История Зоологического музея МГУ. Идеи, люди, структуры

ЗООЛОГИЧЕСКИЙ МУЗЕЙ МГУ





Г. Ю. Любарский



История Зоологического музея МГУ

Идеи, люди, структуры


Товарищество научных изданий КМК Москва ❖ 2009

УДК 57(06) ББК28.6л6г
Л93


Г.Ю. Любарский. История Зоологического музея МГУ: Идеи, люди, структуры. Москва: Товарищество научных изданий КМК. 2009. 744 с., библ. 1636 назв., 336 илл., 1 схема.

Книга посвящена проблемам истории науки. История развития зоологии в России рассмотрена через возникновение и развитие одного из центральных хранилищ зоологических коллекций — Зоологического музея МГУ. В первой части книги приведена история музея как научной организации и обсуждаются сопутствующие проблемы становления организационных форм в науке. Во второй части читателю предложен историко-критический анализ развития широкого круга зоологических наук — как аспектных (систематика, эволюционная теория, сравнительная анатомия, зоогеография и др.), так и предметных (орнитология, териология, энтомология и т.д.) — в хронологических рамках с конца XVIII по последнюю треть XX века. В первой части представлена история организации, во второй — история научных идей, а третья часть книги посвящена истории людей: здесь собраны очерки о людях, связанных с Зоологическим музеем МГУ — несколько сотен персоналий, кратких биографий сотрудников музея и лиц, тесно связанных с музеем —дарителей коллекций и учёных, долгое время работавших в музее.
Книга адресована как специалистам-биологам и историкам науки, так и широкому кругу читателей, заинтересованным наукой, её историей.

Редакционная коллегия:
А.В. Маталин, К.Г. Михайлов (отв. редактор), А.В. Свиридов

Обложка: Здание Зоологического музея МГУ, 1970-е гг. Архив Зоомузея МГУ.
Передний форзац: Верхний зал Зоологического музея МГУ, 1937 г. Архив Зоомузея МГУ.
Задний форзац: фрагмент Нижнего зала Зоологического музея МГУ, конец 1920-х гг. Архив Зоомузея МГУ.



























ISBN 978-5-87317-605-2

                                                         ©Т-во научных изданий КМК, издание, 2009 © Г. Ю. Любарский, текст, 2009

            От издателя



   Предлагаемая читателю книга — результат многолетнего труда автора и, по сути, всего коллектива Зоологического музея МГУ. Первоначально проект был запущен в 2001-2002 гг., в результате появился исходный текст, который потом подвергался неоднократному редактированию. Отношение к рукописи менялось и в самом музее — от положительного к отрицательному и потом обратно. К сожалению — отчасти и по моей вине — вёрстка и подготовка к печати книги затянулась на несколько лет. Несколько редакторов и верстальщиков не справились со своей работой, и в результате я сам в редкие минуты досуга вычитывал текст книги и делал финальную вёрстку. Пришлось поработать и над списком литературы, и над алфавитным указателем. Ещё два года занял поиск средств на издание — и теперь я могу с гордостью сказать: да, спасибо РФФИ, деньги нашлись.
   Директор Зоологического музея МГУ О.Л. Россолимо на определённых этапах оказала большую поддержку в подготовке этого издания.
   Хочу выразить свою благодарность целому ряду лиц, которые помогали в работе над книгой уже не автору, а лично мне. Это в первую очередь А.В. Смирнов (Зоологический институт РАН, Санкт-Петербург), В.А. Спиридонов (Институт океанологии РАН, Москва), В.С. Шишкин (Институт проблем экологии и эволюции РАН, Москва), А.К. Сытин (Ботанический институт РАН, Санкт-Петербург), а также неисчислимое множество коллег, друзей, знакомых и родственников,

которые консультировали меня по отдельным вопросам. Следует подчеркнуть особый вклад А.В. Свиридова (Зоомузей МГУ, Москва), который, помимо прочтения всего текста книги и написания раздела про библиотеку музея, составил подробный указатель имён, который имеет совершенно самостоятельную ценность благодаря расшифровке множества инициалов.
   К сожалению, из-за длительной работы над книгой многие разделы не удалось «дотянуть» до уровня 2009-го года. Но мы постарались сделать всё возможное, чтобы максимально улучшить качество книги.
   Предвижу многочисленные замечания со стороны профессиональных историков науки. Конечно, такой гигантский труд невозможен без мелких ошибок и опечаток. Автор — не историк науки по своей профессии — принципиально отказался от работы с архивами, опираясь только на публикации. Но я не могу представить себе ни одного специалиста по истории науки, который смог бы за сравнительно короткий срок охватить и творчески переработать такой объём информации. Так что пусть узкие специалисты занимаются своими узкоспециальными вопросами, а те, кто умеет делать обобщения — творят труды подобный этому. Время расставит всё по своим местам.
   Я же могу только позавидовать читателю, раскрывающему эту книгу впервые.

