряд ли станет отрицать утверждение о том, что правосознание 
как формальный (юридический) источник права является самым 
отечественным источником, одной из «визитных карточек», выражающих уникальность эволюции российского права в XX столетии. Ни Франция с ее идеологией Просвещения и бессмертными 
трактатами Монтескье и Руссо, ни Англия с ее институтами парламентаризма, конституционализма и доктриной верховенства права, 
ни Германия с ее непревзойденной по уровню развития юридической 
техники пандектистикой не могут похвастаться позитивацией принципиально нового источника права, на время заменившего собой 
всю систему «традиционных» формальных источников. Как эдикты 
преторов и ответы привилегированных юрисконсультов многие века 
выступают «визитной карточкой» источников классического римского права, так и правосознание трудящегося класса неразрывно 
связано с источниковой базой раннего советского времени. Вместе 
с тем изучение юридической литературы не позволяет утверждать, 
что многие российские правоведы стремятся утвердить «право собственности» отечественной правовой системы на данный источник 
права; проблематично утверждать, что он является предметом национальной гордости российских юристов.
Скорее наоборот: правосознание как формальный источник 
права является самым стигматизированным источником, об этой 
terra oblitus не принято писать крупные монографические работы, 
поскольку в доктринальном правосознании на этом источнике стоит 
несмываемое никакими переписываниями истории клеймо масштабного судейского произвола, приведшего к тысячам смертных 
приговоров в первые годы советской власти, активно боровшейся 
с контрреволюционными политическими элементами. Сознание 
устроено так, что стремится всеми силами забыть, навсегда вычеркнуть из памяти травмирующий его носителя опыт. Однако насколько 
такая «естественная установка» соответствует положению о том, 
что подлинное теоретико-правовое исследование призвано вскрыть 
причины и объяснить основания значимых для общества правовых 
явлений и процессов? Является ли отрицание правового характера 
за «революционным правосознанием» достаточным основанием к его 
исключению из предметной области теоретико-правовых исследований? Едва ли социальная и профессиональная «амнезия» снижает 
риски повторения трагического опыта в будущем.
Ни одно общество не застраховано уровнем развития технологий 
и интеллектуальной элиты от быстрого скатывания к социальной 
3

аномии и дезорганизации вследствие деструктивного воздействия 
на базовые правовые институты слабо поддающихся контролю политических, экономических и иных социокультурных процессов. 
И именно в такие турбулентные периоды исторического движения 
правосознание объективно начинает фактически, даже и без поддержки публичной власти, заполнять собой пустоты, образовавшиеся 
вследствие крушения определенных компонентов национальной 
правовой системы. Не юридическая догматика и не юридическая 
доктрина выходят в такие времена на авансцену, а именно профессиональное и обыденное правосознание, которое начинает опираться 
не на юридические конструкции и не на фактически сложившиеся 
в устойчивых социальных практиках правила, а на идеи, представления, ценности и идеалы, основания которых уходят в рефлексию, 
спекуляцию, эмоции, творчество или предрассудки. Данный процесс — ярчайший индикатор переходного, транзитного состояния 
правовой системы, и как значимый этап, на котором способны обнажаться «механизмы» исторических трансформаций социума, он 
нуждается в максимально беспристрастном и всестороннем теоретическом изучении.
При этом правосознание действительно можно считать самым 
слабо исследованным источником права. Вряд ли можно ошибиться, 
если заявить, что вопрос о наличии монографических исследований 
данного источника в России и зарубежных правовых системах может 
поставить в тупик даже теоретиков права, специализирующихся 
в проблематике источников права, не говоря уже о специалистах 
в отраслевых юридических науках, которые в ответ на такой вопрос, 
скорее всего, ответят плохо скрываемым недоумением в его значимости для развития отраслевой доктрины и законодательства. 
Несмотря на  широко декларируемую смену «технологических 
укладов», ускоряющееся развитие технологий, закономерно вызывающее «цифровизацию» права и даже вопреки пророчествам «методологизированных» юристов о грядущей эре «ментального права» 
в нашей теоретико-правовой и отраслевой литературе странным 
образом не наблюдается бум исследований, посвященных правовому 
сознанию как источнику права. Разумеется, отсутствие специальных 
исследований правового феномена еще не гарантия актуальности его 
изучения. С этим невозможно спорить. Однако сложно оспорить и то, 
что социальные и юридические последствия позитивации правосознания как источника права носят масштабный характер, которому 
явно не соответствует уровень исследовательского внимания современных юристов. Изучение специфики позитивации и действия правосознания как формального источника права не является научным 
крохоборством, поскольку чрезмерная узость предмета исследования 
здесь кажущаяся, а уровень изученности вопросов минимальный.
4

