Повседневная жизнь советской богемы от Лили Брик до Галины Брежневой

ЖИВАЯ ИСТОРИЯ
ПОВСЕДНЕВНАЯ ЖИЗНЬ ЧЕЛОВЕЧЕСТВА

Александр Васькин
МОСКВА

СОВЕТСКОЙ БОГЕМЫ
ОТ ЛИЛИ БРИК
ДО ГАЛИНЫ БРЕЖНЕВОЙ
МОЛОДАЯ ГВАРДИЯ 2019
.

УДК 94(470-25)-058.12
ББК 63.3(2-2 Мос)6-283.2
          В 19
Серийное оформление
Сергея  ЛЮБАЕВА
В фотоколлажах для переплета
использованы работы Александра Родченко
и Владимира Мусаэльяна
знак информационной
продукции
18+
© Васькин А. А., 2019
© Издательство АО «Молодая гвардия», 
     художественное оформление, 2019
ISBN 978-5-235-04287-2 

Товарищи, я прошу вас от имени 
миллиона людей: дайте нам право... на 
шепот. 
Н. Эрдман «Самоубийца», 1928. 
Из монолога Подсекальникова

Предисловие
ГЛАЗИРОВАННЫЙ СЫРОК 
ДЛЯ «КОРОЛЕВЫ БОГЕМЫ»
Где-то в 1960—1970-х годах на Кутузовском проспекте Москвы — строго 
охраняемой правительственной трассе — нередко можно было встретить 
странную супружескую пару. Необычной в этом дуэте была, прежде всего, 
пожилая дама — одетая явно не по-нашему, с вызовом, броско и не по годам. 
Все в ней было диковинно, на взгляд 
советского обывателя, давившегося в 
очереди за Чеховым: и лицо, и одежда, 
и душа, и мысли. Огненно-рыжие волосы, почему-то сплетенные в косичку, 
как у героини картины «Дочь Советской Киргизии» (кто из нас не писал 
изложение в школе по этой картине!). 
Размалеванная физиономия — нечто 
среднее между клоуном Олегом Поповым и Марфушенькой-душенькой 
из фильма «Морозко» в исполнении 
Инны Чуриковой: нарисованные брови, словно объевшийся помадой алый 
рот, румяные щеки с вишневым отливом. Казалось, что на перепудренном 
лице и живого места не осталось. Ни 
дать ни взять — старый князь К. из «Дядюшкиного сна» Достоевского, только 
в юбке и с маникюром цвета переходящего Красного знамени. Впрочем, 
юбок она не носила, предпочитая брюки, зимою же укутывалась в роскошную 
норковую шубу зеленого (!) цвета, точно купленную не в ГУМе-«шмуме» и даже не в спецсекции для номенклатуры, 
а в самой Франции. А на голове — та же 
огромная клоунская кепка, дополнявшая провокационный образ. 
7

Даму-инопланетянку обычно сопровождал моложавый элегантно одетый мужчина в кепочке, этакий паж. 
Лицо его напоминало маску — большие «рогатые» очки, мощный нос, впрочем, слегка выдававший его кавказское происхождение. Поддерживая спутницу за локоть, он направлял ее движение. Как правило, выйдя из 
своего подъезда дома  4/2 по Кутузовскому, они отправлялись гулять. Дама с удовлетворением могла бы заметить: ее появление на улице вызывало неподдельный 
интерес прохожих, мало кто не поворачивал головы ей 
вслед. Не то чтобы от нее нельзя было оторвать глаз, но 
что она превращалась в бельмо на глазу — это точно. 
Явись здесь поддатый дворник Тихон со своей метлой, 
он непременно бы обрадовался: «Барыня! Из Парижа!» 
И если Ипполит Воробьянинов постарался развеять догадку дворника, то дама, напротив, охотно подтвердила 
бы: «Да, из Парижа, только вчера прикатила!»
Прогуливающаяся пара неспешно направлялась к 
знаменитому гастроному, много лет существовавшему в сталинской высотке гостиницы «Украина». Но что 
могло привести их сюда? Судя по цвету шубы, ее обладательница была прекрасно осведомлена о том, что в 
Париже «есть очень странный обычай — там едят так 
поздно, что нельзя понять, что это: ранний ужин или 
поздний обед!». Иными словами, в продукции блатного 
гастронома они вряд ли нуждались. Что они могли там 
купить? Колясочку «Украинской» колбасы с чесночком? 
Торт «Киевский» или горилку с перцем? — ведь отоваривались они в «Березке».
Войдя под своды ампирного гастронома, сладкая парочка направлялась прямиком в молочный отдел. Здесь, 
перед тем как занять очередь, он подводил ее к окну и 
привычно водружал на пьедестал — высокий мраморный подоконник, откуда она становилась еще более 
заметна магазинной аудитории. Впрочем, здешние завсегдатаи уже готовились к представлению: вот, сейчассейчас… Пока он пробивал в кассе чек, а потом стоял в 
молочный отдел, она куковала на своем подоконнике, 
болтая ногами и что-то там насвистывая себе под нос. 
Публика в это время обмирала, бабки в пуховых платках, командированные с портфелями смотрели на диковинную покупательницу с раскрытым ртом. А она 
всем своим видом выказывала полное равнодушие и 
8