Кирилл Михайлов

            Предисловие



   История реальная отличается от истории писаной тем, что в ней нет сюжета; ничто не начинается с начала и не заканчивается без многозначительных последствий, так что из одной истории выплетается другая. Или, может быть, лучше сказать иначе — реальная история несёт в себе бесконечное количество взаимосвязанных сюжетов. И потому любой выбор темы, любое ограничение является в отношении реальной истории искусственным.
   Однако написать о развитии зоологии — совершенно невозможно. Давно миновали времена, когда существовала такая наука — биология; теперь это комплекс из многих сотен наук, каждая из которых, в свою очередь, распадается на подходы, направления, проблемы. И зоология давно не одна из наук, а комплекс зоологических дисциплин, рассмотреть который в его целостности крайне трудно. Поэтому выход здесь один — ограничивать и ещё раз ограничивать материал, чтобы он хоть в какой-то степени стал подъёмным и человекоразмерным.
   И вот — серия сокращений: развитие не всей зоологии, а только зоологии в России, и только московской школы зоологии, и только той её части, которая связана с Московским университетом, точнее — с Зоологическим музеем Московского университета. Почти точка — но и она необъятна.
   Историю Зоологического музея можно отобразить во множестве реальных её аспектов. Например, описать Зоомузей как московский культурный центр, которым музей являлся в некоторые эпохи своей истории (просветительский центр при Рулье и Богданове; круг поэтов и художников в 1930-е гг.). Или можно выделить аспект взаимосвязи музея с другими научными организациями сходного профиля и говорить об обмене материалами, о полученных определениях, о взаимодействиях специалистов. Или история коллекций — от подготовки экспедиций и сбора материала до оформления коллекции, запутанных историй смены её владельцев, утери, кражи, покупки, дарения... Всё это будут разные истории, и все они будут историями Зоомузея.
   Таких частных, аспектных историй — великое множество, и следует выбрать немногие из них. В данной книге представлено — с разной степенью полноты — три аспекта истории музея. В первой части книги рассказывается об организационной истории. Научная организация имеет собственную индивидуальность, хоть и менее целостную, чем индивидуальность отдельного человека, но зато потенциально бессмертную. Меньшая целостность организации проявляется в том, что она может делиться на части или принимать в свой состав иные организации. Так и музей — в его состав входили всё новые организации и отделы, от него отделялись коллективы и целые организации, переходившие в состав Университета или иных научных учреждений, в связи с деятельностью сотрудников музея создавались иные музеи, вольные научные общества, комиссии, комитеты... Иные очень быстро становились независимыми и совсем самостоятельными, иные оказывались лишь формальной вывеской для какой-то комнатки Зоомузея, где сидело

два сотрудника, к которым по вечерам сходились гости. Музей изменял свое положение в системе научных организаций — иногда был главным центром зоологии в Москве, иногда специализировался только на изучении беспозвоночных животных, или исчезал почти совсем, чтобы потом предстать в новом обличии центра таксономической зоологии.
   Вторая часть книги посвящена развитию зоологических наук в России, насколько это развитие было связано с музеем. Здесь речь идёт не об организации, а о науке. И потому иной раз большие разделы посвящены лицам, едва оставившим свой след в организационном строительстве, а крупные организаторы оказываются иной раз не очень заметными учёными. В ряде глав описывается развитие морфологии, систематики, филогенетики, а также предметных дисциплин — орнитологии, териологии, энтомологии и т.д. Понятно, что здесь на каждом шагу встречались вопросы, говорить о которых компетентно может лишь специалист. Но время “просто зоологов” миновало, у всех есть приставка, обозначающая род его специализации. Обобщающих трудов по “всей зоологии” почти не существует, а имеющиеся выпущены большими коллективами авторов. В результате я решил дать обзор зоологических наук, ориентируясь на личное впечатление: мне казалось, что лучше описать ситуацию с единой точки зрения — с неизбежными сопутствующими искажениями — чем давать компиляцию общих разделов всем известных учебников. Однако за всё надо платить: ограниченность знаний не позволила мне коснуться многих интересных вопросов, а собственные трактовки, вероятно, вызовут недоумение или даже раздражение у профессионалов.
   Итак, в первой части представлена история организации, во второй — история научных идей, а третья часть книги посвящена истории людей. В ней собраны персоналии, краткие биографии сотрудников музея и лиц, тесно связанных с музеем — дарителей коллекций, учёных, долгое время работавших в музее. Я старался представить факты по возможности проверенные и интересные. Однако каждый, работавший с биографиями, представляет, какой это громадный и нескончаемый труд. Список, конечно, не полон, выявлены, возможно, даже не все сотрудники музея, не говоря уже о различным образом связанных с музеем лицах. И все же, надеюсь, представленные персоналии помогут увидеть портрет музея в ту или иную эпоху — просветительского пыла конца XIX века, фантастической жизни 1920-х гг., бесконечных миграций и переездов 1930-50-х...
   Необходимо очертить те рамки, которыми ограничена эта книга — с тем, чтобы читателю легче было представить, что здесь можно найти, а что — искать бесполезно. Прежде всего надо сказать, что я совершенно недостаточно работал с архивными материалами: эта книга была сделана за два года, и я ещё до начала работы отчётливо представлял, что просто не успею всерьёз заняться архивами. Пришлось ограничиться только теми материалами, которые хранятся непосредственно в Зоомузее и в архиве МГУ.

