Образы девочек в русской советской литературе для детей

С.Б. Борисов 
ОБРАЗЫ ДЕВОЧЕК 
В РУССКОЙ СОВЕТСКОЙ
 ЛИТЕРАТУРЕ ДЛЯ ДЕТЕЙ 
Монография 
2-е издание, стереотипное
Москва
Издательство «ФЛИНТА 
2024
Шадринск
ШГПУ
2024

УДК 82(09)(075.8) 
ББК 83.3(2)6я73 
Б82 
Рецензенты: 
Семёнова Ю.А. – канд. филол. наук, зав. кафедрой филологии и 
социогуманитарных дисциплин ШГПУ; 
Мещерякова Е.В. – зав. отделом фольклора Центра русской 
народной культуры «Лад», г. Шадринск. 
Б82 
Борисов С.Б. 
Образы девочек в русской советской литературе для 
детей : монография / С.Б. Борисов — 2-е изд., стер. — 
Москва 
: 
ФЛИНТА, 
2024. 
— 
116 
с. 
— 
ISBN 
978-5-9765-5555-6 (ФЛИНТА) ; ISBN 978-5-87818-669-8
(ШГПУ). — Текст : электронный.
Монография представляет собой первый в отечественной 
науке опыт типологизации девичьих образов в произведениях 
русской советской литературы для детей.  
Монография предназначена для специалистов в области 
истории отечественной литературы для детей, для изучающих 
взаимодействие 
массовой 
культуры 
и 
литературного 
образования, для широкого круга гуманитариев, для школьных 
учителей литературы и работников учреждений дошкольного 
воспитания.  
УДК 82(09)(075.8) 
ББК 83.3(2)6я73 
© Борисов С.Б., 2024
© ШГПУ, 2024
ISBN 978-5-9765-5555-6 (ФЛИНТА) 
ISBN 978-5-87818-669-8 (ШГПУ)
2 

Введение 
Что бы ни говорили эстеты о виртуозности стиля автора и 
великолепии нарисованных им картин природы, о философской глубине 
лирических отступлений и социальной значимости избранной автором 
темы, всё это в конечном итоге идёт прахом, если в литературном 
произведении нет сколько-нибудь яркого, интересного или хотя бы 
запоминающегося образа человека. Он может быть «мимолетным» 
(показывающая дорогу Чичикову девочка, не знающая, где право, где 
лево), тщательно биографически проработанным (Татьяна Ларина, 
Обломов), социально типичным (Онегин, Собакевич, Городничий), 
подчёркнуто философски-вымышленным (Базаров, Раскольников, Пьер 
Безухов), сатирически заострённым (Митрофанушка, Ноздрёв) или 
подчёркнуто будничным (Афанасий Иванович и Пульхерия Ивановна). 
Русская литература девятнадцатого века щедро оставила нам в 
наследство десятки художественных образов. Наибольшее их число 
создал Гоголь. Достоевский, бывало, жаловался: невозможно сказать в 
литературе новое слово: какой образ ни придумаешь – ан у Гоголя он 
уже есть… 
Силой критики в русской литературе были выделены целые группы 
образов, например, образ «лишнего человека», образ «маленького 
человека» (пушкинский станционный смотритель Самсон Вырин, 
гоголевский Акакий Акакиевич, Макар Девушкин у Достоевского). 
Более 
того, 
в 
русской 
литературе 
возник 
даже 
гендерно 
акцентированный литературный тип – «тургеневские девушки». 
Русская советская литература (писатели, создававшие на русском 
языке произведения и публиковавшие их на условиях Советского 
государства) сумела создать не столь большое, но всё же довольно 
внушительное количество вошедших в историю отечественного 
культурного сознания образов – «бывший рабочий» Пьер Скрипкин и 
«главначпупс» Победоносиков (из пьес Владимира Маяковского); 
Виринея (Лилии Сейфуллиной) и Любовь Яровая (Константина 
Тренёва); комсомолец Павка Корчагин (Николая Островского) и комдив 
Василий Чапаев (Дмитрия Фурманова); «король одесских налётчиков» 
Беня Крик (из «Одесских рассказов» Исаака Бабеля) и батька-атаман 
Серга Улялаев (из поэмы «Улялаевщина» Ильи Сельвинского); 
«великий комбинатор» Остап Бендер и «отец русской-демократии» 
Киса Воробьянинов, говорящий пятистопным ямбом Васисуалий 
Лоханкин и зарабатывающий сочинением стихов о Гавриле Никифор 
Ляпис-Трубецкой, «знойная женщина – мечта поэта» мадам Грицацуева 
3 