наплевательство к происходящему вокруг. Гастроном 
был избалован вниманием знаменитостей, кого здесь 
только не видели: кинорежиссера-орденоносца Сергея 
Герасимова с его женой холодноватой (но не похожей 
на Веру Холодную) актрисой Тамарой Макаровой, знаменитого «Чапаева» Бориса Бабочкина, поблекшую кинозвезду 1930-х годов Зою Федорову, балерину Майю 
Плисецкую, фокусника Арутюна Акопяна и даже самого 
Бориса Сичкина. Но это «Явление Христа народу» грозило переплюнуть всех их вместе взятых по степени 
производимого эффекта или, как сейчас говорят, по 
рейтингу.
Наконец радостный паж возвращался с добычей — 
глазированными сырками Останкинского молочного завода. Вот, оказывается, за чем они сюда приходят! 
Писклявым тонким голоском она просила немедля, тут 
же покормить ее. Из раскрытой блестящей сине-бронзовой упаковки сырок в шоколадной глазури — мечта 
советского школьника (и не только того, что запомнил 
эту сценку на всю оставшуюся жизнь и стал впоследствии известным театроведом*) — целиком отправлялся 
в ее рот. Сначала один, затем второй, третий. Как свежо 
и вкусно! А запах какой — его ничем не спутаешь. А еще 
говорят, что к старости острота восприятия снижается. 
Но у нее, видно, все было в норме. Сырки она поглощала 
со скоростью пожарной машины, высасывающей своим шлангом всю воду из садового пруда — в том смысле, 
что до дна. 
Обалдевший магазин понемногу приходил в себя. 
Дело даже не в том, что старуха все сырки слопала сама, 
хотя и это было ненормально — она должна была бы 
отнести их внучкам домой, но, видно, у нее их и в помине не было. Главное, что ее узнали: «Это она, она! Да 
это же из-за нее застрелился Маяковский!», и далее следовали другие нехорошие эпитеты, раскрывавшие всю 
глубину познаний советских граждан о причинах неожиданного самоубийства хорошо устроившегося 
пролетарского поэта. Да, это была она, Лиля Брик, женщина без отчества, богемный персонаж Серебряного 
века, эпохи первых пятилеток, целины, освоения космоса и развитого социализма. Одни до сих пор считают 
* Николаевич С. Мой Кутузовский // Сноб. 2017. 21 апреля.
9

ее главной виновницей самоубийства поэта, другие — 
агентом ГПУ, третьи же мнят «музой русского авангарда». 
Она сменила кучу мужей, официальных и не очень 
(фамилию одного из них она носила). Этот последний 
муж (с 1937 года) — Василий Катанян — и притащил ее 
в магазин за сырками. Последним его называли часто — 
дабы не запутаться. Будучи на одиннадцать лет моложе, 
он смиренно играл роль литературного приложения к 
своей жене, писал биографию Маяковского, что было 
очень сподручно — первоисточник всегда имелся под 
рукой.
Лиля Брик поддерживала тесные связи не только с 
органами, но и с заграницей (ее сестра — Эльза Триоле, 
лауреат Гонкуровской премии и жена Луи Арагона), жила на широкую ногу. На ее столе не переводились икра 
и устрицы, а за столом — все ведущие деятели мировой 
литературы, что наведывались в Советский Союз. Дом 
был увешан картинами Пикассо и Шагала, подаренными ей лично. Попасть в ее салон считалось огромной 
честью. Сама Ахматова боялась этой женщины, которую, выражаясь языком энциклопедий, можно назвать 
организатором литературного процесса. Лиля, кажется, 
пережила всех своих друзей и врагов, не дожив четырех 
лет до девяностолетия, покончив с собой в 1978 году, 
предварительно наказав развеять свой прах над лесом. 
Под Звенигородом ей стоит надгробный памятник с 
тремя буквами «ЛЮБ». Так ее и называли за глаза.
Но пока до самоубийства оставалось лет пятнадцать. 
Лиля объедалась сырками на подоконнике сталинского 
гастронома и готовилась вновь принять у себя в салоне 
очередного прогрессивного деятеля. Почему она приходила сюда за сырками и тут же уплетала их? Ну в самом деле: в ее салонном помойном ведре упаковки изпод глазированных сырков смотрелись бы как-то не к 
месту. Вот пустая бутылка «Вдовы Клико» — это другое 
дело, а тут какой-то сырок. Хотя режиссеру Сергею Параджанову (частому гостю Брик) для его причудливых 
инсталляций упаковка из фольги могла бы пригодиться… Наевшаяся досыта Лиля, слезшая с подоконника, отправлялась к выходу. Катанян уже открывал перед ней 
тяжеленную дверь гастронома. «Чего с них взять-то! Богема, мать их раз так!» — неслось им вслед…