Сад камней

Яна Темиз
Сад  камней
Москва “КМК”
2010

УДК 882
ББК 84 (2Рос-Рус)
Т 32
Разработка серии и иллюстрация на обложке:
Дмитрий Чайка
Т 32
Темиз Я.
Сад камней. – М.: КМК, 2010. – 380 с.
ISBN 978-5-87317-634-2
Если вы снимаете дачу в Турции, то, конечно, не ждете ничего, кроме моря, солнца и отдыха. И даже вообразить не можете, что столкнетесь с убийством. А турецкий
сыщик, занятый рутинными делами в Измире, не предполагает, что очередное преступление коснется его собственной семьи и вынудит его общаться с иностранными туристами. Москвичка Лана, приехав с сестрой и ее сыном к
Эгейскому морю, думает только о любви и ждет приезда
своего возлюбленного, однако гибель знакомой нарушает
безмятежное течение их отпуска.
Но этот роман не только и не столько об убийстве.
Он о запахе сосен и об античных колоннах, о стихах и о
любви – и о саде камней, в котором, как и в нашей жизни и в душе каждого из нас, никогда не увидишь всех
камней сразу.
ISBN 978-5-87317-634-2
© Òåìèç ßíà, òåêñò, 2010.
© ÎÎÎ “ÊÌÊ”, èçäàíèå, 2010.
© ×àéêà Äìèòðèé, îáëîæêà, 2010.

…и ты не знаешь, путник, есть ли за дверью,
перед которой ты стоишь, сад, а за ним еще одна
дверь, а за ней еще один сад, где смешались
смерть и жизнь, смысл и действие,
случайность и время, свет и счастье.
ОРХАН ПАМУК. «НОВАЯ ЖИЗНЬ»

1. Лана
 У
рок словесности для женских гимназий:
если мужчина говорит вам, что «выберется, если получится», или, еще хлеще,
что «постарается выбраться», значит, он никогда не приедет.
Или не придет – в зависимости от расстояния. Потому что «выбираться» можно откуда
угодно, даже из соседнего дома.
Лану никто этому не учил, но она с детства
дружила со словами и все поняла.
Он не приедет, и отдыхать придется одной.
Нет, конечно, с сестрой, и мужем сестры, и племянником – но одной. Его тоже пригласили
(Машка выговорила приглашение неохотно, всем
своим видом давая понять, что просто так хорошо воспитана, иначе бы никогда), и он сказал
(почти раскланявшись: мол, понятно, что вам не
очень-то и хотелось, я не пара вашей драгоценной сестре), что постарается, что выберется, что
как только, так обязательно и непременно.
Словом, она была одна.
Хорошо, что неожиданно нашлись друзья.
Хорошо, что сейчас они ждали ее на ужин.
Они – вся компания – собирались по утрам и вечерам и ждали Лану. Она увидела их
издалека, ей было приятно, что они снова здесь,
что она кому-то нужна, что ее любят и ждут…
5

пусть из меркантильных соображений, пусть не бескорыстно, зато они не задают вопросов, не требуют объяснений, не обижаются, если она в плохом настроении.
Или вообще без всякого настроения.
В сущности, лучшая компания в мире. Можно молчать
или, наоборот, пожаловаться на что-то такое, о чем никому другому никогда не скажешь.
Они были ей рады, и это как-то примиряло Лану с тем,
что она зачем-то согласилась поехать черт знает куда и
целена-правленно бездельничать, или, как это здесь называлось, отдыхать. Отдыхать ей было не от чего, она никогда не отдыхала специально, уехав подальше от любимого
уютного дома, и первое время не находила себе места в
этом искусственно созданном раю для бездельников.
Dolce far niente – так это, кажется, называется? Полная и окончательная победа обломовщины в одном, отдельно взятом дачном поселке на берегу прекрасного синего
моря.
Если бы по утрам и вечерам она не приходила сюда, она
бы, наверно, сбежала домой или умерла от скуки. Теперь
было понятно, что умирать ей рановато, потому что ее ждут
и ей рады.
Когда она была с ними, сидела в крошечном парке под
сосной, ей начинало казаться, что все еще может… что?
наладиться, образоваться, вернуться… а если и нет, то както все-таки устроиться.
Можно, в конце концов, завести кошку.
Свою собственную.
Лана с детства любила кошек. Даже не любила, а… ну,
не могла она их видеть спокойно, этих красавцев, не могла
пройти мимо, не погладив, не сказав чего-нибудь, и кошки, все без исключения, всегда отвечали ей взаимностью.
Самые мрачные, нелюдимые коты, обитатели помоек и
прочих кошачьих трущоб, приостанавливались и выслушивали ее, и нередко позволяли себя погладить, и подходили к ней, приветственно подняв парус хвоста, и охотно
рассказывали о своих кошачьих проблемах.
Наверно, поэтому она была уверена, что если кого-нибудь любишь, то это непременно будет взаимно.
6

