Древняя Индия в культуре Руси (XI — середина XV в.)

Предисловие ко второму изданию 
ИНСТИТУТ  ФИЛОСОФИИ 
РОССИЙСКОЙ  АКАДЕМИИ  НАУК 
 
 
 
 
В.К. Шохин 
 
 
ДРЕВНЯЯ  ИНДИЯ  
В  КУЛЬТУРЕ  
РУСИ 
(XI — середина XV в.) 
 
2-е издание, исправленное и дополненное 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
Москва 
Наука — Восточная литература 
2023 
 
1

Предисловие ко второму изданию 
УДК 930.85 
ББК 86.31(5Инд)+86.37(2Рос=Рус)  
        Ш82 
 
Издание выпущено при поддержке 
храма Сретенья Господня на Гражданском проспекте  
(Санкт-Петербург) 
 
 
Утверждено к печати 
Ученым советом Института философии РАН 
 
Рецензенты 
д.филол.н. Я.В. Васильков 
д.и.н. В.Я. Петрухин 
 
 
Шохин В.К. 
Древняя Индия в культуре Руси (XI — середина XV в.) / В.К. Шохин ; Ин-т философии РАН . — 2-е изд., испр. и доп. — М.: Наука — 
Вост. лит., 2023. — 439 с. — ISBN 978-5-02-040587-5 
 
Книга посвящена встрече культур Руси и Индии (XI — середина XV в.) — 
встрече, оказавшей большое влияние на развитие русской культуры и искусства. 
В центре внимания два основных индийских сюжета, вошедших в «бестселлеры» средневековой отечественной словесности, — обращение в христианство 
индийского царевича Иоасафа (в образ которого вошли элементы биографии 
Будды) учителем благочестия Варлаамом и встреча Александра Македонского  
с индийскими аскетами. В работе описано, как отразились древнеиндийские 
литературные реальности и историософские реалии в разнообразных жанрах 
письменности, в фольклоре, искусстве и общественной мысли Руси эпохи до 
путешествия Афанасия Никитина.  
Издание адресовано специалистам — медиевистам и востоковедам, филологам и религиоведам, а также широкому кругу читателей.  
 
 
 
 
 
 
ISBN 978-5-02-040587-5 
© Шохин В.К., 1988, 2023 
© РНБ, Сборник литературный, рукопись, 2023 
© ФГБУ Издательство «Наука», редакционноиздательское оформление, 2023 
 
 
2

Предисловие ко второму изданию 
ОГЛАВЛЕНИЕ 
 
Предисловие ко второму изданию ........................................................ 
4 
Введение. Древняя Индия и средневековая Русь —  
каналы культурных связей ............................................................... 
14 
 
Ч а с т ь  I  
 
Древнеиндийские  реальности ........................................................... 
31 
 
Глава 1. Мнимые влияния .....................................................................  
31 
Глава 2. Действительные заимствования ............................................  
58 
Глава 3. Русские дидактические памятники ........................................  
94 
Глава 4. Царевич Иоасаф и царевич Сиддхартха ...............................  135 
Глава 5. Индийские аллегорические сюжеты в русской культуре ...  156 
 
Ч а с т ь  I I  
 
Древнеиндийские  реалии ................................................................... 212 
 
Глава 6. Средневековый образ индийских древностей ......................  212 
Глава 7. Основные памятники, содержащие описания  
древней Индии ..................................................................................  234 
Глава 8. Данные о древней Индии в русской письменности .............  257 
Глава 9. Страна рахманов: миф и реальность .....................................  298 
Глава 10. Древнеиндийские рефлексии в духовной культуре Руси ....  334 
 
Послесловие ............................................................................................ 359 
Примечания ............................................................................................. 364 
Список сокращений ................................................................................ 416 
Использованная литература ................................................................... 417 
Summary ................................................................................................... 436 
Об авторе ................................................................................................. 439 
На переплете: 
Царь Шахаиши и мудрец Мамера. Миниатюра из Сборника  
литературного XVIII в. (л. 222 об.). Электронная библиотека  
Отдела рукописей Российской национальной библиотеки.  
URL: https://nlr.ru/manuscripts/RA1527/elektronnyiy-katalog?ab=72145D82-E26B4203-ABBB-16564DB40BE9 
 
На форзаце: 
Индийские нагомудрецы просят у Александра Македонского  
дара бессмертия. С миниатюры XVII в. 
 
