Звезды немого кино. Ханжонков и другие

®
Основана в 1890 году
Ф. Павленковым
и продолжена в 1933 году
М. Г
орьким
ВЫПУСК
2071
(1871)

МОСКВА
МОЛОДАЯ ГВАРДИЯ
2021

УДК 791.43(092)
ББК 85.374
          К 96
знак информационной
продукции
16+
© Кушниров М. А., 2021
© Издательство АО «Молодая гвардия»,
     художественное оформление, 2021
ISBN 978-5-235-04428-9

ОТ АВТОРА
Эта книга посвящается рассказу о рождении и развитии 
русского кинематографа на протяжении первых двух десятилетий ХХ века. Это не научно-фундаментальная работа, 
подобная работам моих уважаемых учителей — Н. М. Иезуитова, С. М. Гинзбурга, Н. А. Лебедева и многих других. Я 
бы скромно назвал ее «историческими фрагментами». Заранее хочу извиниться и предупредить, что моя повесть, 
конечно, не обойдется без личного взгляда – без трактовки 
многих самоличных впечатлений.
Я родился в 1937 году и в этом же году вселился в новенький девятиэтажный дом в известном (пожалуй, даже 
знаменитом) Лаврушинском переулке — напротив Третьяковской галереи. Мой отец был скромным еврейским поэтом и драматургом, трижды воевал и был награжден двумя Георгиевскими крестами и двумя медалями, которыми 
я играл и до сих пор детски-наивно горжусь. Вверху над нами жил Владимир Ермилов, некогда знаменитый редактор 
журналов, всем известный недруг Маяковского. Под нами – известнейший в те времена писатель Николай Вирта, четырежды (!) лауреат Сталинской премии, и когда мы 
с братом, разрезвившись, подымали изрядный гвалт, он 
прибегал и умоляюще говорил, что его «плафоны буквально ходят ходуном».
Это было для меня веселое время. Моим лучшим товарищем был Володя Кирсанов, сын известного поэта. Но 
водился я и с другими писательскими детьми — дружил с 
девочками-близнецами Олей и Сашей, детьми Льва Никулина, и еще с внучкой Константина Тренева Лизой. Это 
были настоящие дружбы. После, в том же Лаврушинском, у 
меня появилось много взрослых друзей — с их рассказами, 
воспоминаниями, журналами и книгами. Многие из этих 
5

рассказов и книг навсегда «вселились» в мою память — читатель найдет их и в этой книге. 
Среди моих близких и дружелюбных знакомых было 
немало известных и даже очень известных лиц: всех перечислять не стану. Особенно я был дружен c Юрием Карловичем Олешей и его женой Ольгой Густавовной. Но особая 
память и особый рассказ будет о Вере Дмитриевне Поповой-Ханжонковой, которая не жила в моем доме и с которой я познакомился, уже работая в известном кинотеатре 
«Иллюзион», где мы с ней дважды устраивали ретроспективные показы раннего русского кинематографа. Вера 
Дмитриевна иначе как «раннее кино» этот период не называла. Но об этом уже ниже. 

НАШЕ РАННЕЕ КИНО
Начну издалека. Мне вдруг захотелось кратко и все же 
не без подробностей рассказать, как наша российская публика — простая и мало-мальски культурная — отреагировала на пришествие кинематографа. Да, примерно так же, 
как и зарубежная, а все же не совсем так — чуть-чуть особо! 
...Восхищайтесь сюжетом,
Любуйтесь игрою,
Улыбайтесь и плачьте, но лишь —
Лишь не вешайте карточек киногероев
На стенах своих жилищ!
Такие стихи прочитали однажды — а точнее, в июле 
1927 года — наши предки в популярном «Советском экране», одном из первых советских киножурналов. А написал 
их молодой, но уже известный поэт Семен Кирсанов. Написал не случайно: эти самые карточки считались не самой 
достойной приметой тогдашнего быта. «Там, где у других 
теплится лампадка или висят портреты вождей революции, 
у Клавдии (героини рассказа. — М. К.) красовались прославленные инородные — а порой и русские — кинозвезды, 
разубранные цветами, разукрашенные голубыми лентами и 
кружевной канителью... Многочисленные открытки и фотографии этих звезд были зацелованы до дыр… На оборотной стороне этих фото Клавдия писала стихи с посвящением своим божествам…» Это из сатирического рассказа 
Семена Гехта – в том же «Советском экране», только на год 
раньше. Рассказ называется многозначительно — «Стандарт».
Но разве другие – французы, немцы, американцы — не 
болели той же слабостью? Болели. Но далеко не так сильно 
7

