Журнал зарубежного законодательства и сравнительного правоведения, 2024, № 3

2024. Т. 20. № 3 

Издается с 2005 года

Свидетельство о регистрации

СМИ ПИ № ФС77-57274

от 12 марта 2014 г.

ISSN 1991-3222 (print)

ISSN 2587-9995 (online)

DOI 10.61205/issn.1991-3222

Журнал включен:

в категорию К1 Перечня рецензи
руемых научных изданий, в кото
рых должны быть опубликованы ос
новные научные результаты диссер
таций на соискание ученой степени 

кандидата/доктора наук (утв. Высшей 

аттестационной комиссией при  

Министерстве науки и высшего обра
зования Российской Федерации);

базу данных «Российский  индекс  

научного цитирования».

УЧРЕДИТЕЛЬ

Институт законодательства  

и сравнительного правоведения 

при Правительстве

Российской Федерации

117218, г. Москва, ул. Большая  

Черемушкинская, 34

Тел.: +7 (495) 719-70-00 

Internet: izak.ru

ИЗДАТЕЛЬ

Юридическое издательство  

«Норма»

109316, г. Москва,

Волгоградский пр-т, 2

Тел.: +7 (495) 625-45-05

Internet: norma-verlag.com

Контакты редакции

Тел.: +7 (499) 724-11-89

 
+7 (495) 625-45-05

E-mail: jzsp@izak.ru

 
jzsp@norma-verlag.com

Журнал

ЗАРУБЕЖНОГО ЗАКОНОДАТЕЛЬСТВА 
И СРАВНИТЕЛЬНОГО ПРАВОВЕДЕНИЯ

РЕДАКЦИОННЫЙ СОВЕТ

Хабриева Т. Я. (гл. ред.), директор Института законодательства и сравнительного правоведения при Правительстве РФ, зам. президента РАН, академик-секретарь отделения общественных наук РАН, академик РАН, действительный член 
Международной академии сравнительного права, д-р юрид. наук, проф., засл. 
деятель науки РФ, засл. юрист РФ
Ковлер А. И. (зам. гл. ред.), зав. центром международного права и сравнительно-правовых исследований Института законодательства и сравнительного правоведения при Правительстве РФ, чл.-корр. Международной академии сравнительного права, судья Европейского суда по правам человека (1999—2012) в отставке, 
гос. советник юстиции 1 класса, д-р юрид. наук, проф., засл. юрист РФ
Василевич Г. А., зав. кафедрой конституционного права Белорусского государственного университета, чл.-корр. Национальной академии наук Беларуси, 
д-р юрид. наук, проф.
Васильева Т. А., гл. науч. сотр. сектора прав человека Института государства 
и права РАН, д-р юрид. наук, доц.
Гарагурбанлы Р. А., судья Апелляционного суда г. Баку Азербайджанской Республики, экс-президент Европейской комиссии по эффективности правосудия, 
д-р юрид. наук
Ди Грегорио А., проф. кафедры международных, правовых и историко-политических исследований Миланского университета, д-р полит. наук
Капустин А. Я., зав. кафедрой международного права Института законодательства и сравнительного правоведения при Правительстве РФ, президент Российской ассоциации международного права, зам. председателя Международного союза юристов, д-р юрид. наук, проф., засл. деятель науки РФ
Курбанов Р. А., зав. кафедрой гражданско-правовых дисциплин Российского экономического университета им. Г. В. Плеханова, советник директора Института законодательства и сравнительного правоведения при Правительстве РФ, 
д-р юрид. наук, проф., засл. деятель науки РФ
Матье Б., член Государственного совета Франции по особым поручениям, профессор Университета Париж 1 Пантеон-Сорбонна, председатель Научного совета Европейской комиссии за демократию через право (Венецианской комиссии), вице-президент Международной ассоциации конституционного права, иностранный член РАН
Мо Цзихун, директор Института права Китайской академии общественных наук, д-р юрид. наук
Рогов И. И., председатель Комиссии по правам человека при Президенте Республики Казахстан, зам. исполнительного директора Фонда Нурсултана Назарбаева, д-р юрид. наук, проф.
Саидов А. Х., первый заместитель Спикера Законодательной палаты Олий 
Мажлиса Республики Узбекистан, академик Академии наук Республики Узбекистан, д-р юрид. наук, проф.
Семилютина Н. Г., гл. науч. сотр. центра международного права и сравнительно-правовых исследований Института законодательства и сравнительного правоведения при Правительстве РФ, д-р юрид. наук, доц.
Суханов Е. А., зав. кафедрой гражданского права юридического факультета 
Московского государственного университета им. М. В. Ломоносова, д-р юрид. наук, проф., засл. деятель науки РФ
Трунцевский Ю. В., зав. отделом методологии противодействия коррупции 
Института законодательства и сравнительного правоведения при Правительстве РФ, д-р юрид. наук, проф.
Чиркин С. В., вед. науч. сотр. центра международного права и сравнительно-правовых исследований Института законодательства и сравнительного правоведения при Правительстве РФ, проф. Всероссийской академии внешней торговли, канд. юрид. наук
Сакаева О. И. (отв. секретарь), зав. объединенной редакцией периодических 
научных изданий Института законодательства и сравнительного правоведения 
при Правительстве РФ

