Сад камней

Яна Темиз





                Сад камней















Москва “КМК
2010

УДК 882
ББК 84 (2Рос-Рус)
Т 32


Разработка серии и иллюстрация на обложке: Дмитрий Чайка




      Темиз Я.
Т 32 Сад камней. - М.: КМК, 2010. - 380 с.
          ISBN 978-5-87317-634-2

          Если вы снимаете дачу в Турции, то, конечно, не ждете ничего, кроме моря, солнца и отдыха. И даже вообразить не можете, что столкнетесь с убийством. А турецкий сыщик, занятый рутинными делами в Измире, не предполагает, что очередное преступление коснется его собственной семьи и вынудит его общаться с иностранными туристами. Москвичка Лана, приехав с сестрой и ее сыном к Эгейскому морю, думает только о любви и ждет приезда своего возлюбленного, однако гибель знакомой нарушает безмятежное течение их отпуска.
          Но этот роман не только и не столько об убийстве. Он о запахе сосен и об античных колоннах, о стихах и о любви — и о саде камней, в котором, как и в нашей жизни и в душе каждого из нас, никогда не увидишь всех камней сразу.








ISBN 978-5-87317-634-2

© Темиз Яна, текст, 2010.
© ООО “КМК”, издание, 2010.
© Чайка Дмитрий, обложка, 2010.

             ...и ты не знаешь, путник, есть ли за дверью, перед которой ты стоишь, сад, а за ним еще одна дверь, а за ней еще один сад, где смешались смерть и жизнь, смысл и действие, случайность и время, свет и счастье.

Орхан Памук. «Новая жизнь»

            1. Лана



          Ирок словесности для женских гимназий: если мужчина говорит вам, что «выберется, если получится», или, еще хлеще, что «постарается выбраться», значит, он никогда не приедет.
             Или не придет — в зависимости от расстояния. Потому что «выбираться» можно откуда угодно, даже из соседнего дома.
             Лану никто этому не учил, но она с детства дружила со словами и все поняла.
             Он не приедет, и отдыхать придется одной. Нет, конечно, с сестрой, и мужем сестры, и племянником — но одной. Его тоже пригласили (Машка выговорила приглашение неохотно, всем своим видом давая понять, что просто так хорошо воспитана, иначе бы никогда), и он сказал (почти раскланявшись: мол, понятно, что вам не очень-то и хотелось, я не пара вашей драгоценной сестре), что постарается, что выберется, что как только, так обязательно и непременно.
             Словом, она была одна.
             Хорошо, что неожиданно нашлись друзья.
             Хорошо, что сейчас они ждали ее на ужин.
             Они — вся компания — собирались по утрам и вечерам и ждали Лану. Она увидела их издалека, ей было приятно, что они снова здесь, что она кому-то нужна, что ее любят и ждут...

5

          пусть из меркантильных соображений, пусть не бескорыстно, зато они не задают вопросов, не требуют объяснений, не обижаются, если она в плохом настроении.
    Или вообще без всякого настроения.
    В сущности, лучшая компания в мире. Можно молчать или, наоборот, пожаловаться на что-то такое, о чем никому другому никогда не скажешь.
    Они были ей рады, и это как-то примиряло Лану с тем, что она зачем-то согласилась поехать черт знает куда и целена-правленно бездельничать, или, как это здесь называлось, отдыхать. Отдыхать ей было не от чего, она никогда не отдыхала специально, уехав подальше от любимого уютного дома, и первое время не находила себе места в этом искусственно созданном раю для бездельников.
    Dolce far niente — так это, кажется, называется? Полная и окончательная победа обломовщины в одном, отдельно взятом дачном поселке на берегу прекрасного синего моря.
    Если бы по утрам и вечерам она не приходила сюда, она бы, наверно, сбежала домой или умерла от скуки. Теперь было понятно, что умирать ей рановато, потому что ее ждут и ей рады.
    Когда она была с ними, сидела в крошечном парке под сосной, ей начинало казаться, что все еще может... что? наладиться, образоваться, вернуться. а если и нет, то как-то все-таки устроиться.
    Можно, в конце концов, завести кошку.
    Свою собственную.
    Лана с детства любила кошек. Даже не любила, а. ну, не могла она их видеть спокойно, этих красавцев, не могла пройти мимо, не погладив, не сказав чего-нибудь, и кошки, все без исключения, всегда отвечали ей взаимностью. Самые мрачные, нелюдимые коты, обитатели помоек и прочих кошачьих трущоб, приостанавливались и выслушивали ее, и нередко позволяли себя погладить, и подходили к ней, приветственно подняв парус хвоста, и охотно рассказывали о своих кошачьих проблемах.
    Наверно, поэтому она была уверена, что если кого-нибудь любишь, то это непременно будет взаимно.