и «свободно обходившаяся тридцатью словами» Эллочка-людоедка, 
«дети лейтенанта Шмидта» Шура Балаганов и Михаил Паниковский, 
«нежная и удивительная» Зося Синицкая и подпольный миллионер 
Александр Корейко (из романов «Двенадцать стульев» и «Золотой 
телёнок» Ильи Ильфа и Евгения); Семён Давыдов, Макар Нагульнов, 
Андрей Размётнов и дед Щукарь (из романа «Поднятая целина» 
Михаила Шолохова); майор Деев и Лёнька Петров (из стихотворения 
«Сын артиллериста» Константина Симонова); Алексей Маресьев и 
комиссар Воробьёв (из «Повести о настоящем человеке» Бориса 
Полевого)»; боец Василий Тёркин (Александра Твардовского) и 
разведчик Максим Максимович Исаев-Штирлиц (Юлиана Семёнова); 
комсомольцы-подпольщики Любовь Швецова и Ульяна Громова, 
Сергей Тюленин и Олег Кошевой (из романа «Молодая гвардия» 
Александра Фадеева); учёные-лесоводы Грацианский и Вихров (из 
романа «Русский лес» Леонида Леонова); солдат Андрей Соколов (из 
повести «Судьба человека» Михаила Шолохова) и Саша Григорьев (из 
романа «Два капитана» Вениамина Каверина); Иван Африканович (из 
повести «Привычное дело» Василия Белова) и милиционер Фёдор 
Анискин (из цикла «Деревенский детектив» Виля Липатова), рабочийкомсомолец Евгений Столетов и Аркадий Заварзин (из повести «И это 
всё о нём» Виля Липатова); старшина Федот Васков и зенитчицы Рита 
Осянина, Женя Комелькова и Лиза Бричкина (из повести «А зори здесь 
тихие…» Бориса Васильева); старшеклассницы Вика Люберецкая и 
Искра Полякова (из повести Бориса Васильева «Завтра была война»). 
Нелишне 
упомянуть 
и 
ставшие 
частью 
«детско-смеховой» 
отечественной культуры образы – Айболит и Бармалей (Корнея 
Чуковского), Карабас-Барабас и папа Карло (Алексея Толстого), дядя 
Стёпа (Сергея Михалкова) и мистер Твистер (Самуила Маршака), 
старик Хоттабыч (Лазаря Лагина) и капитан Врунгель (Андрея 
Некрасова)…  
Литературоведение советского времени не осуществило даже 
первичной 
систематизации 
образов 
отечественной 
литературы. 
Думается, критики стояли перед выбором: либо назвать (поименовать) и 
начать описывать (анализировать) действительно популярные образы 
(см. выше) и тем самым задеть амбиции многочисленных влиятельных 
писателей, образы произведений которых данный критик не счёл 
общественно признанными и, стало быть, значимыми, либо попытаться 
включить в анализ произведения всех сколько-нибудь влиятельных или 
пользующихся посмертным авторитетом писателей и тем самым 
«утонуть» в пучине никому не интересных образов… Это наша 
гипотеза, мы ничуть не настаиваем на ней. Но по этой ли, по какой-то 
 
4 

другой ли причине, советская критика и советское литературоведение за 
семьдесят лет своей деятельности не сумели составить более или менее 
всеобъемлющий и более или менее общепризнанный (признанный 
референтным сообществом) список (перечень, ряд) вошедших в 
отечественное общественное сознание образов, созданных советской 
литературой. 
Не решились, по-видимому, критики (или не пришло им в голову) 
пойти и по пути анализа групп образов русской советской литературы, 
основанных на «демографическом» подходе. Наметим вчерне, какие это 
могли быть «тематические» группы: образы бабушек, образы дедушек, 
образы одиноких стариков, образы сирот, образы вдов, образы мужчинхолостяков, образы женатых мужчин, образы замужних женщин, 
образы незамужних женщин, образы матерей, образы отцов, образы 
юношей, образы девушек, образы подростков, образы мальчиков, 
образы девочек. При желании список можно дополнить и (или) 
уточнить. Кроме того, можно формировать эти группы образов не на 
массиве всей фактически необъятной советской литературы (убедиться 
на практике в её абстрактно-логически бесспорной конечности 
(ограниченности) вряд ли в настоящее время сумеет даже крупный 
исследовательский коллектив), а, например, на массиве творческого 
наследия того или иного советского писателя, на массиве советской 
научно-фантастической 
литературы, 
советской 
приключенческой 
литературы, советской детской литературы…  
Оставляем за собой (равно как и за читателями монографии) право 
избрать в будущем для систематизации, типологизации и анализа 
классификации любую из названных «демографически маркированных» 
групп образов советской литературы. Например, так и просится для 
отдельной монографии тема «Образ бабушки в русской советской 
литературе». Все, конечно, сразу вспомнят обессмертивший Виктора 
Астафьева образ бабушки из его повести (романа) в рассказах 
«Последний поклон». Но «Последний поклон» – это творение хоть и 
минувших, но сравнительно недавних дней – 1970-х годов. А вот 
подлинный – к сожалению, забытый – шедевр русской советской 
литературы – рассказ 1939 года Валентины Осеевой «Бабка». Близкий к 
гениальности в своих вершинных произведениях и уж, во всяком 
случае, необычайно талантливый и чрезвычайно самобытный писатель 
Андрей Платонов в статье «Размышления читателя» утверждал, что 
рассказ В. Осеевой «Бабка» – это «драгоценность, и в отношении 
глубины искреннего чувства, владеющего автором, и в отношении 
литературного уменья, доводящего до читателя чувство и мысль 
автора». 
 