3

Предисловие ко второму изданию 
ПРЕДИСЛОВИЕ  
КО  ВТОРОМУ  ИЗДАНИЮ 
 
На одном из клейм Васильевых врат, датируемых 1336 годом, 
Софийского собора в Новгороде размещена пугающая, но назидательная картинка: человек спасается на ветвях дерева от двух 
зверей, внизу еще два других животных подтачивают корни дерева, под корнями дракон, заглатывающий другого человека, а сам 
он увлекается растущими на дереве сладкими ягодами и смотрит 
только перед собой, не обращая внимания на то, что происходит 
внизу. Архиепископ Василий Калика поместил это изображение 
потому, что справедливо счел его душеполезным, так как его назначением было молчаливое обличение суетности человеческой 
души, которую от обманных удовольствий этого мира не отвлекает даже мысль о том, что они очень скоро закончатся и смерть, 
о которой человек не думает, вопреки ее всеобщей власти, не  
оставит от них ничего. Это тот самый сюжет, который, правильно 
названный им «восточной басней», открылся Л.Н. Толстому полтысячелетия спустя в тот переломный момент, когда он засомневался в осмысленности всей своей успешной жизни и применил, 
со свойственной ему искренностью, образную ткань сюжета непосредственно к себе1. Толстой не уточнил, что это одна из притч 
«Повести о Варлааме и Иоасафе», а новгородский владыка, скорее всего, повесть знал, но, конечно, не подозревал, что назидательное иносказание имеет даже не один, а целое семейство «изводов» в буддийской, индуистской и джайнской литературе.  
И именно таким прототипам и их редакциям в древнерусской литературе и посвящена эта книга, изданная 35 лет назад и теперь 
переиздаваемая.  
                             
 
1 «Так и я держусь за ветки жизни, зная, что неминуемо ждет дракон смерти, 
готовый растерзать меня, и не могу понять, зачем я попал на это мучение. И я пытаюсь сосать тот мед, который прежде утешал меня; но этот мед уже не радует 
меня, а белая и черная мышь — день и ночь — подтачивают ветку, за которую я 
держусь. Я ясно вижу дракона, и мед уже не сладок мне. Я вижу одно — неизбежного дракона и мышей — и не могу отвратить от них взор. И это не басня, а это 
истинная, неоспоримая и всякому понятная правда» (Толстой Л. Исповедь. IV). 
 
4

Предисловие ко второму изданию 
Мотивов, которые побудили меня к ее переизданию, несколько. 
Прежде всего, конечно, то, что она, будучи выпущена довольно 
хорошим, еще тех времен тиражом (как я и задумал, к тысячелетию крещения Руси), быстро стала библиографической редкостью 
и доступна практически только в основных библиотеках страны. 
Вторая побудительная причина — потребность ее издательского 
обновления. Работа художника (как раз и перенесшего сюжет вышеописанного клейма на обложку) была очень искусной, но бумага, скажем так, старинная, а способ ссылок на литературу хоть  
и хорош, но достаточно далекий от современных стандартов. 
А вот третья причина уже содержательная. Дело в том, что если наше историческое литературоведение XIX — начала ХХ в. 
активно и всесторонне интересовалось интеркультурным измерением древнерусской литературы, то в настоящее время оно сосредоточено на текстологической работе, тогда как общекультурный контекст памятников воспринимается, по всей видимости, 
как даже не вчерашний, а уже позавчерашний день. Иными словами, интерес больше сосредоточен на генеалогии южнославянских и восточнославянских рукописей, чем на смыслах, больше 
на разночтениях, чем на том, что стоит за самими текстами.  
В результате мой, как и многочисленных моих предшественников, опыт работы по распутыванию ткани нашей, по верному 
слову Ф.М. Достоевского, всемирной отзывчивости, по крайней 
мере в одном из ее сегментов, перестал быть востребованным.  
Приведу только два примера. В статье «Варлаам и Иоасаф» 
для Православной Энциклопедии приводится в качестве правильного мнение о том, что под Индийским царством на самом деле 
подразумевалась Нубия (только на том основании, что Эфиопия  
в расплывчатом географическом средневековом сознании иногда 
называлась Индией), а буддийские корни ее сюжета сводятся 
лишь к стемме имен индийского царевича (грузинское Yudasif > 
арабское Budhsf > индийское Bodhisattva) с предположением, что 
только Д. Жимарэ установил это в 1970-е годы окончательно,  
хотя у Жимарэ воспроизводится только то, что уже в 1914 г. бы- 
ло установленным фактом для А. Гейдена (первые аналогичные 
стеммы имени Иоасафа строились еще в середине XIX века). При 
этом самое главное — точные параллели между ранними перио 
5