Предисловие

5

   В книге сделана попытка дать набросок развития московской зоологической школы. Эта история развития изложена, по понятным причинам, с точки зрения музея: преимущественное внимание уделено тем лицам, которые работали в музее или были с ним связаны своими трудами. Но даже с этими ограничениями материал оказался совершенно необъятным, и многие аспекты истории зоологии в связи с Зоомузеем изложены лишь схематически, скороговоркой.

   Благодарности

   Я очень благодарен многим людям, которые помогли мне при создании этой книги. Андрей Валентинович Свиридов тщательно отредактировал эту книгу, составил алфавитный указатель имён, и оставшиеся неточности следует отнести на мой счёт. Помимо этого, он написал для книги раздел “Научная библиотека” и взял на себя труд дополнить многие персоналии. Кирилл Глебович Михайлов провёл дополнительное редактирование, истребляя оставшиеся неточности. Кирилл Глебович охотно делился сведениями о фактах биографии тех или иных лиц, связанных с историей музея, а также много помог с литературой. Указания на архивные источники за 1920-50-е гг. приводятся по: Михайлов, 2002. Елена Борисовна Федосеева написала раздел о Г.М. Длусском (часть 2, глава 6) и помогла в поисках фотографий в архиве музея. Михаил Владимирович Калякин взял на себя нелёгкую обязанность координировать усилия по сбору литературы и обсуждению книги. Валентина Фёдоровна Орлова и Евгений Анатольевич Дунаев внесли много дополнений в тексты персоналий, посвященные

герпетологам. Екатерина Денисовна Васильева предоставила сведения об ихтиологах, связанных с музеем. Отдельные части книги прочли и высказали свои критические замечания Екатерина Денисовна Васильева, Ольга Викторовна Волцит, Евгений Анатольевич Дунаев, Дмитрий Люмбергович Иванов, Михаил Владимирович Калякин, Евгений Александрович Коблик, Валентина Фёдоровна Орлова, Игорь Яковлевич Павлинов, Ольга Леонидовна Россолимо, Андрей Валентинович Свиридов, Елена Борисовна Федосеева. Ярослав Андреевич Редькин разыскивал литературные источники по истории орнитологии. Александр Владимирович Сысоев и Михаил Анатольевич Кирюшкин обработали многочисленные фотографии из архива Зоомузея. Библиотекари Зоомузея — Татьяна Михайловна Алхимова, Наталья Михайловна Комарова, Марина Михайловна Арефьева и Алексей Алексеевич Карягин — помогали мне при поиске литературы и проверке библиографии.
   Благодарю директора Зоологического музея МГУ Ольгу Леонидовну Россолимо за идею взяться за эту книгу. То, как идея реализована — на моей совести.
   Я чрезвычайно признателен Александру Сергеевичу Раутиану, который при чрезвычайной загруженности работой щедро делился своим временем и много беседовал со мной по различным вопросам истории зоологии. Многие идеи, высказанные в книге, возникли благодаря этим беседам. Однако текста он не читал — так что любые неприятные ассоциации и недовольства, которые могут возникнуть по ходу чтения, должны быть адресованы только мне.

Георгий Любарский

            Часть I


            История Зоологического музея Московского университета как научной организации на фоне истории России и развития московской зоологии


                                  Для тех, кто стремится к войне или прочим подвигам, изложение сходных исторических событий принесёт известную пользу, поскольку укажет им, к чему приводила их предшественников такая борьба

   Известно утверждение логика и политолога Александра Зиновьева, что для социологического исследования вовсе не надо тратить огромные средства на сбор статистических данных, анализ ситуации в стране (политической, экономической и т.д.) — достаточно изучить функционирование одной-единственной организации. Самая обычная организация — институт, столовая, фирма, спортклуб, завод — является элементарной ячейкой общества, и в ней, как в капле, отражаются все общественные процессы. Подробное и вдумчивое описание истории одной организации заменяет многие тома статистических выкладок и рисует точный образ общества.
   На самом деле “история одного музея” всё же не заменяет “всей социологии”, как “История города Глу-пова” не заменяет истории России. И всё же любая организация “выбалтывает” тайны общества, кирпичиком которого она является. Лучше, однако, чтобы организация была не слишком уж мимолетной, тогда на её примере можно изучать большой период жизни общества и ознакомиться с тем, как незаметно, но с огромной скоростью происходит изменение людей, общественных отношений, культуры, правил поведения. То, что называют здравым смыслом, те правила, которые разумеются “сами собой”, на самом деле чрезвычайно эфемерны и меняются чуть не с каждым поколением. Эти изменения можно проследить при изучении истории Зоомузея, поскольку его, учитывая более чем двухвековую историю, назвать “мимолетным” никак нельзя.
   История московской зоологии огромна и необозрима, и “объект” исследования прирастает с каждым годом. Чтобы хоть как-то ограничить объём исследования и уместить его в какие-то рамки, надо было выбрать организацию, на примере которой можно было бы рассмотреть московскую зоологическую школу. Наиболее мощные зоологические организации современности — академические институты — не подходят, поскольку созданы только в советское время. Можно было бы выбрать в качестве модельной организации одно из старейших российских вольных научных обществ — Московское общество испытателей природы — но его судьба, начиная с послереволюционных времен, становится чересчур узкой, чтобы через такую организацию было удобно рассматривать московскую зоологию. Биологический факультет был создан в 1930-е годы, хотя ему предшествовала долгая история кафедры зоологии. У каждого “претендента” есть свои плюсы и минусы. И Зоомузей, конечно, “не идеален”: чем ближе к современности, тем больше расходятся объёмы того, что можно считать связанным с Зоомузеем, и московской зоологической школой в целом. Но