Оказалось, что нет. Что на двуногих это правило не
распространяется.
Они уже ждали: трехцветная гладкая красотка, уверенная в себе глава семьи, тощая дымчатая со странно
длинным хвостом – сестра или компаньонка, еще не
сформировавшиеся подростки-близнецы, обычного дворово-кошачьего цвета, и появившийся вчера рыжик,
крупный зеленоглазый кот со всеми задатками пушистого сибиряка.
Лана видела, что они узнали ее, зашевелились, заговорили, выясняя отношения.
Кошачья стая готовилась к ужину. А ужин – это Лана,
и они ей рады.
Ну и пусть.
Она погладила вьющихся вокруг ног, ревниво отталкивающих друг друга кошек, ответила на их приветственные
мяуканья и открыла долгожданный пакет. Расставила несколько пластмассовых мисочек и разлила по ним принесенное молоко, отставив подальше ту, что предназначалась
для рыжего. Он новичок, компания пока приглядывается к
нему, трехцветная глава семьи даже шипит иногда, пусть
поест в сторонке.
Его бы отмыть и откормить и вывезти туда, где не так
жарко, он бы распушился, похорошел, стал важным и вальяжным, и кошечки шипели бы на него исключительно
из кокетства. Кот сделал шаг к миске и бросил на Лану
неуверенный зеленый взгляд: как думаешь, не тронут? можно есть? ты мне поможешь, если что?
Конечно, тоже переместившись, подтвердила она, ешь,
котик, не бойся.
Она и кошки всегда понимали друг друга. Может, ей
вообще следовало родиться кошкой, тогда все было бы
проще. Жила бы среди себе подобных, а с людьми можно,
в конце концов, и не общаться.
Гуляла бы сама по себе… да ты и так теперь совершенно сама по себе. Думала, что нашла хозяина, а оказалось…
«Слушай, в тебе есть какая-то… кошачесть! Из-за зеленых глаз, наверно!» – говорил Стас, которому, как выяснилось, не нужна никакая кошка.
7

Вернее, не нужна она, Лана. Со всей ее кошачестью и
зелеными глазами.
Она присела на стоящую под сосной скамейку и подняла лицо, подставляя его вечернему солнцу и легкому ароматному ветерку. Если опустить – сразу потекут слезы.
А кошки, между прочим, не плачут.
Темно-зеленые пушистые лапы сосны каждой иголочкой выделялись на уже порозовевшем небе… как здесь всетаки красиво! И воздух… это же не воздух даже, это какой-то специально приготовленный аромат, им невозможно просто дышать, потому что хочется нюхать и наслаждаться. В Подмосковье так никогда не пахнет, даже в лесу,
это запах юга, в нем каким-то верховным парфюмером
смешаны море, и цветы, и засыхающие от зноя травы, и
само солнце, которое здесь тоже имеет запах, и оливковые рощи, и апельсиновые деревья у античных развалин,
и что-то еще, чего никогда не бывает у нас в средней полосе.
Может быть, поэтому нас, бледнолицых, так и тянет
сюда – к этому древнему морю, к этой колыбели человечества, к оплетенным виноградом белым стенам под черепичными крышами, к жаре, на которую мы полупритворно жалуемся и от которой с облегчением убегаем наконец
в искусственную прохладу аэропорта, и оттуда – домой,
домой, в Москву, в Москву... чтобы через неделю начать
строить планы на следующий отпуск.
«Вы летом куда?» – «Как куда? В Турцию, конечно!
Мы уже привыкли… мы каждый год!» – «Конечно, и недорого, и пляжи там… красота!» – «Мы вокруг Антальи,
по-моему, везде побывали!» – «Нет, там жара невыносимая, мы теперь в Кушадасы ездим…» – «Ой, а моя подруга там дачу сняла, она с детьми, ей в отеле не нравится, и
потом так дешевле и сам себе хозяин!» – «Ой, да что вы?
Мы бы тоже сняли…»
Так все это когда-то начиналось, а теперь сестра Ланы
каждое лето приезжала сюда – в дачный поселок, построенный среди соснового леса на склоне горы, откуда открывается такой вид на небольшой залив, что каждый новобранец ахает и хватается за фотоаппарат.
8

