Как я стал геологом и что было дальше

САНКТ-ПЕТЕРБУРГСКИЙ ГОСУДАРСТВЕННЫЙ УНИВЕРСИТЕТ
Г. С. Бискэ
КАК Я СТАЛ ГЕОЛОГОМ 
И ЧТО БЫЛО ДАЛЬШЕ
ИЗДАТЕЛЬСТВО САНКТ-ПЕТЕРБУРГСКОГО УНИВЕРСИТЕТА

УДК 910.2+551.7(235)+373, 378.4
ББК 99
 
Б65
Рекомендовано к публикации Научной комиссией в области наук о Земле  
Санкт-Петербургского государственного университета
Б65
Бискэ Г. С.
Как я стал геологом и что было дальше. — СПб.: Изд-во 
С.-Петерб. ун-та, 2023. — 276 с. 
ISBN 978-5-288-06358-9
В книге Г. С. Бискэ, профессора кафедры осадочной геологии Института наук о Земле, а в прошлом студента и аспиранта ЛГУ
, представлены 
воспоминания за период с конца Великой Отечественной войны (начиная 
с 1943 года) и до настоящего времени, а также размышления об эволюции 
и переворотах в науке о Земле. Фотографии автора, сделанные в поездках 
по Карелии, Китаю, Киргизии, Таджикистану и Крыму, дополняют рассказ о жизни и опыте университетского геолога, развернутый на фоне событий нашей общей истории. 
Издание заинтересует не только читателей, которые связали свою 
судьбу с геологией, но и любителей мемуарного жанра.
УДК 910.2+551.7(235)+373, 378.4
ББК 99
Издано при финансовой поддержке АО «Большевичка»
 
© Санкт-Петербургский 
  
 
государственный университет, 2023
ISBN 978-5-288-06358-9 
© Г. С. Бискэ, 2023

Оглавление
Пролог. С чего я начал ........................................................................ 
4
Глава 1. На Урале .................................................................................. 
6
Глава 2. Ленинград после блокады ................................................... 
16
Глава 3. Жизнь на дворе. Игры. Спорт ........................................... 
40
Глава 4. Сестрорецк. Песок предков 
................................................ 
51
Глава 5. Школьный вальс 
.................................................................... 
59
Глава 6. Карелия 
.................................................................................... 
83
Глава 7. Мой университет 
................................................................... 
99
Глава 8. Таджикские двухсотки 
......................................................... 159
Глава 9. Продолжение в Киргизии ................................................... 179
Глава 10. Строим общую картину .................................................... 196
Глава 11. Крым и вместо Крыма. На учебных практиках 
........... 215
Глава 12. Крушение. Попытки дальнейшей жизни ...................... 234
Глава 13. На восток! ............................................................................. 244
Глава 14. Вновь я посетил… .............................................................. 264
Эпилог 
..................................................................................................... 273

Пролог 
С ЧЕГО Я НАЧАЛ
Я стал записывать эти тексты много лет назад. Помнится, первая запись была сделана во время рождественских каникул — это 
были первые для всей страны рождественские каникулы, когда 
еще действовала привычка идти учиться и работать сразу же, как 
вымыта посуда после новогоднего праздника. Дальше у  нас начиналась сессия: время, когда студенты достают свои конспекты, 
а преподаватели морально готовятся слушать, что же на самом деле 
студенты поняли. Но теперь все закрыто, на свое рабочее место не 
попадешь, дома компьютера еще не было. Так что писал я по старинке — ручкой на бумаге, зачеркивал и вставлял. Потом положил 
листки в папку и убрал до следующего раза. В последующие годы я 
привык к новому январскому распорядку, стал резервировать новогодние каникулы для издательских дел, не законченных в семестре, а папка осталась надолго лежать в шкафу.
Однако дальше случились уже другие каникулы, связанные 
с ковидом, — еще и в конце марта. Все сидят по домам, нефть, как 
и прежде, течет на экспорт, товары в магазинах присутствуют, и растущее свободное время вроде бы даже намечает материальную 
основу для перехода к новой экономической формации. Я открыл 
свои записи, прочел и обнаружил, что некоторые из них теперь уже 
не дополнить… Целые области памяти медленно уходят, как Атлантида под воду. Вот ведь как оно пошло. Не только нет людей, 
которых еще помнишь, но все меньше тех, которые помнят о том 
же. Этак скоро начну воспроизводить собственные аранжированные воспоминания и сочинять то, чего вовсе и не было. Надо поспешить: что-то еще удается поднять. И я сел теперь уже за свой 
новый ноутбук.
4

Пролог. С чего я начал
Да, в старости ощущение времени сильно меняется — теперь 
оно бежит с ускорением, но зато появляется новое чувство временного измерения всей жизни, какого нет у молодого человека, живущего настоящим моментом, сильно растянутым обильными событиями. Пожившему человеку видно, что было, чего не стало, что 
есть и, наверно, будет, а что уходит для того, чтобы сделать виток 
и снова вернуться. Немощь позднего возраста отчасти компенсируется появлением собственного трехмерного ощущения мира: не 
только в сегодняшней плоскости, но уже и во времени.
Но сначала все же о событиях в хронологическом порядке.
5