             Прокопий Кесарийский, "Война с персами" некогда было время, когда это было почти одно и то же, московская зоологическая школа родилась в Зоомузее и выросла из него — и потому историю этой зоологической школы удобнее изучать из “фокальной точки” Зоомузея — помня, разумеется, о том, что искажения нарастают по мере приближения к современности.

   Чтобы легче было ориентироваться в дальнейшем изложении, сразу приведу общую схему периодизации истории музея. Сначала рассматривается история музейных коллекций от основания Университета и до прихода в музей Фишера фон Вальдгейма, то есть музей XVIII века. В это время происходило постепенное вычленение зоологии из комплекса естественнонаучных дисциплин. На этом этапе выделяется два периода — до официального основания Кабинета натуральной истории и после. Следующий этап — формирование музея до построения первой русской зоологической школы, то есть до конца деятельности К.Ф. Рулье. Этот этап естественно подразделяется на периоды, связанные соответственно с деятельностью Фишера и Рулье. Далее в отдельный этап выделяется деятельность А.П. Богданова и его учеников. Этап начинается в середине XIX века и заканчивается значительными перестройками всей системы образования в целом и структуры музея в частности в 1930-х гг. Первый период этого этапа — деятельность Богданова, занимающая, по сути, всю вторую половину XIX века (до переезда музея в новое здание на Большой Никитской). Затем до революции выделяются периоды, связанные с М.А. Мензбиром, А.Н. Северцо-вым, и послереволюционный период. Четвёртый этап — с 1931 по 1970 гг., он разделяется на три периода — с 1931 г., когда произошла реформа Университета, и до войны; с 1941 г. и до переезда Университета в новое здание на Ленинских горах в 1953 г., когда произошло отделение музея от Биологического факультета МГУ; с 1953 по 1970 г. Последний, пятый этап — с 1970 г. по настоящее время. С 1970-х гг. началось более устойчивое развитие музея, расширение штатов и стабилизация его места в научном сообществе. Последний этап развития музея связан с деятельностью О.Л. Россолимо.
   Изложение истории Зоомузея разбито на несколько глав, но нумерация этапов дана сплошная.
   Помимо этого, надо отметить, что в тексте следующих глав встречаются два вида отсылок к литературе. Те источники, которые вошли в список литературы в конце книги, приводятся в круглых скобках, а ссылки на источники, не входящие в список литературы, даются в косых скобках /.../.

        Глава 1. Музей XVIII века: энциклопедическая наука великолепных любителей (1755—1804)

                                         Я желал бы, чтобы моё произведение, очищенное разумом от сказочного вымысла, приняло характер истории; но там, где вымысел упорно борется со здравым смыслом, не хочет слиться с истиной, я рассчитываю на снисходительность читателей, которые не отнесутся сурово к преданиям далекой старины...

   Прежде чем переходить к истории музея, надо представить себе, в какой научной и общественной атмосфере происходило его становление. Если мы обратимся к XVIII веку, мы застанем совсем другой мир, нежели тот, который нам привычен. В то время США были английской колонией, великое будущее которой никто не мог предвидеть. А Китай достиг величайшего благосостояния, вызывая восхищение западных миссионеров. В их отчетах Китай почитается страной, равной любой, самой развитой из западных стран. Однако на рубеже XVIII-XIX веков в Китайской империи произошел сильнейший кризис: внутренние мятежи, внешние войны следовали друг за другом, страна нищала и разрушалась. В XIX веке, который стал для Запада триумфальным, — прогресс науки, повышение уровня жизни, создание массового общества, — для Китая наступил век упадка и унижения. XVIII век застает ещё в силе и славе могущественнейшую державу предыдущих веков — Турцию, которая соперничала с Габсбургами и заставляла трепетать страны Европы. В XIX веке слава Турции убывает со скоростью чрезвычайной. Она очень быстро становится слабейшей страной, судьбу которой разыгрывают европейские политики. Сильнейшей державой мира в XVIII веке была Великобритания, следом за ней стояли Испания и Португалия, сильные своими колониями, в континентальной Европе первую скрипку играла Франция. Россия только показалась на европейском горизонте благодаря деяниям Петра, но активность России была направлена на восток и на юг. Европа в то время была “больше”, играла в мире, пожалуй, несколько бульшую роль, чем сейчас — или ей самой так казалось. Стран в Европе было несколько больше, чем сейчас, но потом, в XIX веке, их число сильно уменьшилось и стало менее 20 против 44 сегодня.
   В восемнадцатом веке продолжалась эпоха географических открытий. Начали её в XV веке португальцы, но к XVIII века ещё не были исследованы внутренние просторы Азии и её северное побережье, внутренние районы Африки и Южной Америки. XVIII век застал Землю ещё полной белых пятен. В 1732 г. Иван Федоров открыл Америку с азиатской стороны, то есть обнаружил пролив, который потом будет назван проливом Беринга: Федоров увидел оба берега. В 1730-1740-х гг. исследованы северные берега Сибири и установлено, что Сибирь омывается морем. В результате экспедиции Беринга (1737-1741) были открыты пролив Беринга, Алеутские острова, произведена съемка берегов Охотского моря, Камчатки, Курил. В конце XVIII века началась русская колонизация