Потом привыкаешь и начинаешь ходить с пустыми руками и просто смотреть и дышать – впитывать в себя эти
пейзажи, это море, это солнце… а дома, в Москве или хмуром Петербурге, жалеешь, что сделал так мало снимков, и
оправдываешься, показывая их друзьям: там гораздо красивее, это невозможно заснять, это и словами не опишешь,
там так… следующим летом все-все сниму!
Но запах не заснимешь и не увезешь с собой, и мы
возвращаемся в эту отпускную беззаботность, в оливковохвойную жару, в эту ставшую почти своей, обросшую нашими собственными воспоминаниями Турцию.
Лана не хотела ехать.
Само слово «дача» ассоциировалось у нее с деревянными подмосковными домиками, с отсутствием горячего
душа, с неудобными кухоньками, с раскисшими от дождя
дорожками, с более аккуратными, чем дорожки, грядками
и с вечно ржавыми, заедающими крючками и щеколдами
на скрипучих калитках. При этом гостеприимные хозяева
всегда искренне убеждены, что лучше этого места ничего
нет и быть не может, и рассматривают свое приглашение
как благодеяние и подарок, и гордо демонстрируют свои
дорожки, щеколды и грядки, и сразу сбежать обратно в
Москву не удается… а еще комары, господи!
Нет, были уже и другие дачи – за каменными стенами, с охраной и спальнями для гостей, с гаражами на несколько машин, с фонтанами, как в Петергофе или Фонтенбло, но… как говорится, там хорошо, но мне туда не
надо. Маша, старшая сестра, изо всех сил стремилась в
этот круг и на правах всезнающей старшей тянула за собой и Лану, которая по определению и умолчанию сопротивлялась любым навязываемым ей инициативам.
Она согласилась, потому что ей было все равно.
Дача, Турция, море, Москва или деревня – какая разница, если ничего уже не будет? Не будет Стаса, а без
него и после него что же?.. Хорошо, я поеду – это вслух,
а про себя: вот, ерунда какая, лечить меня переменой мест,
как кисейную барышню! Я большая девочка и все понимаю… или все-таки не понимаю? И потом, может, Стас
все-таки приедет?
9

Она старательно пряталась.
Ей казалось, что если Стас поймет, какое место занимает в ее жизни, как серьезно она смотрит на такую простую для всех вещь, как секс, он немедленно решит, что
для него это слишком сложно, что она хочет опутать его
обязательствами и обещаниями, и ему, как всякому мужчине, это не понравится. Поэтому она изображала легкомыслие и даже не заговаривала о любви. Да, нам хорошо
вместе, да, как удачно, что мы встретились, да ты мне нравишься, я в тебя даже влюблена… немножко. Последнее,
конечно, с улыбкой, тоном легкой насмешки: мы современные люди, мы подходим друг другу, зачем все усложнять? И так хорошо, пусть все идет, как идет.
Все так и шло.
У Ланы перехватывало дыхание от одного его вида, и
сердце ныло и стучало, стоило только его себе представить, как будто он был невесть каким красавцем и Дон
Жуаном, хотя был он, наверно, совершенно обыкновенным, и женщины не ахали и не заглядывались на него на
улицах.
Просто он был единственным – тем самым, который
похож на отца в молодости, на поразившего когда-то воображение киноактера, на придуманного себе в детстве рыцаря, на не придуманного, но обожаемого девчонками учителя словесности, на где-то – не во сне ли? – мелькнувшего незнакомца, на всех них сразу и ни на кого, кроме
себя самого.
Она влюбилась в него с первого взгляда и сумела понравиться ему – чего же боле? Они были свободны от условностей, они стали встречаться, они, кажется, даже были счастливы.
Лана осторожничала.
Ей было хорошо с ним – в постели и в театре, на
кухне и в ресторане, в машине и у телевизора, в компании и наедине. Он много читал, много знал, умел себя
вести, ни разу не сделал и не сказал ничего, что вызвало
бы у нее неприятие… а она была придирчива и разборчива, как та самая гоголевская невеста, и вечно примеряла
губы и носы одних своих мужчин другим.
10

Всегда чего-то не хватало, что-то не сходилось, а тут
вдруг раз – и сошлось.
Совпало. Наверно, это бывает, иначе чем объяснить, что
многие пары всю жизнь вместе и души друг в друге не чают?
Она вдохнула поглубже и окончательно решила не плакать. Что же тут плакать, когда это даже смешно? Так тривиально, что… ну да, конечно, смешно.
Она сама так и написала ему днем, после его дурацкого звонка.
Она живо представляла себе, как он долго готовился и
собирался с духом, чтобы ей позвонить.
Не сегодня – сегодня много дел. Завтра.
Не сегодня, у меня запись, я нервничаю.
Не сегодня… или сегодня, но попозже. Не сейчас, уже
поздно, завтра прямо с утра.
И так несколько дней, до сегодняшнего – бедняга!
Сегодня он смотрел кино (если верить, но в такую ерунду можно и поверить, об этом-то зачем врать?) про кошек,
и – по ассоциации… надо уже позвонить, в конце концов,
а то и этот вечер будет испорчен!..
И услышал ее радостный, беззаботный голос.
Лана представила себе: с одной стороны, какое облегчение, она не плачет, не обижена, не говорит сердитых
слов, с ней, как всегда, легко говорить. С другой – смотря
что говорить. Радостный и легкий тон сейчас пропадет,
истинное облегчение принесет только окончание разговора, если главное будет сказано. Если и не все, и не прямо,
то хоть дать ей понять, что ли…
И он решился и сказал.
Наверно. Я боюсь, что. Если получится, но может не
получиться. Тут неожиданно возникли. Словом, пятьдесят
на пятьдесят.
Они поговорили еще: о последней песне, о погодах –
питерской и турецкой, о его маме и ее здоровье и нездоровье. Пятьдесят на пятьдесят.
Потом они легко попрощались, как будто просто разошлись по разным комнатам, и Лана со странным ясновидением и обычно не свойственной ей проницательностью ощутила его облегчение.
11