Объективным фактором, существенно повышающим сложность 
изучения правосознания как источника права, является то, что сам 
феномен сознания не получил адекватного объяснения своей природы, организации и действия в философии и (или) когнитивной 
психологии. Ни философия, ни социогуманитарные области знания 
до сих не имеют определенной по содержанию и общепринятой в сообществе ученых теории сознания, на которой могли бы основывать 
свои исследования юристы. Поскольку правосознание не является 
исконным, «органическим» понятием юриспруденции, а было воспринято правоведами из философии и незначительно скорректировано для решения профессиональных задач, постольку отсутствие 
общей теории сознания ставит барьер полноценному изучению его 
структуры и функций, включая способность выступать формальным 
или фактическим (неформальным) источником права. Вместе с тем 
указанный барьер не является непроходимым препятствием к тому, 
чтобы систематизировать накопленную юриспруденцией информацию о регулятивных особенностях правосознания, его осуществлении функций формального и фактического источника права 
и представить авторский анализ, объясняющий определенные аспекты правосознания.
Помимо этого, сложность изучения правосознания как источника 
права неразрывно связана с отсутствием его объективации в привычных для юриста знаковых системах. Все иные источники права, 
включая правовой обычай, имеют внешнюю форму своего выражения, 
изучение свойств и изменений которой дает юристам важные сведения об особенностях того или иного «традиционного» источника 
права. В разительном отличии от всех иных формальных (юридических) источников права правосознание объективно в силу своих 
имманентных свойств не способно стать объектом изучения юридической техники — ведь оно подчас лишено не только письменной 
текстуальной формы, строгой структуры, реквизитов, но и специализированного языка, поскольку способно действовать на уровне слабо 
осознаваемых психологических процессов, крайне редко попадающих 
в «горизонт» профессионального правосознания юристов. Поэтому 
для традиционной континентально-европейской и англо-американской догматической юриспруденции правосознание слишком эфемерно, чтобы стать действительным объектом изучения.
Если судить по  публикациям последних двух десятилетий, 
то можно утверждать, что в нашем правоведении господствует представление о революционном правосознании как исключительно историческом источнике права, который столетие назад обладал актуальным значением для советских юристов 20-х гг. XX столетия, 
но после проведенной в СССР отраслевой кодификации потерял свою 
значимость и практически пропал со страниц учебной литературы 
5

по общей теории права и отраслевым юридическим дисциплинам. 
Поэтому и изучаться данный источник права должен историками 
отечественного права, но никак не специалистами в общей или отраслевой теории права. Более того, историкам права легко успокоить 
себя мыслью о том, что актуализация революционного правосознания 
была вызвана уникальными конкретно-историческими обстоятельствами, которым уже не повториться в будущем. Последнее суждение 
носит дискуссионный характер и может быть оспорено: масштабные 
социальные трансформации, сопряженные со стремлением «отречься 
от старого мира», с известной периодичностью возникают в истории 
России, а в ситуации «вакуума положительного права» актуальным 
источником «права в действии» всегда будет являться правосознание, 
которое по своему содержанию, разумеется, будет отличаться от «революционного правосознания» пролетариев и трудящихся крестьян, 
но по своей природе останется «трансформативным» правосознанием. 
Однако, независимо от этого, очевидно, что проблематика правосознания как идейного и формального источника права отнюдь не исчерпывается определением специфики и значения революционного 
правосознания как формального источника советского права конца 
1917–1922 гг.
Значение правосознания как идейного источника права состоит 
в том, что именно оно определяет пределы нормативного и понятийно-конструктивного содержания системы положительного права: 
чего нет в профессиональном, доктринальном или обыденном правосознании, того объективно не может быть и в догме права, юридической 
доктрине, формальных источниках права, юридической практике. Все 
юридические конструкции, нормы и принципы права, позиции юридической практики имеют своим первоисточником правосознание, 
черпают в его недрах свое содержание. Эту идею уже ясно выразила 
философия классического немецкого идеализма конца XVIII — начала XIX столетия, а утвердила в сознании европейских юристов 
историческая школа права.
Однако несмотря на то, что с того времени прошло уже более 
двухсот лет, юридическое сообщество слабо заинтересовано в предметном изучении правосознания как идейного источника права. 
И дело здесь не только в том, что позитивная теория права в отечественном дореволюционном правоведении выстраивалась не на идеалистических основаниях, а «марксистско-ленинская» теория права 
присягала на верность диалектическому и историческому материализму. Причина, как представляется, состоит в том, что специфика 
профессиональной деятельности юристов формирует в их правосознании стремление к максимальной формализации права и правовых отношений, решению такого типа задач, которые востребуют 
герменевтическую, формально-логическую, аналитическую и про6