Плутарх, “Избранные жизнеописания’

Америки. В 1798 г. купец Шелехов основал Русско-Американскую компанию, в 1804 г. на Ситке был основан Новоархангельск, к этому времени в Америке насчитывалось 13 русских поселений. В 1812 г. в бухте Сан-Франциско основана колония Росс. Открытия продолжались до конца XIX века, когда в 18781879 гг. Норденшельд доказал возможность плавания северными берегами Сибири. Что же до Центральной Азии, загадочного Тянь-Шаня, то исследование внутренней области Евразии напрямую связано с историей Зоомузея, и мы ещё вернемся к описанию этой истории.
   В 1764 г., как раз тогда, когда начал складываться Московский университет, крепостное право распространяется на Украину. В 1765 г. принят закон, по которому помещики могут отправлять крестьян на каторгу без суда и следствия. В 1768-1774 гг. идёт война с Турцией. В 1773-1774 гг. — крестьянская война, по России ходит Емельян Пугачев. С 1725 по 1762 гг. в России — эпоха дворцовых переворотов, за эти годы сменилось пять самодержцев. Во второй половине XVIII века в России начинается подъём промышленности и торговли, растёт городское население, которое за этот век увеличилось в четыре раза. Это эпоха русского Просвещения (просвещенный абсолютизм Екатерины). Продолжается территориальный рост: за XVIII век Россия увеличилась чуть не на треть, в неё включены многие территории на востоке и юге.
   В 1785 г. произошло знаменательное событие — хартия Екатерины II, дарующая дворянству льготы и отменяющая обязательность дворянской службы. При всей лестности этого документа для дворянства хартия эта обозначала факт для него негативный: дворянство больше не необходимо империи, начинается разложение этого класса общества. Империя почувствовала свою силу и могла теперь держаться без непрерывной опоры на воинскую доблесть дворянства. К этому времени окончательно сформировалась регулярная армия, возник государственный аппарат управления. И с этого времени начинается постепенное, очень медленное и затруднённое, вытеснение дворянства со значимых постов. Высвободившиеся силы дворянства находят всё большее приложение в культуре, создают образцы культурной деятельности, которые потом будут воспроизводиться новой разночинной культурой.
   XVIII век в России — удивительное время; Московская Русь в начале этого столетия погибла от руки Петра, а Петербургская империя ещё только становилась на ноги, её оформление — дело XIX

Г.Ю. Любарский. История Зоологического музея МГУ: Идеи, люди, структуры

века. Достаточно сказать, что во второй половине XVIII века в России при Екатерине появились во множестве типографии — это до России докатилась революция Гутенберга, тот ряд событий, который в Европе прошел ещё в XV веке. Россия только начинает узнавать, из чего она состоит, в ней только-только появляются светские книги — действительно, это время было совсем иным, и жили в нем совсем иные люди, нежели сегодня.
   Что говорить о политической жизни и жизни технических открытий, когда в начале-середине XVIII века русский язык ещё не образовался, ещё не было единого общенационального русского языка. Была русская простонародная речь и славянский язык, язык культуры и церкви. Генрих Лудольф, автор “Русской грамматики” /Оксфорд, 1696/, писал: “Для русских знание славянского языка необходимо, так как не только священное писание и богослужебные книги у них существуют на славянском языке, но не пользуясь им, нельзя ни писать, ни рассуждать по вопросам науки и образования... Так у них и говорится, что разговаривать надо по-русски, а писать по-славянски” (цит. по: Виноградов, 1978). В это время в русский язык проникают латинские и греческие заимствования, а сам он представляет собой сложную систему народных говоров, проникнутую славянским языком в качестве “языка культуры”. Образуются такие кальки с латыни, как искусство, обязательство, договор, страсть, отрицательный, эксперимент. Это слова XVIII века, ранее их не было в русском языке. В то же время из языков Западной Европы “петровским ветром” заносит слова: ранг, штраф, ордер, полицмейстер, арестовать, конфисковать, пароль. Язык науки сдвигается к центру языка, перестаёт быть периферийным явлением, языком “культурной прослойки”, его выражения становятся общеупотребительными.
   Эту гремучую смесь заимствованного языка науки и государственных реалий с народными говорами и древними славянизмами преобразовал в единый язык М.В. Ломоносов. Ломоносов в той же степени творец Университета, что и творец языка. Он нашёл решение, которое позволило совместить всё многоразличные слои языка и упорядочить их употребление. В самой грубой форме, не вдаваясь в детали, это можно охарактеризовать, указав на его теорию трёх стилей. Торжественные славянизмы древнего языка культуры и богослужения — славянского — он определил в высший стиль, в простой стиль попал живой русский язык, простонародный и наполненный диалектизмами, в средний стиль вошли на равных правах слова высшего и низшего стиля. Ломоносов не закрыл дорогу и заимствованным словам, без которых науке нечем говорить. Он сам ввёл множество научных терминов, удачно их русифицировав.
   История языка имеет прямое отношение к истории музея и русской зоологии. В начале истории Университета мы сталкиваемся с тем временем, когда языка русского ещё не существовало — в том смысле, как мы понимаем его теперь. В разноголосице истории, готовой двинуться сразу десятком дорог, Ломоносов избрал один путь. В то время стояла задача выработки русского научного языка, в частности — зоологического. Ломоносов ввёл в русский язык слова “каче