2024, vol. 20, no. 3 
Since 2005

Certificate of registration
ПИ No. ФС77-57274  
on March 12, 2014

ISSN 1991-3222 (print)
ISSN 2587-9995 (online)

DOI 10.61205/issn.1991-3222

The magazine is included into:
the List of peer-reviewed journals 
recom mended by the Supreme 
Certification Commission under  
the Ministry of Science and Higher  
Edu ca tion of the Russian Federation;
the Russian Science Citation Index.

FOUNDER
The Institute of Legislation  
and Comparative Law  
under the Government  
of the Russian Federation

34, Bolshaya Cheremushkinskaya str., 
Moscow, 117218, Russia
Phone: +7 (495) 719-70-00
Internet: izak.ru

PUBLISHER
Legal Publishing House “Norma”

2, Volgogradskiy ave.,
Moscow, 109316, Russia
Phone: +7 (495) 625-45-05
Internet: norma-verlag.com

Editorial Contacts
Phone: +7 (499) 724-11-89
 
+7 (495) 625-45-05
E-mail: jzsp@izak.ru
 
jzsp@norma-verlag.com

Journal of

FOREIGN LEGISLATION 
AND COMPARATIVE LAW

[Zhurnal zarubezhnogo zakonodatel’stva i sravnitel’nogo pravovedeniya]

EDITORIAL COUNCIL

T. Y. Khabrieva (Editor-in-Chief), Dr. Sci. (Law), Prof., Honored Scientist of the 
Russian Federation, Honored Lawyer of the Russian Federation, Titular Member of the 
International Academy of Comparative Law, Academician of the Russian Academy 
of Sciences; Academician-Secretary of the Department of Social Sciences, Russian 
Academy of Sciences; Deputy President of the Russian Academy of Sciences; Director 
of the Institute of Legislation and Comparative Law under the Government of the Russian 
Federation (Moscow, Russia)
A. I. Kovler (Deputy Editor-in-Chief), Dr. Sci. (Law), Prof., Honored Lawyer of the Russian 
Federation, 1st Class State Counselor of Justice, Assoc. Member of the International 
Academy of Comparative Law, Former Judge of the ECtHR (1999—2012); Head of the 
Center of International Law and Comparative Legal Studies, Institute of Legislation and 
Comparative Law under the Government of the Russian Federation (Moscow, Russia)
G. A. Vasilevich, Dr. Sci. (Law), Prof., Corr. Member of the National Academy 
of Sciences of Belarus, Head of the Department of Constitutional Law, Belarusian State 
University (Minsk, Belarus)
T. A. Vasilieva, Dr. Sci. (Law), Assoc. Prof., Chief Researcher, Human Rights Sector, 
Institute of State and Law, Russian Academy of Sciences (Moscow, Russia)
R. A. Garagurbanli, Dr. Sci. (Law), Judge, Baku Court of Appeal; Ex-President 
of the European Commission for the Efficiency of Justice (Baku, Azerbaijan)
A. Di Gregorio, PhD, Full Professor, Department of International, Legal, Historical 
and Political Studies, University of Milan (Milan, Italy)
A. Y. Kapustin, Dr. Sci. (Law), Prof., Honored Scientist of the Russian Federation, President 
of the Russian Association of International Law; Deputy Chairman of the International 
Union of Lawyers; Head of the Department of International Law, Institute of Legislation and 
Comparative Law under the Government of the Russian Federation (Moscow, Russia)
R. A. Kurbanov, Dr. Sci. (Law), Prof., Honored Scientist of the Russian Federation, 
Head of the Department of Civil Law Disciplines, Plekhanov Russian University 
of Economics; Counselor to the Director of the Institute of Legislation and Comparative 
Law under the Government of the Russian Federation (Moscow, Russia)
B. Mathieu, Member of the State Counsil of France on Extraordinary Service, Foreign 
Member of the Russian Academy of Sciences, Vice President of the International Association 
of Constitutional Law; Chair of the Scientific Council, European Commission for Democracy 
through Law; Professor, University Paris 1 Pantheon-Sorbonne (Paris, France)
Jihong Mo, Dr. Sci. (Law), Director of the Institute of Law, Chinese Academy of Social 
Sciences (Beijing, China)
I. I. Rogov, Dr. Sci. (Law), Prof., Chairman of the Human Rights Commission under 
the President of the Republic of Kazakhstan; Deputy Executive Director of the Nursultan 
Nazarbayev Foundation (Astana, Kazakhstan)
A. Kh. Saidov, Dr. Sci. (Law), Prof., Academician of the Academy of Sciences of the 
Republic of Uzbekistan, First Deputy Speaker, Legislative Chamber of the Oliy Majlis 
of the Republic of Uzbekistan (Tashkent, Uzbekistan)
N. G. Semilyutina, Dr. Sci. (Law), Assoc. Prof., Chief Researcher, Center of International 
Law and Comparative Legal Studies, Institute of Legislation and Comparative Law under 
the Government of the Russian Federation (Moscow, Russia)
E. A. Sukhanov, Dr. Sci. (Law), Prof., Honored Scientist of the Russian Federation, 
Head of the Department of Civil Law, Faculty of Law, Lomonosov Moscow State University 
(Moscow, Russia)
Yu. V. Truntsevsky, Dr. Sci. (Law), Prof., Head of the Department of Anti-Corruption 
Methodology, Institute of Legislation and Comparative Law under the Government of the 
Russian Federation (Moscow, Russia)
S. V. Chirkin, Cand. Sci. (Law), Professor at the Russian Foreign Trade Academy; 
Leading Researcher, Center of International Law and Comparative Legal Studies, Institute 
of Legislation and Comparative Law under the Government of the Russian Federation 
(Moscow, Russia)
O. I. Sakaeva (Executive Secretary), Head of the Department of Joint Editorial Office 
of Scientific Periodical Publications, Institute of Legislation and Comparative Law under 
the Government of the Russian Federation (Moscow, Russia)