Глава 1 
НА УРАЛЕ 
Интересно, с  какого возраста у  ребенка сохраняются самые 
первые воспоминания. Я слышал на этот счет разные суждения, 
проверить которые нет никакой возможности. Поинтересовался 
литературой: там указывают, что редко у кого это случается раньше трех или трех с половиной лет. Значит, у меня — как у всех. Есть 
лишь одна туманная сценка, где дедушка стоит у ларька на улице 
и пьет пиво из кружки, а я тяну к нему руки: дай и мне! Это, конечно, до войны, и мне там от силы два года. Но, скорее всего, здесь 
просто повлиял рассказ того же дедушки, который я слышал уже 
много позже. Так оно обычно бывает.
В общем, достоверно я помню себя зимой 1943-го, примерно 
под Новый год или немного раньше, в  доме дяди Коли Блинова 
и его жены, тети Любы, в поселке при станции Пашия Молотовской железной дороги — это на Среднем Урале, четвертая станция 
на восток после Чусовских Городков. Наша семья была устроена 
здесь во время эвакуации. Доехали благополучно еще пассажирским поездом в июле или августе 1941 года, к отцу, который перед 
началом войны отправился сюда на полевые работы в геологическую партию. 
Отцу и маме всего по 24 года. Он — постоянно на своей золотой россыпи, и приезжать к семье почти не удается, время военное, на рабочих местах все мобилизованы. Мама какое-то время 
работала там же, но оставить двоих детей целиком на попечение 
бабушки было невозможно, и она перевелась учительницей в железнодорожную школу на нашей станции. Чуть позже к нам приехала тетя, младшая бабушкина сестра. Муж ее, военный хирург, 
оперировал раненых под Новороссийском и сам был тяжело ранен, 
6

Глава 1. На Урале
Снимок на фотопластинку. Здесь уже весна 1944-го.  
Пальтишко, что на мне, сшила тетя из остатков  
железнодорожной шинели, пуговицы — с нее же 
вылечился, снова воевал, но в конце концов сошелся с другой женщиной из того же госпиталя и попросил у жены отставки. В общем, в Пашии нас было три женщины и двое детишек: кроме меня, 
младшая сестра Наташа. Вскоре появилась корова. Мама купила ее 
в дальней деревне, отдала 4000 рублей и ватник с себя. Два дня она 
вела Розу домой, имя Роза перешло от прежних хозяев, так что сама 
корова его знала. Теперь бóльшую часть года мы были обеспечены 
молоком, но также, конечно, заботами о сене, хлеве, выпасе, не считая других деревенских проблем. Справляться с хозяйством помогло то, что наши старшие, кроме отца, сами выросли еще не совсем 
городскими, а скорее пригородными жителями, в Сестрорецке под 
Ленинградом (о чем дальше), и опыт ведения домашнего хозяйства 
у  них сложился наполовину сельский. Я часто думаю о  том, что 
бедствия, постигшие всех нас в 1941 году, сейчас переживались бы 
гораздо труднее: страшно представить себе огромные массы горожан, привыкших все получать только из магазинов и вдруг оставшихся без снабжения.
После приезда на Урал я сильно переболел затяжным воспалением легких. Лекарств, кроме стрептоцида (самым мощным, пом7

Бискэ Г. 
С. Как я стал геологом и что было дальше
Пашия в 1944 году. Яркий свет в окнах — просто эффект долгой экспозиции 
снимка, сделанного в темное время. Лампы внутри керосиновые
ню, считался аспирин), тогда не было, так что я выжил скорее благодаря корове, ну и, конечно, хорошему попечению. А вот что я уже 
помню отчетливо, так это как мы с сестрой вскарабкались на табуретку и оба свалились, но я оказался внизу и сломал себе ключицу. 
Однако тоже ничего — походил с рукой на косынке, и в растущем 
детском организме как-то быстро все срослось. 
Зима на западном склоне Урала не столько морозная, сколько 
снежная и  длинная: электричества не было, керосин экономили. 
Темновато.
Дальше помню уже лето, когда я узнал, что такое день рождения и что мне уже не три с половиной, а четыре года. Здесь произошел переезд из дома Блиновых в здание школы, где маме-учительнице выделили квартиру из двух комнат и сарай во дворе. В сарай 
въехала корова Роза. Она была у нас какой-то бежевой масти, безрогая, но очень умная, как считала бабушка, и молока давала больше среднеуральской нормы. Роза, как положено, ходила в местное 
стадо и познакомилась с быком, а когда появился теленок, то зимой 
его приходилось какое-то время держать в теплом доме. Но теле8