ство” и “количество”. Оба слова имеют забавную судьбу: будущее “качество” было неологизмом в “Теэ-тете” Платона, оттуда вошло в обиходный греческий, перекочевало в латинский как qualitas и уже из латыни попало в многие новые языки, добравшись через Ломоносова до русского. “Количество” же придумал Аристотель для “Метафизики”, в латынь это слово вошло как калька — quantitas, откуда Ломоносов сделал кальку для русского — “количество” (Виноградов, 1934; Рабинович, 2000).
   Именно благодаря Ломоносову появились первые черты того, что можно назвать “научным языком” среди прочих жанров русского языка. Он слил русский и церковнославянский, определил возможное число заимствований из того или иного пласта лексики для нужд того или иного жанра, указал наиболее удачные способы калькирования терминов, обращения с иностранными заимствованиями и проч. Начиная с Ломоносова появилась серьёзная возможность говорить на биологические темы по-русски — но пока только возможность, до её осуществления в полном объёме надо было ждать ещё не менее ста лет.
   Преподавание зоологии в Московском университете в то время решало именно эти задачи, — задачи скорее языковые, чем собственно естественнонаучные. А.Н. Формозов так описал это время: “Эпоха профессоров зоологии, пришедших к последней от медицины, почти не занимавшихся исследованиями и читавших лекции по материалам, заимствованным из иностранных источников (Афонин 1770-1777, Сибирский 1777-1784, Курика 1784-1785, Политковский 1783-1788, Антонский 1788-1804)” (Формозов, 1940, с. 77). Действительно, в 1783 г. профессор натуральной истории Ф. Политковский читал свой курс, а в 1784 г. начал читать курс натуральной истории профессор Курика. Тогда было принято, чтобы на кафедре имелся один профессор, и вдруг читают оба. Причём они — почти сверстники, в одно время закончили Московский университет, и оба были за границей после окончания университета. Причина такого нарушения традиций проста: один читал курс для знающих латинский язык, а другой — для прочих и для посторонних, буде те заглянут на лекцию, должен был читать на русском.
   Итак, в конце XVIII века, когда начинается история Зоомузея, зоология только училась говорить по-русски.

   Этап 1. Доистория Зоомузея: германский университет

   1755-1791 гг. От образования Университета до создания Кабинета натуральной истории

   Собственно, начало истории Зоомузея найти сложно — как и всякое начало. За “точку отсчёта” принимают обыкновенно 1791 год, когда официально был основан Кабинет натуральной истории (профессором натуральной истории А.А. Антонским). Согласно этой дате Зоомузей — старейший музей в системе МГУ. Но официальным указом объявить об основании — это одно, а собрать музей — совсем другое.

1.1. Музей XVIII века: энциклопедическая наука великолепных любителей

9

   Откуда вообще взялась мысль, что в Московском университете должен быть Зоологический музей?

