Лев Толстой. Свободный человек

®
Основана в 1890 году
Ф. Павленковым
и продолжена в 1933 году
М. Горьким
ВЫПУСК
2100
(1900)

МОСКВА
МОЛОДАЯ ГВАРДИЯ
2021

УДК 821.161.1.0(092)
ББК 83.3(2Рос=Рус)1-8
          Б 27
Издание второе
Издательство благодарит за предоставленные фотоматериалы
Государственный музей Л. Н. Толстого в Москве.
знак информационной
продукции
16+
© Басинский П. В., 2021 
© Издательство АО «Молодая гвардия»,
     художественное оформление, 2021
ISBN 978-5-235-04493-7

Предисловие
ТОЛСТОЙ КАК ПРОИЗВЕДЕНИЕ
Прежде чем взяться за эту книгу, я написал три книги о 
Толстом. Они вышли в разное время (2010, 2013 и 2015 годы), переиздаются до сих пор и представляют собой своеобразную трилогию.
Первая книга — «Лев Толстой: Бегство из рая» — рассказывает об уходе писателя из Ясной Поляны, обстоятельствах 
его последнего путешествия и смерти в Астапове, а также о 
том, что было причиной этого ухода, какие моменты в жизни 
Толстого предваряли и предсказывали это событие.
Вторая книга — «Святой против Льва. Иоанн Кронштадтский и Лев Толстой: история одной вражды» — посвящена проблеме «Толстой и Церковь». Почему случился этот 
трагический конфликт, что означало знаменитое «отлучение» и что на самом деле являла собой «религия Толстого»?
Третья книга — «Лев в тени Льва. История любви и ненависти» — об отношениях Толстого с его третьим сыном 
Львом Львовичем и со всеми своими детьми. Ведь среди 
мировых литературных классиков Лев Николаевич был самым многодетным отцом; жена Софья Андреевна родила 
ему 13 детей. Каким был Толстой-отец? Что думали и писали о нем его дети? Что это вообще значит — быть сыном человека, еще при жизни признанного гением во всём мире?
Пока я работал над этими книгами, я понял одну вроде 
бы очевидную, но в то же время совсем не простую вещь. 
Толстой — не только создатель великих произведений, от 
огромного романа «Война и мир» до крохотного рассказа 
«Нечаянно», написанного за четыре месяца до смерти. Сам 
Толстой — произведение. Его жизнь и смерть, отношения с 
разными людьми, близкими и дальними, – это такое же великое произведение, как и те, что появились из-под его пера. 
И это произведение он создавал сознательно, отдавая этому 
5

не меньше, а даже больше сил и времени, чем литературному творчеству, философским трактатам и публицистике. 
И мы даже знаем год и месяц начала работы Толстого над 
этим произведением: март 1847 года, первые записи в дневнике. Молодому «автору» еще не исполнилось двадцати 
лет, а он, находясь в Казани, в университетской больнице, 
излагает замысел великого произведения жизни, на создание 
которого уйдет больше шестидесяти лет. С этого момента 
начинается ежедневная работа над черновиком, если угодно, романа под названием «Лев Толстой» с множеством сюжетных линий, вариантов, удач и разочарований, интриг, 
коллизий, драматических и трагических конфликтов, комических сцен и таких, которые не могут не вызывать катарсиса, душевного потрясения.
Возможно, именно для того, чтобы закончить это произведение не «хеппи-эндом», как «Войну и мир», где он 
очень разумно и правильно устроил семейную жизнь своих 
любимых героев Наташи и Пьера, Николая и Марии, а на 
трагической, надрывной ноте, которая более соответствовала ХХ веку, Толстой и покинул Ясную Поляну холодной 
осенней ночью 1910 года и скончался на станции Астапово 
под свист проносящихся мимо поездов.
Однажды я понял, что биографию Толстого нельзя 
писать просто как цепь жизненных событий и анализ художественных произведений, как пишутся обычные писательские биографии. Анализировать нужно не факты 
жизни Толстого и тем более не его словесные произведения (это другая, филологическая задача), а жизненный замысел и методы его воплощения в реальность. Но это задача, 
если подойти к ней со всей ответственностью, неподъемная, во всяком случае для меня. И тогда я решил написать 
короткое и, насколько это возможно, внятное изложение 
произведения под названием «Лев Толстой». Такая, можно 
сказать, «школьная» задача. Я надеюсь, что справился с ней 
и что каждый прочитавший книгу составит себе хотя бы общее представление, как Толстой создавал свою жизнь.
В первом издании эта книга вышла в «Молодой гвардии» в 2016 году под названием «Лев Толстой — свободный 
человек». Настоящее издание в серии «ЖЗЛ» дополнено 
библиографией, хроникой жизни и творчества Толстого, а 
также более обширным иллюстративным материалом.
Павел БАСИНСКИЙ
2 февраля 2017 года