6

    Оказалось, что нет. Что на двуногих это правило не распространяется.
    Они уже ждали: трехцветная гладкая красотка, уверенная в себе глава семьи, тощая дымчатая со странно длинным хвостом — сестра или компаньонка, еще не сформировавшиеся подростки-близнецы, обычного дворово-кошачьего цвета, и появившийся вчера рыжик, крупный зеленоглазый кот со всеми задатками пушистого сибиряка.
    Лана видела, что они узнали ее, зашевелились, заговорили, выясняя отношения.
    Кошачья стая готовилась к ужину. А ужин — это Лана, и они ей рады.
    Ну и пусть.
    Она погладила вьющихся вокруг ног, ревниво отталкивающих друг друга кошек, ответила на их приветственные мяуканья и открыла долгожданный пакет. Расставила несколько пластмассовых мисочек и разлила по ним принесенное молоко, отставив подальше ту, что предназначалась для рыжего. Он новичок, компания пока приглядывается к нему, трехцветная глава семьи даже шипит иногда, пусть поест в сторонке.
    Его бы отмыть и откормить и вывезти туда, где не так жарко, он бы распушился, похорошел, стал важным и вальяжным, и кошечки шипели бы на него исключительно из кокетства. Кот сделал шаг к миске и бросил на Лану неуверенный зеленый взгляд: как думаешь, не тронут? можно есть? ты мне поможешь, если что?
    Конечно, тоже переместившись, подтвердила она, ешь, котик, не бойся.
    Она и кошки всегда понимали друг друга. Может, ей вообще следовало родиться кошкой, тогда все было бы проще. Жила бы среди себе подобных, а с людьми можно, в конце концов, и не общаться.
    Гуляла бы сама по себе... да ты и так теперь совершенно сама по себе. Думала, что нашла хозяина, а оказалось.
    «Слушай, в тебе есть какая-то. кошачесть! Из-за зеленых глаз, наверно!» — говорил Стас, которому, как выяснилось, не нужна никакая кошка.

7

    Вернее, не нужна она, Лана. Со всей ее кошачестью и зелеными глазами.
    Она присела на стоящую под сосной скамейку и подняла лицо, подставляя его вечернему солнцу и легкому ароматному ветерку. Если опустить — сразу потекут слезы.
    А кошки, между прочим, не плачут.
    Темно-зеленые пушистые лапы сосны каждой иголочкой выделялись на уже порозовевшем небе... как здесь все-таки красиво! И воздух. это же не воздух даже, это какой-то специально приготовленный аромат, им невозможно просто дышать, потому что хочется нюхать и наслаждаться. В Подмосковье так никогда не пахнет, даже в лесу, это запах юга, в нем каким-то верховным парфюмером смешаны море, и цветы, и засыхающие от зноя травы, и само солнце, которое здесь тоже имеет запах, и оливковые рощи, и апельсиновые деревья у античных развалин, и что-то еще, чего никогда не бывает у нас в средней полосе.
    Может быть, поэтому нас, бледнолицых, так и тянет сюда — к этому древнему морю, к этой колыбели человечества, к оплетенным виноградом белым стенам под черепичными крышами, к жаре, на которую мы полупритворно жалуемся и от которой с облегчением убегаем наконец в искусственную прохладу аэропорта, и оттуда — домой, домой, в Москву, в Москву... чтобы через неделю начать строить планы на следующий отпуск.
    «Вы летом куда?» — «Как куда? В Турцию, конечно! Мы уже привыкли. мы каждый год!» — «Конечно, и недорого, и пляжи там. красота!» — «Мы вокруг Антальи, по-моему, везде побывали!» — «Нет, там жара невыносимая, мы теперь в Кушадасы ездим.» — «Ой, а моя подруга там дачу сняла, она с детьми, ей в отеле не нравится, и потом так дешевле и сам себе хозяин!» — «Ой, да что вы? Мы бы тоже сняли.»
    Так все это когда-то начиналось, а теперь сестра Ланы каждое лето приезжала сюда — в дачный поселок, построенный среди соснового леса на склоне горы, откуда открывается такой вид на небольшой залив, что каждый новобранец ахает и хватается за фотоаппарат.