   Первые российские университеты. Выяснение этого вопроса удобно начать с 1755 г. Как записано в Уставе МГУ (1998), “Московский государственный университет имени М.В. Ломоносова основан 25 января (12 января по старому стилю) 1755 г. Указом императрицы Елизаветы Петровны”. Подробнее этот факт описан у Снегирева в его работе “Действия Московского университета в первом периоде его существования”: “Побуждаемая многими важными причинами, кои изложены в Указе её 1755 г. высокая покровительница наук Елизавета Петровна положила навсегда основание Московскому университету, коего изобретателем ей самой было угодно признать Шувалова. И действительно он был виновником начатия и совершения сего дела для распространения просвещения между всеми сословиями народа. Императрица поручила ему полное распоряжение, его и Лаврентия Блументроста, лейб-медика Петра Великого и сочинителя Устава Академии наук, которая ещё в царствование Екатерины I получила начало, наименовала кураторами. Хотя благоразумный, великодушный и скромный Шувалов пользовался особенным расположением императрицы и мог бы распоряжать всем по собственному усмотрению; однако он избрал себе руководителями тех, к коим наиболее имел доверенности. Кроме товарища своего, он употребил по сему делу особенно двух ученейших мужей: Ломоносова, сего всеобъемлющего гения, и Иоганна Мюллера, государственного историографа” (Слово о Московском университете. 1996, с. 45). Располагался Университет рядом с Кремлём, в здании, которое находилось на месте Исторического музея.
   Итак, у основания Университета стоят четыре фигуры: И.И. Шувалов (1727-1797), Л. Блюментрост, М.В. Ломоносов (1711-1765) и Г.Ф. Мюллер (17051783). Михаил Васильевич Ломоносов в представлениях не нуждается. О Блюментросте сказано выше; Герард Мюллер знаменит тем, что написал “Историю Сибири”, будучи участником Камчатской экспедиции Беринга. Он же — автор знаменитой “норманнской теории” возникновения русского государства.
   Университет был основан в Российской империи очень давно — к моменту его созидания со времени основания Петербурга прошло всего-то полвека (Санкт-Петербург основан в 1703 г.). Сама наука возникла всего веком ранее — в 1665 г. появились два первых научных журнала, “Журналь де саван” во Франции и “Философские записки” в Англии. В конце XVII - начале XVIII веков только начиналась история Российской империи (по крайней мере — петербургского её периода), и потребных ей “Платонов и Невтонов” империя добывала за границей — или посылала туда образовываться собственных уроженцев. Так, Ломоносов учился в Марбургском университете в 1736-1739 гг. Ясно, что имевшийся у него опыт наблюдений германского университета сильно сказался на его детище — университете Московском. Однако долго следить за развитием Московского университета Ломоносову не удалось— он скончался в 1765 г., и оберегать Университет остался граф Шувалов, который 42 года был его бессменным куратором.

   И.И. Шувалов был фаворитом Елизаветы Петровны и немало способствовал просвещению российскому; так, кроме Московского университета он основал также Академию художеств (1757), которая до переезда в Петербург в 1764 г. состояла при Московском университете. Его знаменитый двоюродный брат, граф П.И.

Шувалов, во всех Л. Блументрост. курсах русской истории упоминается как важный хозяйственный устроитель России, ибо среди прочих мер по управлению вечно неустроенными финансами империи он принял одну совершенно замечательную: упразднил внутренние таможенные рогатки и облегчил общий налоговый гнёт — с выгодой для казны, разумеется. Эту вполне понятную меру придумать было легко — вся Европа проходила через процесс дефеодализации, но вот осуществить такую меру — отнять у множества именитых людей право взимать пошлину при пересечении их владений, — было трудно. Однако граф Шувалов с этим справился. Кроме того, Пётр Иванович преобразовал русскую артиллерию, вооружив её гаубицами и единорогами, и обеспечил тем победы русского оружия в войне с Фридрихом II. Однако, может быть, действия Ивана Ивановича Шувалова были для истории российской даже более значимыми, поскольку просвещение народа, создание Московского университета и Академии художеств — дела поважнее финансовых и таможенных реформ. И.И. Шувалов пытался направить развитие России по пути, указанному Монтескье, и боролся за просвещение страны. Академии художеств он подарил коллекцию картин, а Университету — свою библиотеку, которая и стала основой современной библиотеки Московского университета.
   Шувалов отстоял проект университета в Москве. Были несогласные — зачем в Москве, когда надо развивать разваливающийся столичный, Санкт-Петербургский университет? Однако Шувалов основал Университет в Москве и добился его автономии: Университет подчинялся только Правительствующему Сенату и более ни от каких иных государственных структур “повеления принимать не был обязан”. Шувалов отстоял приём в Университет “разночинцев, по примеру европейских университетов, где всякого звания люди свободно наукою пользуются” (“Слово об Иване Ивановиче Шувалове”, Садовничий, 1999, с. 306320). После кончины Елизаветы Шувалов не прижился при новом дворе Екатерины; из всех титулов за ним остался только пост куратора Московского университета. Шувалов почёл за благо уехать за границу и наведывался в Россию не часто.
   Все эти вельможные соображения обернулись Московскому университету прямой выгодой. Слиш