ектно-конструктивную деятельности, но не рефлексивное погружение в глубины правосознания. Поскольку положительное право 
действует в рамках социальных институтов, то направленность профессионального правосознания юристов объективно носит внешний 
характер; оно обращено к действительности нормированных социальных взаимодействий, а не индивидуального, группового или 
общественного правосознания, что и позволяет некоторым авторам 
проводить границу между позитивной теорией права и философией 
права. Юристы крайне неохотно обращаются к когнитивному «срезу» 
правовой действительности, по большей части считая его субъективным, изменчивым, разобщенным и формально не определенным, 
а в плане дисциплинарного статуса — исконным компонентом исследовательской области философии права, истории правовых учений, 
реже — социологии права и антропологии права.
История правосознания как идейного источника права даже 
в западной традиции права настолько длинна и многогранна, что 
вряд ли кому-либо из современных правоведов под силу раскрыть 
большинство ее аспектов. По причине практической и нередко 
близоруко прагматической ориентации профессионального правосознания юристов тематика идейных источников права считается 
не относящейся к исследовательской области общей теории права 
и по негласной конвенции признается частью «далекой от насущных 
потребностей юриспруденции» философии права. Однако неюридическая философия права ее, скорее всего, и не «увидит» не только 
по причине терминологической «инородности», но прежде всего 
потому, что ее «исследовательские фокусы» настроены совершенно 
иначе — установками и категориями общей и социальной философии, 
для которых система положительного права и осуществляемое ею регулирование находятся либо вообще за горизонтом «картины мира», 
либо встраивается в определенную онтологию, приобретая совершенно иные смыслы в сравнении с профессионально-юридическими 
представлениями (в этом плане со времен И. Канта и Г. Гегеля ничего 
принципиально не изменилось). В свою очередь юридическая философия права — следуя в фарватере профессиональной традиции — 
нередко считает тематику источников права исключительной «собственностью» позитивной теории права и, соответственно, также 
не включает в орбиту своего исследовательского интереса. Вследствие 
действия таких (осознаваемых или неосознаваемых) установок правосознание как идейный источник права становится «бесхозным» 
объектом, не включенным ни в предмет философии права, ни в актуальные исследования позитивной теории права.
Вместе с тем изучение правосознания как идейного источника 
права связано не только с исследованием его влияния на процесс 
позитивации норм и институтов права, создания тех или иных фор7

мальных источников права. Принципиальное значение правосознания как идейного источника права состоит в том, что оно выступает 
первоисточником, «движущей причиной» и одновременно с этим 
«средой», в которой создаются новые правовые идеи, идеалы, концепции, не только позволяющие вносить значимые новеллы в юридические конструкции и институты действующего права, но и формировать проекты политики права. Правосознание теснее всего связано 
со сферой политики права, которая не может быть осуществлена без 
выработки правовых идеалов и ценностей. Невысокий уровень интереса юристов к идейным источникам права вполне корреспондирует 
отсутствию обоснованной политики права во всех основных отраслях 
российского права.
Правосознание является особым источником права еще и в том 
смысле, что оно менее всего поддается процессу догматизации. 
Идейно-когнитивное и эмоциональное содержание правосознания 
невозможно перевести в слаженную систему строго определенных 
конструкций, понятий, процессуальных форм. Имманентная правосознанию аморфность, неопределенность, рассогласованность 
и разноплановость, перманентная открытость изменениям делает 
его самым далеким от юридической догматики источником. Юристыдогматики искусно работают с «книжным правом», с текстуально 
оформленным договорным правом, готовы работать с доктринальным 
и прецедентным правом, сложнее обстоят у них дела с обычным 
правом, но работать с правосознанием они совершенно не готовы. 
Правосознание исключается из «мира профессиональных юристов», 
не видит его «эмпирическая» и «практическая» юриспруденция. 
Как представляется, у многих российских юристов имеется соблазн 
считать правосознание как источник права «псевдоюридической 
экзотикой», которая отсутствует в доктринальной юриспруденции, 
не имеет ровно никакого юридического значения, а его изучение — 
малоосмысленная «интеллектуальная игра» «белых ворон» — философов права, никоим образом не способная повлиять на склад 
актуального профессионального правосознания. Однако почему 
чей-то образ профессионального правосознания, никогда адекватно 
не подвергавшийся эмпирической верификации, является мерилом, 
которым измеряют и оценивают юридические исследования? Если 
изначально принять такую позицию, то и все философско-методологические установки континентально-европейской школы естественного права, начиная с Г. Гроция и заканчивая германскими 
юснатуралистами XVIII века, должны быть отброшены, как не повлиявшая на профессиональную традицию «интеллектуальная игра» 
философствующих новаторов-правоведов. В конце концов значение 
теоретико-правового исследования не может исчерпываться его зна8