Предисловие ко второму изданию 
дами жизни Иоасафа и Будды упоминаются лишь вскользь. И то 
в более чем странном контексте: вполне как заслуживающая внимания рассматривается и гипотеза португальского историка Диегу ду Коуту (1612) о том, что… «Повесть» скорее оказала влияние на буддийский сюжет, чем наоборот. Для того чтобы рассматривать такую возможность всерьез, следует совсем ничего не 
знать о хронологии буддийской литературы2. В новейшей же 
публикации по «Снам Шахаиши» также лишь с очень большой 
осторожностью упоминается гипотеза о восточном происхождении памятника3, и опять-таки только на основании фонетики 
имени протагониста, а не из надежно установленных еще в XIX в. 
ирано-буддийских сюжетных параллелей (в том числе в деталях). 
Вот это-то желание напомнить о нашей средневековой еще «отзывчивости» на индийские темы стало третьей мотивацией для 
переиздания настоящей книги.  
Еще одна мотивация, дополнительная, оформилась уже во 
время подготовки этого переиздания. Она прямо противоположна 
только что обозначенной. А именно, если в академической славистике восточные прототипы древнерусских текстов отодвинуты 
на задний план, в среде неакадемической они иногда вызывают 
столь же малопропорциональный энтузиазм. Так, в совсем недавней  статье «„Пробужденный“ и Иоасаф. Как житие Будды пришло в христианскую эпоху. Основы антропологии в падшем мире», выложенной на портале «Правмир», прямо утверждается, что 
от смелости ученых, показавших происхождение имени индийского царевича от «бодхисаттвы», прямо-таки захватывает дух,  
а то, что из этого происхождения имени следует, позволяет радикально переосмыслить межрелигиозные отношения. Представленную цепочку суждений можно было бы записать, вероятно, 
следующим образом: 1) святитель Феофан Затворник считал «Повесть о Варлааме и Иоасафе» книгой, лучшей для познания христианской веры и жизни, «чем все катехизисы»; 2) считается, что 
                             
 
2 См.: Муравьев А.В. Варлаам и Иоасаф. Сюжет «Повести». Определение 
жанра «Повести». Авторство «Повести» // Православная Энциклопедия. Т. VI. 
М., 2003. C. 619–622. 
3 См.: Пичхадзе А.А. К реконструкции текста «Сказания о двенадцати снах 
царя Шахаиши» // Slovêne 2021. Vol. 10. Nо. 1. P. 43. 
 
6

Предисловие ко второму изданию 
прототипы биографии Иоасафа обнаруживаются в биографиях 
Будды, начиная с «Жизни Будды» Ашвагхоши; 3) из этого следует не просто ассоциация, но тождественность «двух героев»;  
4) а из этих трех посылок следует, что гениальность Будды, обнаружившего в своей проповеди, что страдания происходят от вожделения, превосходно вписывается в христианское учение, согласно которому Ева также вкусила запретный плод вследствие 
вожделения, с чего падение человечества и началось, и потому  
в видении падшего состояния человечества две религии едины, 
что 5) подкрепляется и тем, что первое и последнее звенья буддийского восьмеричного пути («правильные воззрения» и «правильное конечное сосредоточение») соответствуют заповедям  
о любви к Богу и к ближним. А от редакции «Правмира» предлагается и следующее сопровождение: «Житие царевича Иоасафа, 
сына индийского царя Авенира, известное как „Повесть о Варлааме пустыннике и Иоасафате царевиче“, представляет собой 
пример даже не экуменизма, а религиозного синкретизма. И это 
тот редкий случай, когда он полностью оправдан»4.  
В этом «умозаключении», отражающем то, что можно условно 
назвать восторженным религиоведением, одни посылки (сами по 
себе верные) не следуют из предыдущих, а другие суть «посылки 
с точностью до наоборот». Поскольку интернет-публикации относятся к массовой литературе, а позиционированный православный сайт этот «силлогизм» однозначно поддерживает, позволю 
себе его прокомментировать. Посылки (1) и (2) сами по себе правильны, но только не в связке, а по отдельности, притом с уточнением: то, за что святитель Феофан высоко ценил повесть, противопоставляя ее «катехизисам», обусловлено как раз тем, что 
она на самом деле (в том виде, в каком была для него доступной) 
и стала не чем иным, как собранием как раз «катехизисов» в повествовательном обрамлении. Суждение (3) ошибочно потому, что 
отдельные материалы для создания нарративного образа царевича Иоасафа никак еще не тождественны самому образу5. В суж                             
 