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
ВОСПИТАНИЕ ЧУВСТВ
(1828—1847) 
Жизнь как насилие
Лев Николаевич Толстой родился в имении Ясная Поляна Крапивенского уезда Тульской губернии 28 августа 
1828 года.
Cамое раннее ощущение — желание вырваться из пеленок: «Вот первые мои воспоминания... Вот они: я связан, 
мне хочется выпростать руки, и я не могу этого сделать, и я 
кричу и плачу, и мне самому неприятен мой крик; но я не 
могу остановиться. Надо мной стоит, нагнувшись, кто-то, 
я не вспомню кто. И всё это в полутьме. Но я помню, что 
двое. Крик мой действует на них; они тревожатся от моего 
крика, но не развязывают меня, чего я хочу, и я кричу еще 
громче. — Им кажется, что это нужно (т. е. чтоб я был связан), тогда как я знаю, что это не нужно, и хочу доказать им 
это, и я заливаюсь криком, противным для самого себя, но 
неудержимым. Я чувствую несправедливость и жестокость 
не людей, потому что они жалеют меня, но судьбы, и жалость над самим собой».
Второе воспоминание — посещение «какого-то, не 
знаю, двоюродного брата матери, гусара князя Волконского. Он хотел приласкать меня и посадил на колени, и, как 
часто это бывает, продолжая разговаривать со старшими, 
держал меня. Я рвался, но он только крепче придерживал 
меня. Это продолжалось минуты две. Но это чувство пленения, несвободы, насилия до такой степени возмутило меня, 
что я вдруг начал рваться, плакать и биться...».
Литературный дебют Толстого, повесть «Детство», тоже начинается с насилия над ребенком и... убийства. Гувернер-немец Карл Иванович бьет мух над головой спящего в 
кроватке десятилетнего Николеньки Иртеньева и задевает 
хлопушкой образок ангела-хранителя, висящий в изголовье. Первая же убитая муха падает на лицо мальчика.
7

«Положим, — думал я, — я маленький, но зачем он тревожит меня? Отчего он не бьет мух около Володиной постели? 
вон их сколько! Нет, Володя старше меня; а я меньше всех: 
оттого он меня и мучит. Только о том и думает всю жизнь, — 
прошептал я, — как бы мне делать неприятности...»
Еще Карл Иванович щекочет Николеньке пятки, чтобы 
окончательно разбудить.
«— Ach, lassen Sie*, Карл Иваныч! — закричал я со слезами на глазах, высовывая голову из-под подушек».
Осязательные впечатления играли важную роль в детстве Толстого: «Я сижу в корыте, и меня окружает странный, новый, не неприятный кислый запах какого-то вещества, которым трут мое голенькое тельце. Вероятно, это 
были отруби, и, вероятно, в воде и корыте меня мыли каждый день, но новизна впечатления отрубей разбудила меня, 
и я в первый раз заметил и полюбил мое тельце с видными 
мне ребрами на груди, и гладкое темное корыто, и засученные руки няни, и теплую парную сращенную воду, и звук 
ее, и в особенности ощущение гладкости мокрых краев корыта, когда я водил по ним ручонками...»
Но запомнилось ему и то, как экономка за пролитый на 
скатерть квас поймала и, несмотря на «отчаянное сопротивление», отвозила мокрой скатертью по лицу. И то, как 
в Вербное воскресенье гувернер за какую-то провинность 
отхлестал его пучком вербы. И как от этой вербы отпадали 
«шишечки».
Он запомнил, как «с особой нежностью» целовал «белую жилистую руку отца» и был «умиленно счастлив», когда он ласкал его. Но и то, как отец однажды ухватил его за 
ухо.
Общим местом стало мнение, что Толстой воспел раннее детство как райское состояние души. И это верно. Никто в литературе не написал о детстве таких возвышенных 
строк:
«Счастливая, счастливая, невозвратимая пора детства! Как не любить, не лелеять воспоминаний о ней? Воспоминания эти освежают, возвышают мою душу и служат 
для меня источником лучших наслаждений...
Вернется ли когда-нибудь та свежесть, беззаботность, 
потребность любви и сила веры, которыми обладаешь в детстве? Какое время может быть лучше того, когда две лучшие добродетели — невинная веселость и беспредельная 
* Ах, оставьте (нем.).
8