5 

Ещё одна превосходная (отличная) идея – рассмотреть образы 
мальчиков в советской детской литературе. Здесь сразу на ум приходят 
Мальчиш-Кибальчиш и Тимур (Аркадия Гайдара), Ваня Солнцев, Петя 
Бачей и Гаврик Черноиваненко (из повестей «Сын полка» и «Белеет 
парус одинокий» Валентина Катаева), Васёк Трубачёв (из трилогии 
Валентины Осеевой) и Баранкин (из повести «Баранкин, будь 
человеком» Валерия Медведева), Серёжа Каховский (из повести 
Владислава Крапивина «Мальчике со шпагой»).  
Достанет ли у нас времени, желания, усидчивости, решимости и сил 
написать книгу об образах бабушек или мальчиков в русской советской 
литературе для детей, покажет лишь время, а для настоящей 
монографии мы наметили такой вариант пересечения «демографического» и историко-литературного полей, как: «образы девочек в 
русской советской литературе для детей». 
В монографию будет включено рассмотрение двух-трёх десятков 
образов девочек из произведений художественной литературы для 
детей. Для описания девичьего образа мы будем, по возможности 
использовать содержащуюся на страницах произведения информацию о 
прошлом девичьего персонажа, его родителях, месте жительства, его 
(персонажа) внешности, его поступков, оценка поступков (поведения) 
другими персонажами и автором, об излагаемых в произведении (в 
авторской речи, в прямом высказывании персонажа или внутренней 
речи героини) мотивах поведения героини, её мыслях, ценностях, идеях, 
намерениях. При этом какого-то единого метода (подхода) для 
выстраивания 
характеристики 
образа 
автор 
монографии 
не 
предполагает.  
Данная монография представляет собой вообще первую в науке 
попытку осуществления «позитивистского» (лишенного оценочности, 
идеологической окрашенности), нелитературоведческого подхода к 
литературным произведениям и художественным компонентам (образ 
наряду с фабулой, лексикой, синтаксисом, композицией, стилем, 
звуковой инструментовкой, ритмом и т. д. мы рассматриваем в качестве 
элемента художественного целого). Поэтому успехом мы будем считать 
минимально систематизированный свод нескольких десятков в меру 
конкретных и в меру произвольных характеристик девичьих образов в 
совокупности некоторых произведений советской детской литературы.  
Чтобы насколько возможно минимизировать фактор субъективизма 
при характеристике образа, автор монографии готов прибегать к 
цитированию характеристик девичьих персонажей, обнаруженных в 
историко-литературных и иных литературоведческих трудах. 
6 