4 https://www.pravmir.ru/probuzhdennyj-i-ioasaf-kak-czerkov-proslavila-buddu-vlike-svyatyh (обращение: 11.06.2023).  
5 Основное различие между царевичами Иоасафом и Сиддхартхой заключается в том, что второй с самого начала утверждал, что своим бесконечным  
 
7

Предисловие ко второму изданию 
дении (4) совершенно верно признается гениальность Будды как 
мыслителя (и, я бы добавил, как основателя мировой религии), но 
не учитывается, что вожделение для основателя буддизма безначально, а для христианства есть результат добровольного отказа 
человека от следования воли Бога, для Которого в учении Будды 
не было предусмотрено никакого места6. Наконец, пафосное 
обобщение (5) является чистым домыслом, поскольку знаменитый 
восьмеричный путь Будды есть путь химически чистого самоспасения, ничего общего с любовью к Богу (существование Которого 
отрицается) и к ближнему (который также считается «языковой 
конструкцией») не имеющий. Химерично и рассуждение об идентичности описания падшего мира в двух религиях, так как грехопадение признавалось и признается только в одной из них, а в другой его не было и нет, поскольку то, что ему, как некоторым кажется, соответствует, является безначальным состоянием мира.  
Разумеется, это не отрицает ни гениальности Будды, ни очень 
большой одаренности составителей «Повести» (от гетеродоксальных до ортодоксальных), ни глубины используемых буддийских 
притч (см. выше), но только то, что любительское сравнительное 
религиоведение чревато очень значительными аберрациями. Правда, определенную ответственность за них несет и историческая 
церковь, ибо если бы персонажи духовного романа не были в 
свое время включены в святцы, не было бы и очень почтенного 
по времени мифа «Будда как христианский святой» (о котором 
читатель подробно узнает и из этой книги, как и о старинной полунаучной легенде о том, что первоначально «Повесть о Варлааме и Иоасафе» была собственно буддийской)7. На протяжении 
веков церковь очень бдительно следила за чистотой доктрины, но 
не за благочестивыми фантазиями, к числу которых относится  
                                                                                                                                                            
 
и всепревосходящим знанием не обязан никому на земле (чем серьезно разочаровал сразу после своего «пробуждения» адживика Упаку — Маджджхима-никая I. 171) и никакой «Варлаам» ему ни на что не был бы нужен. 
6 Более того, вся фундаментальная для буддизма формула зависимого происхождения состояний псевдоиндивида пратитья-самутпада была обращена не 
только против окказионализма и фатализма, но и против индийского прототеизма.  
7 Без проверки эти «апокрифы» принимаются иногда и в современной индологической литературе. См., к примеру: Ванина Е.Ю. Индия: история в истории. 
М.: Наука–Вост. лит., 2014. С. 88. 
 
8

Предисловие ко второму изданию 
и канонизация очень положительных литературных героев8 наряду с культом разбросанных по всему миру реликвий и мощей9. 
Это касается проблем, обсуждающихся в первой части книги. 
Что же касается второй ее части, посвященной отражению индийских исторических и страноведческих реалий в древнерусской письменности и устном предании, то я бы сейчас, пожалуй, 
больше, чем раньше, проакцентировал различие между современной и средневековой историчностью. Средневековый человек, сталкиваясь с инокультурным миром, занимал две взаимопротивоположные позиции, иногда одновременно, в зависимости 
от того, хотел ли он быть апологетом своего мира или чужого.  
В древнерусской письменности индийский мир делился по двум 
полюсам: островная по преимуществу страна брахманов/рахманов (от которой происходит фамилия и нашего выдающегося композитора), которые варьируют от мужественных мудрецов до почти небожителей, и страна прочих индийцев, варьирующих от 
«убийцев, сквернословцев и сверх естества гневливых» до полуживотных, питающихся мышами, кошками, змеями, а также трупами и выкидышами. Оба эти вектора мышления обслуживали 
противоположные, если угодно, идеологические потребности: вто                             
 