потребность любви — были единственными побуждениями к жизни? Где те горячие молитвы? Где лучший дар — 
те чистые слезы умиления? Прилетал ангел-утешитель, с 
улыбкой утирал слезы эти и навевал сладкие грезы неиспорченному детскому воображению».
В Ясной Поляне не били детей и крайне редко подвергали телесным наказаниям крепостных. Эта традиция шла 
по линии обоих родов — отца и матери, Толстых и Волконских. Поднять руку на существо, которое не может или не 
имеет права защищаться, считалось в этих семьях позорным. Причем это было особенностью именно этих семей, 
а не признаком просвещенной эпохи. Отсутствие порки в 
воспитании ребенка было прогрессивным для того времени принципом, который соблюдался, например, в Царскосельском лицее, где учился Пушкин. Пороть детей розгами, 
даже ружейными шомполами (ими лупил будущего императора Николая I его наставник генерал Ламздорф, записывая это в ежедневный журнал), считалось нормой в аристократических семьях.
Но ни в «Детстве», ни в «Воспоминаниях» Толстого вы 
не найдете ни одного случая, чтобы ребенка били, потому 
что «так нужно».
В «Воспоминаниях» Толстой пишет, что в детстве ни 
разу не видел, чтобы пороли крепостного. «Вероятно, — 
подозревает он, — эти наказания производились. В то время трудно было себе представить управление без употребления этих наказаний, но они, вероятно, были так редки, и 
отец так мало принимал в них участия, что нам, детям, никогда не удавалось слышать про это».
Он вспоминает, какой ужас вызвал у детей один только 
печальный вид помощника кучера, «кривого Кузьмы, человека женатого и уже немолодого», которого приказчик куда-то повел. «Кто-то из нас спросил Андрея Ильича, куда 
он идет, и он спокойно отвечал, что идет на гумно, где надо 
Кузьму наказать. Не могу описать ужасного чувства, которое произвели на меня эти слова и вид доброго и унылого 
Кузьмы. Вечером я рассказывал это тетушке Татьяне Александровне, воспитавшей нас и ненавидевшей телесное наказание, никогда не допускавшей его для нас, а также и для 
крепостных там, где она могла иметь влияние. Она очень 
возмутилась тем, что я рассказал ей, и с упреком сказала: 
“Как же вы не остановили его?”».
До глубокой старости Толстой не мог забыть, как однажды его даже не высекли, а только пригрозили высечь. 
9

Пригрозили снять штанишки и отхлестать розгами по попе — унижение вместе с болью. Неизвестно, что страшнее.
В статье 1895 года под названием «Стыдно», посвященной телесным наказаниям, Толстой обращает главное внимание не на физическую, а на нравственную сторону расправы. «Высшее правительство огромного христианского 
государства, 19 веков после Христа, ничего не могло придумать более полезного, умного и нравственного для противодействия нарушениям законов, как то, чтобы людей, 
нарушавших законы, взрослых и иногда старых людей, оголять, валить на пол и бить прутьями по задницам».
В 1837 году, когда Лёвочке было девять лет, в доме появился новый гувернер по имени Проспер Шарль Антуан 
Тома (в «Детстве» назван St.-Jérôme). Он приехал в Россию 
через Кронштадт летом 1835 года, зарегистрировался под 
именем Проспер Антонович, быстро научился говорить 
по-русски и успел послужить секретарем черниговского, 
полтавского и харьковского губернатора князя Василия Васильевича Левашова, будущего председателя Государственного совета. Затем он поступил старшим гувернером в дом 
знакомых Толстых, Милютиных, а оттуда его переманила 
бабушка Пелагея Николаевна — мать рано умершего отца 
братьев и сестры Толстых.
Одновременно от дома отказали доброму, пьющему немцу Федору Ивановичу Рёсселю (в «Детстве» назван Карлом 
Иванычем Мейером). Передавая Николая, Сергея, Дмитрия и Льва на руки французу, бедный немец, которого дети называли дядькой, едва сдерживал слезы и умолял: «Пожалуйста, любите и ласкайте их. Вы всё сделаете лаской». 
Особенно он обращал внимание на младшего, Льва. Он говорил, что у ребенка «слишком доброе сердце, с ним ничего 
не сделаешь страхом, а всё можно сделать через ласку». На 
это француз возразил: «Поверьте, mein Herr, что я сумею 
найти орудие, которое заставит их повиноваться».
Приглашая нового гувернера, Пелагея Николаевна 
тоже настаивала, чтобы в отношении мальчиков никогда не применялось физическое насилие. И он письменно 
обещал, что «с помощью Бога, отца сирот» обойдется без 
розог.
По мнению Толстого, Тома был «в высшей степени 
француз»: «Он был неглуп, довольно хорошо учен и добросовестно исполнял в отношении нас свою обязанность, но 
он имел общие всем его землякам и столь противоположные русскому характеру отличительные черты легкомыс10