8

    Потом привыкаешь и начинаешь ходить с пустыми руками и просто смотреть и дышать — впитывать в себя эти пейзажи, это море, это солнце... а дома, в Москве или хмуром Петербурге, жалеешь, что сделал так мало снимков, и оправдываешься, показывая их друзьям: там гораздо красивее, это невозможно заснять, это и словами не опишешь, там так. следующим летом все-все сниму!
    Но запах не заснимешь и не увезешь с собой, и мы возвращаемся в эту отпускную беззаботность, в оливковохвойную жару, в эту ставшую почти своей, обросшую нашими собственными воспоминаниями Турцию.
    Лана не хотела ехать.
    Само слово «дача» ассоциировалось у нее с деревянными подмосковными домиками, с отсутствием горячего душа, с неудобными кухоньками, с раскисшими от дождя дорожками, с более аккуратными, чем дорожки, грядками и с вечно ржавыми, заедающими крючками и щеколдами на скрипучих калитках. При этом гостеприимные хозяева всегда искренне убеждены, что лучше этого места ничего нет и быть не может, и рассматривают свое приглашение как благодеяние и подарок, и гордо демонстрируют свои дорожки, щеколды и грядки, и сразу сбежать обратно в Москву не удается. а еще комары, господи!
    Нет, были уже и другие дачи — за каменными стенами, с охраной и спальнями для гостей, с гаражами на несколько машин, с фонтанами, как в Петергофе или Фонтенбло, но. как говорится, там хорошо, но мне туда не надо. Маша, старшая сестра, изо всех сил стремилась в этот круг и на правах всезнающей старшей тянула за собой и Лану, которая по определению и умолчанию сопротивлялась любым навязываемым ей инициативам.
    Она согласилась, потому что ей было все равно.
    Дача, Турция, море, Москва или деревня — какая разница, если ничего уже не будет? Не будет Стаса, а без него и после него что же?.. Хорошо, я поеду — это вслух, а про себя: вот, ерунда какая, лечить меня переменой мест, как кисейную барышню! Я большая девочка и все понимаю. или все-таки не понимаю? И потом, может, Стас все-таки приедет?

9

    Она старательно пряталась.
    Ей казалось, что если Стас поймет, какое место занимает в ее жизни, как серьезно она смотрит на такую простую для всех вещь, как секс, он немедленно решит, что для него это слишком сложно, что она хочет опутать его обязательствами и обещаниями, и ему, как всякому мужчине, это не понравится. Поэтому она изображала легкомыслие и даже не заговаривала о любви. Да, нам хорошо вместе, да, как удачно, что мы встретились, да ты мне нравишься, я в тебя даже влюблена... немножко. Последнее, конечно, с улыбкой, тоном легкой насмешки: мы современные люди, мы подходим друг другу, зачем все усложнять? И так хорошо, пусть все идет, как идет.
    Все так и шло.
    У Ланы перехватывало дыхание от одного его вида, и сердце ныло и стучало, стоило только его себе представить, как будто он был невесть каким красавцем и Дон Жуаном, хотя был он, наверно, совершенно обыкновенным, и женщины не ахали и не заглядывались на него на улицах.
    Просто он был единственным — тем самым, который похож на отца в молодости, на поразившего когда-то воображение киноактера, на придуманного себе в детстве рыцаря, на не придуманного, но обожаемого девчонками учителя словесности, на где-то — не во сне ли? — мелькнувшего незнакомца, на всех них сразу и ни на кого, кроме себя самого.
    Она влюбилась в него с первого взгляда и сумела понравиться ему — чего же боле? Они были свободны от условностей, они стали встречаться, они, кажется, даже были счастливы.
    Лана осторожничала.
    Ей было хорошо с ним — в постели и в театре, на кухне и в ресторане, в машине и у телевизора, в компании и наедине. Он много читал, много знал, умел себя вести, ни разу не сделал и не сказал ничего, что вызвало бы у нее неприятие. а она была придирчива и разборчива, как та самая гоголевская невеста, и вечно примеряла губы и носы одних своих мужчин другим.

10

    Всегда чего-то не хватало, что-то не сходилось, а тут вдруг раз — и сошлось.
    Совпало. Наверно, это бывает, иначе чем объяснить, что многие пары всю жизнь вместе и души друг в друге не чают?
    Она вдохнула поглубже и окончательно решила не плакать. Что же тут плакать, когда это даже смешно? Так тривиально, что... ну да, конечно, смешно.
    Она сама так и написала ему днем, после его дурацкого звонка.
    Она живо представляла себе, как он долго готовился и собирался с духом, чтобы ей позвонить.
    Не сегодня — сегодня много дел. Завтра.
    Не сегодня, у меня запись, я нервничаю.
    Не сегодня. или сегодня, но попозже. Не сейчас, уже поздно, завтра прямо с утра.
    И так несколько дней, до сегодняшнего — бедняга!
    Сегодня он смотрел кино (если верить, но в такую ерунду можно и поверить, об этом-то зачем врать?) про кошек, и — по ассоциации. надо уже позвонить, в конце концов, а то и этот вечер будет испорчен!..
    И услышал ее радостный, беззаботный голос.
    Лана представила себе: с одной стороны, какое облегчение, она не плачет, не обижена, не говорит сердитых слов, с ней, как всегда, легко говорить. С другой — смотря что говорить. Радостный и легкий тон сейчас пропадет, истинное облегчение принесет только окончание разговора, если главное будет сказано. Если и не все, и не прямо, то хоть дать ей понять, что ли.
    И он решился и сказал.
    Наверно. Я боюсь, что. Если получится, но может не получиться. Тут неожиданно возникли. Словом, пятьдесят на пятьдесят.
    Они поговорили еще: о последней песне, о погодах — питерской и турецкой, о его маме и ее здоровье и нездоровье. Пятьдесят на пятьдесят.
    Потом они легко попрощались, как будто просто разошлись по разным комнатам, и Лана со странным ясновидением и обычно не свойственной ей проницательностью ощутила его облегчение.

11