и не так вызывающе. А вот у нас с этим была проблема, хотя возникла она не сразу. Лишь незадолго до революции, а 
особенно с наступлением нэпа — со всем его разгулом дурновкусия и всеядности... Затертый пример: эпохальный, 
знаменитейший фильм «Броненосец “Потемкин”» уступил первое место по популярности у зрителей «Медвежьей 
свадьбе» Эггерта. 
Память, однако, спохватывается. Ведь эти пресловутые 
карточки возникли всего лишь полтора десятка лет назад — 
всего лишь! Будучи, как повелось искони, завезенными изза границы — с появлением Макса Линдера, Асты Нильсен, 
Мэри Пикфорд и десятков других звезд. Да и российских 
звезд в эти годы хватало. Нечто похожее на проблему уже и 
тогда беспокоило передовые умы, однако до громогласных, 
ядовито-насмешливых голосов по первопутку доходило не 
часто. Тем более что голоса эти — как правило, столичноинтеллигентные — адресовались в основном тем же столичным интеллигентам. Так называемая широкая публика 
про них практически не ведала. 
Другое дело — революция и ее радикальные последствия, духовные и физические. Нэп — одно из таких последствий. Оно оказалось своеобразно и колоритно. В числе 
прочих своеобразий тут выразительно обозначился стихийный и неумеренный культ киногероев, нечто вроде идолопоклонства. Притом большую часть поклонников этого 
культа составляла городская молодежь.
В убогой комнатенке рабфаковского общежития, где и 
мебели всей-то — пара табуреток, стол да энное количество 
коек да лампочка без абажура под потолком… В роскошной 
спальне преуспевающей нэпманши — с тахтой, покрытой 
ковром и заваленной множеством разноцветных подушек, 
с кружевными занавесками, цветастыми половичками, эффектным японским зонтиком на пестром стенном коврике 
и непременной гитарой… В тесной и полутемной обители 
одинокой совбарышни (где-нибудь в самом конце коммунального коридора) – машинистки, секретарши или корректорши какого-нибудь недолговечного издательства… 
В приемной оборотистого частника — обувщика, портного, дамского куафера… Даже в конторе не слишком официального учреждения, угнездившегося в сыроватых комнатах какого-нибудь бывшего купеческого особняка… 
И еще в десятках и сотнях укромных (непременно укромных, интимных, отнюдь не парадных) мест можно было узреть эти самые карточки. Располагали их, как прави8