В процессе ознакомления с материалом и первичного анализа мы 
пришли к выводу, что материал следует разделить на следующие главы:  
В первую главу мы решили включить образы девочек русской 
советской детской литературы, практикующих социально одобряемое 
поведение. 
Во вторую главу мы решили рассмотреть образы девочек отечественной детской литературы советского периода, практикующих 
социально не одобряемое поведение. 
В третью главу мы решили включить образы социализирующихся в 
непривычной для них среде девочек, присутствующие на страницах 
произведений отечественной художественной литературы советского 
периода, предназначенной для детского чтения. 
В четвёртую главу были помещены образы девочек без отчётливо 
завершённых 
черт 
нравственного 
облика, 
присутствующие 
в 
произведениях русской советской детской литературы, 
Мы 
оговорили 
во 
введении 
практически 
все 
методологометодические особенности построения настоящей монографии. Просим 
поэтому читателя исходить из известного (пушкинского) императива – 
судить о произведении по тем критериям (законам, правилам), которые 
установил сам автор, а не по тому, что хотел бы видеть в произведении 
читатель – досужий, взыскательный или даже профессиональный. 
Надеемся, что исполненный, по определению, приблизительности, 
упрощений, неточностей и шероховатостей труд заинтересует какую-то 
часть научной общественности и преподавательского сообщества.  
Считаем важным подчеркнуть, что данное исследование было 
выполнено при финансовой поддержке гранта взаимодействия ЮжноУральского государственного гуманитарно-педагогического университета  и Шадринского государственного педагогического университета в 
рамках научно-исследовательской работы № 16-440 от 23 июня 2022 
«Массовая культура как инструмент литературного образования». 
 
 
 
 
7 

Глава первая. Образы девочек, 
практикующих социально одобряемое поведение 
 
§ 1. Образы девочек, проявляющих мужество, силу воли 
и находчивость в экстраординарных ситуациях 
 
Образ девочки  
в рассказе Елены Верейской «Таня-революционерка» (1927) 
 
Написанный в 1927 году рассказ Елены Николаевны Верейской 
(1886–1966) «Таня-революционерка» много лет печатался в школьных 
хрестоматиях. В 1960-е, в 1970-е годы и в начале 1980-х годов рассказ 
неоднократно издавался в виде (в составе) 
отдельных тонких книжек.  
Действие рассказа относится к декабрю 1905 
года. Повествование ведётся от первого лица, 
при этом ведётся как бы «из сегодня», но с 
установкой на передачу тогдашней обстановки 
и тогдашних переживаний: «Шёл декабрь 1905 
года. Мне было тогда десять лет… Отец мой 
работал в типографии, мать была портнихой».  
Как-то раз отец девочки пришёл домой, 
развязал принесённую 
с собой тряпку, и из 
неё 
посыпался 
типографский шрифт. 
Мать 
встревожена, 
отец 
объясняет: 
надо 
отпечатать прокламации. В дом внезапно 
приходят с обыском. «Тане нездоровится, она 
лежит, притворившись, будто спит, но видит 
всё… Вот мать в надежде, что больного 
ребёнка не потревожат, прячет шрифт под 
подушку к Тане» [12, с. 32].  
«Открыла я глаза… За дверью шаги, голоса. 
И вдруг вспомнила, – а где же шрифт?! Ведь не 
маленькая, понимаю же, – найдут на квартире шрифт, – не сдобровать 
папе! Оглядела комнату. Нигде не видно. А зачем мама у меня под 
подушкой рылась? Сунула я руку под подушку – и обмерла. Там!.. 
Крепко завязанный в тряпку… Будут искать – и у меня найдут… Надо 
спрятать… Но куда?! В печку? Найдут… И вдруг осенило меня. 
Подбежала к столу, заглянула в глиняный кувшин, – так и есть, молока 
 
8 

в нём ещё порядочно. Стала развязывать узел со шрифтом. Опустила 
тряпку одним концом в кувшин. Посыпался шрифт…» 
 
 
 
Рисунок О. Верейского 
 
Таня сыплет шрифт, «но молоко понимается в кувшине: отлить 
нельзя – провозишься и прольёшь. Она отпивает молоко. Высыпала ещё 
две горсти шрифта, – опять молоко до краёв. Снова отпивать стала. Так 
несколько раз отпивала Таня молоко из кувшина, пока не погрузила 
весь шрифт “до последней буковки” в молоко. Она успела. Конечно, 
пристав и сыщик обыскали всю постель и ничего не нашли. Как 
волновалась мать! Вся картина обыска, волнение девочки, матери, отца 
переданы автором так сильно, правдиво, что невольно волнуется и 
читатель и ждёт с нетерпением, когда же кончится обыск, неужели 
найдут шрифт?» [12, с. 32]. 
Обыск окончился. Родители не могут понять, куда пропал шрифт, 
ведь мать сама положила его дочери под подушку, дочь спала, а 
жандармы в постели дочери ничего не нашли. 
 
 
9 

 
 
Художник Р. Столяров 
 
 
 
Художник Р. Столяров 
 
«Открыла глаза… Мама шьёт у лампы, а посреди комнаты стоит 
папа! Мама говорит: 
 
10