чимостью для юридической практики и профессионального правосознания.
Как известно, понятие правосознания, в отличие от «львиной» 
доли теоретико-правовых понятий, не пришло из догмы римского 
или публичного права, за ним не стоят высокоавторитетное «книжное 
право», юридическая доктрина, столетия экзегетической и логической 
работы многих поколений университетских юристов. Только школа 
естественного права с ее рационалистической установкой и философия классического немецкого идеализма, для которой «идеи правят 
миром», «открывают» для европейских юристов «пространство» 
правосознания. И хотя догматическая юриспруденция, работающая 
в воспринимаемой ею «объективной» действительности текстов и логического мышления, рассматривает данное понятие как чужеродное 
и не способное быть встроенным в систему профессиональных юридических конструкций (много ли найдется специальных отраслевых 
исследований правосознания?), тем не менее только в «пространстве» 
правосознания возможно найти ответы на «проклятые» философскоправовые вопросы о природе права, характере его действия и пределах регулятивных возможностей. Когда юристы поймут природу, 
организацию и действие правосознания — тогда будут даны ответы 
на многие фундаментальные философско-правовые вопросы. Правосознание — источник всех правовых представлений об идеальном 
и должном, без которых невозможно представить осмысленное правовое регулирование. Поэтому юристы как профессиональное сообщество рано или поздно будут вынуждены изучать правосознание как 
идейный источник права и его влияние на процессы установления 
и применения положительного права.
Разумеется, допустимо рассматривать правосознание как формальный источник права в качестве «слабого» по регулятивному 
потенциалу и исключительно временного субститута «стандартных» 
источников права в послереволюционные периоды и считать, что 
с расширением и интенсификацией законотворчества, подзаконного, 
договорного и локального правотворчества его значение сведено 
к нулю. В ситуации галопирующей инфляции нормативных актов 
нет места правосознанию как источнику права. Такая легалистская, 
формально-юридическая позиция является корректной лишь при 
условии исключения из поля зрения юристов «внутреннего убеждения» судей и неформальных (фактических) источников права, 
которые не установлены (санкционированы) официально, но систематически используются в юридической практике (usus fori) и способны 
обладать высоким убеждающим значением, напрямую определять 
итоговые выводы суда. В современной юридической компаративистике общеизвестен и едва ли кем-то оспаривается тезис о том, что 
посредством формально-юридического подхода невозможно аде9

кватно описать «систему» источников права многих правовых систем, 
полноценно разобраться в функционировании положительного права 
на практике. Теоретическое, а не догматическое изучение источников 
права не может оставлять в стороне «фактические» источники права, 
поскольку их значение для понимания и функционирования судебной 
практики и в целом тенденций развития правовых систем может 
являться достаточно весомым. Профессиональное правосознание 
судей как неформальный источник права обладает огромным значением в случаях преодоления пробелов в праве посредством аналогии 
права, использования функционального (динамического) подхода 
к толкованию права. Автор попытался обратиться к изучению данного 
аспекта действия профессионального правосознания.
Данная книга не претендует на решение значительного числа 
проблемных и дискуссионных вопросов, связанных с действием правосознания как идейного и неформального источника права, его позитивацией как формального источника права в послереволюционные 
периоды и его осмыслением в правовой мысли XIX–XX столетий. 
Автор видел свою задачу гораздо скромнее — в постановке вопросов 
о специфике правосознания как источнике права и его возможностях, об особенностях его позитивации и ее последствиях; в систематизации имеющихся наработок в области истории философии 
права и общей теории права касательно проблематики правосознания 
как идейного, фактического и формального источника права и, что 
не менее важно, в привлечении внимания юридического сообщества 
к необходимости обстоятельного теоретико-правового изучения «нетипичных» источников права, некоторые из которых отсутствуют 
не только в учебной юридической литературе, но и в специальных 
исследованиях современных правоведов.
Публикуемый текст сочетает в себе как общетеоретические вопросы о регулятивной специфике правосознания, соотношении 
права и правосознания, последствиях позитивации правосознания 
как источника права, так и вопросы, связанные с осмыслением природы правосознания и его способности выступать в качестве источника права в ряде непозитивистских концепций западного и отечественного правоведения XIX — первой половины XX века. Автор 
работы не считает такой подход кентаврической «смесью бульдога 
с мотороллером». Распространенное восприятие общей теории права 
как аналитической работы с общеправовыми понятиями, отвлеченной 
от всевозможных «примесей» истории философии права, в основе 
своей имеет две причины. Во-первых, при принятии такой позиции 
общая теория права смешивается с общеправовой догматикой, которая, действительно, несколько столетий работала исключительно 
с «книжным правом», «отшлифованными» формально-логическими 
операциями конструкциями, и совершенно не интересовалась фи10