ло, этакими веерами, волнообразными узорами, наряжали 
искусственными цветами, а порой для них и впрямь сотворялось нечто вроде иконостаса. В одиночестве ту или иную 
карточку оставляли редко – благо звезд немого кино появлялось все больше и больше.
Частенько, что греха таить, карточкой закрывали щель 
в стене, дыру от гвоздя, пятно, след старых обоев и прочие 
неприятные пометы. И все же украшали они по большому счету не стены – они украшали быт. И не столько даже украшали, сколько скрашивали. Кино с их помощью 
становилось и повседневным, и повсеместным, внятно вещающим о волшебной стране «Киноландии» и твоей причастности к ней. Ее герои позируют перед тобой и для тебя: 
томно закатывают глаза, судорожно хватаясь правой рукой за горло (Грета Гарбо), кокетливо расправляют складки пышного платья (Мэри Пикфорд), весело подмигивают сквозь огромные роговые очки (Гарольд Ллойд), озорно 
кривляются и дурачатся (Макс Линдер), победно попирают землю, широко по-мужски расставив руки в бока (Гарри 
Пиль, Родольфо Валентино), терпеливо выслушивают тебя, наблюдают за тобой, подбадривают, успокаивают, поощряют, советуют. Они — твоя личная, частная жизнь, неподсудная никакому суду, никакому казенному окрику…
Впрочем, последнее не совсем верно. С увлечением, 
кажется, следует блюсти осторожность. Иначе откуда бы 
взялся тот зазывный стих, с которого я начал, и тот ядовитый рассказ? Откуда бы взялся Петя Присыпкин (помните Маяковского?), заранее давший своим еще не родившимся дочкам киношные имена Дороти и Лилиан? Легко 
догадаться, что над койкой его в «молодняцком общежитии» висели знаменитые сестры Гиш — Дороти и Лилиан. 
(Собравшись «отрываться от класса» и уходить в «изячную 
жизнь», Присыпкин берет с собой лишь два милых сердцу 
атрибута: открытки тех же кинозвезд и гитару.)
Или вот это: 
В каждом театре, в каждом фойе
«Кинопечати» киоск.
Перед витриной открыток везде
Девушки тают, как воск.
Но сердцу моему милей
Из всех героев кино 
Изящной внешностью своей
Родольфо Валентино…
9

Это отрывок из давно забытого водевиля «Киногерой», 
расхожего репертуара ТРАМа — Театра рабочей молодежи. 
Незатейливая эта вещица высмеивает молодого рабочего, 
мечтающего о кинокарьере. Можно понять тогдашних сатириков и педагогов, обеспокоенных подобными увлечениями — как же, отвлекают молодежь от классовой борьбы, 
уводят в сторону от великих целей, от самого насущного! 
И что за кумиры такие? Типичные продукты буржуазного 
кинематографа — что зарубежного, что нашего! 
Да, многие мировые кинокумиры в это время сделались 
своими, российскими – и тоже попадали в открыточные веера. Правда, из тех, что блистали до революции, в советское 
время осталось немного. Но «свято место» не оказалось пустым. Появились новые и не менее «завлекательные»: Юлия 
Солнцева, Вера Малиновская, Анель Судакевич, Анна 
Стэн, Игорь Ильинский, Владимир Фогель, Ольга Жизнева, Анатолий Кторов, Ольга Гзовская, Константин Эггерт, 
Николай Прозоровский и многие, многие другие. Они тоже, как и западные их собратья, щедро улыбались с открыток, загадочно косились в сторону, иногда чуть подмигивали, а изредка с легкой грустью смотрели куда-то вдаль…
По правде говоря, у наших звезд было ощутимое, хотя 
и небольшое на первый взгляд отличие от зарубежных. 
Наши казались советскому обывателю чуть-чуть... поплоше. Поскромнее. Будничнее. И на экране, и на открытках. Что там ни говори, а существует некое обаяние 
чужеземного лица, осанки, позы – так же как и обаяние чужеземной речи. Наши казались более свойскими. 
Официально это считалось преимуществом, иногда даже 
пропагандировалось как более здоровое, менее вызывающее. Те же из наших звезд, кто более всего походил на 
западных, больше всего и получали от ядовитых критиков «на орехи»:
Спокойна, как ялтинский пляж,
Тиха, как июньское лето,
Что это? «Натура»? «Пейзаж»?
Ах, нет! Малиновская это…
В серьгах, драгоценных колье,
Блистая прекрасной фигурой,
Удел ее — быть в ателье
Живою, но мертвой натурой
(«ателье» в те времена – киностудия).
10