Глава 1. На Урале
нок — это не котенок в смысле естественных потребностей. Поэтому папе вменялось в обязанность, читая литературу по специальности, следить за бычком и, когда тот медленно поднимает хвост, 
подставлять ночной горшок. В одной руке — книга, в другой — горшок. Были и промахи, конечно.
Из моих собственных домашних обязанностей вспоминается 
приготовление масла. Молоко в кринке надо было долго взбивать 
и перемешивать ложкой, через некоторое время там начинают появляться масляные сгустки, и  потом вдруг сразу получается довольно приличный кусок. Очень интересно, не говоря уже о том, 
что масло тогда было продуктом недешевым и редким. Но чувства 
настоящего голода я в детстве не помню. Хлеб выдавали регулярно 
по норме и учителям, и школьникам, это была важная процедура 
после уроков. В хлебе ощущалась колючая ость и сильно горький 
привкус. Конечно, летом разводили овощи и картошку на огороде, 
я привык с тех пор копаться в земле, о чем еще вспомню дальше.
Кроме того, какое-то время в доме ходили куры и цыплята. Петуха приглашали со стороны, но каждой курице из числа членов семьи был назначен куратор, который должен был дать ей имя. Моя 
курица называлась Элиза, в честь героини какой-то сказки, а папа 
свою назвал Леди Гамильтон. Снеся яичко, Леди кудахтала громче 
всех других. Все это, впрочем, городские штучки, которые мешают 
просто съесть животное, когда подойдет его очередь, но детям об 
этом, конечно, не говорили, а спрашивать и не приходило в голову. 
Суп-то из курицы вкусный и бывает редко.
Не то летом, не то в последнюю уральскую зиму я как-то сам 
научился читать. Даже не помню, кто показал мне буквы, букваря 
я вроде бы в руках и не держал, но стал быстро разбирать сначала 
надписи под картинками, потом книжные тексты и одновременно 
начал карандашным огрызком рисовать буквы на бумаге. Бабушка, гордая этим достижением, направила меня на сочинение писем 
дедушке в Ленинград. Переписка военных лет — это особая тема. 
Письма в Пашии разносила по домам девушка-почтальонша, которую звали, до сих пор помню, Маруся Копылова. Из блокированного Ленинграда почти ничего сначала не доходило. Мы знали все 
же, что дедушка работал в плановом отделе Московского райисполкома и находился в том же здании на казарменном положении. 
9

Бискэ Г. 
С. Как я стал геологом и что было дальше
Сохранился еще его блокадный дневник, очень сдержанный и сухой по стилю: был налет, был артобстрел, а сегодня русские взяли 
Киев, и дальше в том же духе. Однако с весны 1943 года, после прорыва блокады, связь стала лучше и к нам часто приходили от него 
ленинградские открытки. Очень характерно, что открытки, в том 
числе цветные, печатались в  Ленинграде по рисункам своих же 
блокадных художников, причем очень откровенным, изображающим взрывы снарядов, разрушения, убитых людей. Были, конечно, 
и агитационные плакатные сюжеты. Только никаких фотоснимков. 
Открытки и письма шли в открытом виде, почти не бывало почтовых конвертов, тем более что письма проверяла и штамповала 
военная цензура. Чаще всего писали на тетрадных листках или на 
чем попало и складывали треугольником, а сверху наносили адрес. 
Мама потом наклеила дедушкины открытки для украшения на голую беленую стену, но при отъезде мы все же их оторвали и забрали 
с собой. Позже я собрал из них альбом, а недавно на одной нашел 
кусочек штукатурки — все, что осталось на память от пашийской 
школы. Судя по сегодняшнему виду нашей станции в гугле, сейчас 
этого здания нет.
Так вот, начальная школа в Пашии, где мама обучала старший, 
четвертый, класс по всем предметам, — одноэтажный деревянный 
дом с тремя классными помещениями, по краям здания образуют 
букву «П» две квартиры учителей. Конечно, был ручной колокольчик для звонков, по которому все выбегали на двор, если не слишком холодно. Во дворе велись военные занятия с четвероклассниками. Занимался этим «военрук» — молодой парень, демобилизованный, на костыле и без одной руки. Он строил всех в шеренгу 
и командовал, как положено, «нале-во!» (мне слышалось — «ву»!), 
а потом долго работал над тем, чтобы все вертелись именно налево.
Вообще в школу нас с сестрой не пускали, но пару раз все же 
удалось проникнуть в классы и тихо посидеть на уроке под партой, 
пока мама не заметила нас и не выгнала домой. В том числе помню урок естествознания, на котором показывались анатомические 
таб 
лицы. Обычно они лежали дома, и я их много раз смотрел, так 
что мог бы при случае и сам рассказать кое-что интересное — где 
у человека сердце или с какой стороны желудок. Скелета, правда, я 
не любил. В другой раз, когда урок проводился почему-то во дво10