Г.Ю. Любарский. История Зоологического музея МГУ: Идеи, люди, структуры

ком близко от правительства находиться — слишком много начальников иметь. Университет располагался как нельзя лучше — в столице, но во второй, как бы и в центре, и в отдалении, и начальству не враз добраться, и не так чтобы уж очень далеко от места решения судеб. Кураторство Ивана Ивановича Шувалова очень в этих соображениях пригодилось: опальный вельможа был при новом дворе не нужен, но и лезть в его епархию, в его Университет — не дозволялось. За всеми этими перипетиями политических отношений Московский университет мог спокойно развиваться и накапливать “культурный слой” общества — увеличивать потихоньку количество образованных людей, без которых культура в обществе не развивается.
   По поводу этого рассуждения можно прояснить ситуацию относительно “первого университета России”. Первым был основан в 1724 г. Петербургский университет, который вместе с гимназией составлял Петербургскую академию наук. Однако дело в Питере не пошло: гимназия за 30 лет не смогла подготовить для университета ни одного студента, да и в самом университете дела шли трудно. Науку делали приглашённые из-за границы академики, а новые отечественные кадры почти не появлялись. После смерти Ломоносова (1765) Петербургский академический университет тихо хирел. А ведь Петербургский университет был совсем столичным — и захирел, поскольку для влиятельного вельможи профессор — это такой слуга особого рода, нечто среднее между брадобреем и домашним художником. В некотором смысле Петербургский университет погубило столичное расположение: совершенно новое в России дело, самое начало образования русского, имело в Петербурге слишком много распорядителей и начальников. Первый петербургский университет скончался от чрезмерного управления.
   В 1819 г. в Петербурге был основан по сути новый университет (стараниями С.С. Уварова), который существует и сейчас. Поэтому хотя хронологически первый в России университет был открыт в Питере, но судьбы образования российского сплелись так, что первым по значимости университетом России стал университет Московский. “Вопреки установившемуся мнению, оправданнее вести историю русской науки именно от 1755 года — от открытия Московского университета с двумя гимназиями при нём” (Хромов, 2002, с. 208). Московский университет оказался счастливее своего питерского собрата, в его деятельности не было перерывов традиции; прирастая год от года кафедрами и факультетами, он в той или иной степени способствовал образованию почти всех современных российских университетов и многих иных научных и культурных заведений. Вопросу о первенстве, однако, во многих публикациях придается чрезмерное внимание; университеты не петухи, и выявлять среди них первого и самого голосистого, может быть, нет оснований.

   Московские масоны. Впрочем, и в Московском университете дела поначалу обстояли не весьма гладко. Покровительство Шувалова и провинциальное (но не периферическое) положение давали Университету возможности, но ими надо было воспользоваться. Возможности были предоставлены географическим поло

жением, социальной нишей, но осуществление возможностей было возложено на людей. Среди ключевых фигур, которые способствовали развитию Московского университета в XVIII веке, особое место занимает Николай Новиков. До начала его деятельности в Москве Московский университет “был чахлым учебным заведением, где около сотни студентов слушали никчемные лекции на латинском и немецком языках” (Биллингтон, 2001, с. 293). В 1770-х гг. делами Университета занялись поэт Херасков и книгоиздатель Новиков. Новиков возглавил университетское издательство и организовал публичную библиотеку, связанную с Университетом. Типография Новикова опубликовала множество книг, а выпускаемая его усилиями университетская газета стала одной из важнейших в России.
   За внешними организационными делами Новикова стояли глубокие идейные замыслы. Новиков был возмущён деятельностью петербургского масонства английского образца (“шведская” ветвь), распространявшего поверхностные представления о европейской культуре. Это петербургское масонство можно назвать “пред-западничеством”. Новиков был одним из основателей новой линии масонства, базировавшегося в Москве и ставившего целью прославление русской старины и распространение мистических идей мартинизма (“розенкрейцеровское” масонство). Это новое “высокоградусное” масонство создало ту почву, на которой через десятки лет развилось славянофильство; тем самым истоком славянофильства явилась деятельность Новикова, протекавшая при Московском университете. Отсюда проистекали и особенности развития Университета: например, М.М. Херасков (ритор Провинциальной ложи, член Капитула ордена Злато-розового Креста) был яростным сторонником университетского преподавания на русском языке. Тогда, в 70-80-е гг. XVIII века, впервые возникло в России осознанное просветительство прозападного образца, истекавшее из столичного Петербурга, и осознанное романтическое движение, противодействовавшее западному просвещению и основывающееся в провинциальной Москве, даже точнее — при Университете. Великим Мастером российской “провинции” был в 70-х гг. Иоганн Георг (Иван Егорович) Шварц, профессор Московского университета, который читал блестящие лекции по филологии и философии. Шварц был первым, кто употребил на русском термин “интеллигенция”, причём в его употреблении это исходно латинское понятие приобрело специфически русские черты: интеллигенция есть “высшее состояние человека, как умного существа, свободного от всякой грубой, тленной, телесной материи, бессмертного и неощутительно могущего влиять и действовать на все вещи” (цит. по: Биллингтон, 2001, с. 303; см. Виноградов, 1961). Под влиянием этих идей дворянство в России стало осознавать себя как интеллигентное сословие. Манифест о вольности дворянства, подписанный Петром III, был подготовлен главой российских масонов 1750-х гг. графом Р.Л. Воронцовым.
   Целью масонской ложи, в которой состояли Шварц, Новиков и Херасков (именовалась она по-разному, от тайной сиентифической ложи Гармонии до розенкрейцерской ложи Злато-розового Креста), было возвращение от безбожного вольтерьянства и