8 Типологическая параллель — канонизация Евстафия Плакиды, которому 
посреди рогов преследуемого им оленя явился Спаситель, после чего он обратился, и который со своей семьей пережил все возможные приключения из античных романов.  
9 Вероятно, трудно себе представить страну и даже большой город, где не 
хранились бы «по наивернейшим свидетельствам» частицы гвоздей животворящего креста, ризы Богоматери или мощей Иоанна Предтечи. Автор этих строк 
сам может «засвидетельствовать», что в одном только Трирском соборе хранятся 
и хитон Господень, и глава святой Елены, и звенья цепей апостола Петра, и даже 
частицы мощей Иоакима и Анны, а в Кёльнском — мощи трех евангельских 
волхвов, о которых известно всего только, что они были в Иерусалиме, но не то, 
откуда они пришли, куда ушли и даже сколько их было, а в Твери, например, 
экспонируется очень хорошо сохранившаяся туфелька св. Спиридона Тримифунтского (IV в.). Отсюда и средневековая конкуренция за реликвии, далеко не 
всегда мирная и еще реже бескорыстная. Чистке русла реки благочестивых сказаний (вплоть до такого, как почитание мученика Христофора-псеглавца, память 
которого внесена и в католические, и в православные святцы и которого даже  
и до нашего времени кое-где пишут с собачьей головой) мешает и то, что 
В.Н. Лосский называл экклезиологическим монофизитством — представлением 
о том, что Церковь является только божественным организмом, ничего человеческого по существу не содержащим.  
 
9

Предисловие ко второму изданию 
рая — осчастливить читателя, показав, что сам он живет в замечательно благоустроенном мире10, первая — задать ему духовный 
идеал, к подражанию которому он должен стремиться. В этой 
двуполюсной перспективе и вращался средневековый историзм. 
Однако и на положительном полюсе, который был реалистичнее, 
чем отрицательный, можно различать историзм и вымысел, и не 
беда, что шлейф второго неотступно (как и положено шлейфу) 
следует за первым. Современные исследователи придерживаются 
верного мнения, что встреча Александра с индийскими аскетами 
была реальной, тогда как содержание их беседы — вымышленным. В пользу первого свидетельствует тот факт, что македонский 
царь более года (327–326 до н.э.) находился на крайнем севере 
страны, в Таксиле, где не мог не встретиться с разными духовными 
практикантами (в том числе влиявшими и на политику «мятежных 
правителей», оказавших ему сопротивление), особенно с учетом 
того, что тираны, завоевавшие землю, имеют уже возможность 
интересоваться тем, что их ждет на небе, и послушать «экспертов». 
Испытание их трудными вопросами о мироздании с его стороны 
также не может быть совсем исключено. Но вот конкретная материя их беседы, скорее всего, ушла от нас навсегда в литературный 
фольклор. Потому корректнее было бы противопоставить настоящим индийским литературным реальностям скорее средневековые реалии Индии в древнерусской историософской картине мира. 
Выражаю надежду, что по крайней мере все основные доступные мне ко времени первого издания книги источники и основная 
литература, посвященная им, были учтены. Однако с тех пор, конечно, наука не стояла на месте. Учитывать все историографические новации сейчас означало бы отложить это издание на неопределенный срок11. Тем не менее здесь можно обозначить хотя 
бы некоторые из них для заинтересованного читателя. Древнерусская «Космография» Козьмы Индикоплова вышла в новом 
                             
 
10 Этот момент (не только для средневековой, но и для современной культуры) прекрасно прочувствован и документирован как раз у признанного русистамедиевиста в эссе «Мы между реальностью и мифом» (и обращающегося в связи с этим и к «Александрии»): Водолазкин Е.Г. Дом и остров, или Инструмент 
языка. М.: АСТ, 2021. C. 293–304. 
11 Редактирование книги осуществлялось по рецепту Родена — изымать из 
«скульптуры» все лишнее, а не в направлении наращивания ее фактуры.  
 
10