Журнал зарубежного законодательства и сравнительного правоведения. 2024. Т. 20. № 3
3

Содержание

ГОСУДАРСТВО И ПРАВО В СОВРЕМЕННОМ МИРЕ:  
ПРОБЛЕМЫ ТЕОРИИ И ИСТОРИИ

Дудин П. Н. Основы системы монгольского права накануне ее модернизации  
на фоне формирования обновленного правопорядка в Восточной Азии в первой половине ХХ века .....................................5

ЗЕМЕЛЬНОЕ, ПРИРОДОРЕСУРСНОЕ, ЭКОЛОГИЧЕСКОЕ,  
АГРАРНОЕ ПРАВО РОССИИ И ЗАРУБЕЖНЫХ СТРАН

Сафаров Д. И. Конституционно-правовые основы экологической политики нового Узбекистана:  
сравнительно-правовой анализ .....................................................................................................................................................17

АДМИНИСТРАТИВНОЕ, ФИНАНСОВОЕ И ИНФОРМАЦИОННОЕ ПРАВО

Мехтиев М. Г. Правовой статус центральных банков: сравнительное исследование .............................................................26

Швед Ю. Н. НДС при осуществлении внешнеэкономической деятельности:  
обеспечение реализации принципа нейтральности ....................................................................................................................37

ГРАЖДАНСКОЕ ПРАВО И ПРОЦЕСС, МЕЖДУНАРОДНОЕ ЧАСТНОЕ ПРАВО

Пилипсон Э. Г. Вопросы квалификации правовых норм и категорий договора дарения  
будущего имущества как норм заключенного договора наследования......................................................................................50

МЕЖДУНАРОДНОЕ ПУБЛИЧНОЕ, ИНТЕГРАЦИОННОЕ И ЕВРОПЕЙСКОЕ ПРАВО

Загребельский В. Доносительство и свобода выражения мнений .............................................................................................61

Боброва Ю. В., Гуляева Е. Е., Рибейро Бразил Д., Торрес Манрике Х. И. Принципы международного права  
в свете развития генетических технологий ...................................................................................................................................68

МАТЕРИАЛЫ ВЕНЕЦИАНСКОЙ КОМИССИИ СОВЕТА ЕВРОПЫ

Каширкина А. А., Морозов А. Н. Обзор 137-й пленарной сессии Европейской комиссии  
за демократию через право (Венецианской комиссии) (15—16 декабря 2023 г.) ......................................................................83

ИССЛЕДОВАНИЯ МОЛОДЫХ УЧЕНЫХ

Папков С. С. Правовая охрана вод при морской добыче нефти в полярных условиях  
(опыт Норвегии и России) ..............................................................................................................................................................90

Берг Л. А. Судебное толкование международных договоров (на примере практики  
Постоянной палаты международного правосудия и Международного Суда ООН) .................................................................103

СОБЫТИЯ ЮРИДИЧЕСКОЙ ЖИЗНИ

Сергеева О. В., Власова Н. В. Договорное право в цифровую эпоху  
(обзор онлайн-заседания круглого стола) .................................................................................................................................. 112

МОНИТОРИНГ ЗАКОНОДАТЕЛЬСТВА ИНОСТРАННЫХ ГОСУДАРСТВ ............................................................................... 119

НОВЫЕ КНИГИ

Издано Институтом законодательства и сравнительного правоведения  
при Правительстве Российской Федерации ...............................................................................................................................122

Journal of Foreign Legislation and Comparative Law, 2024, vol. 20, no. 3
4

Contents

STATE AND LAW IN MODERN WORLD: PROBLEMS OF THEORY AND HISTORY

Dudin P. N. Fundamentals of the Mongolian Law System before Its Modernization  
in the Context of the Formation of a Renewed Legal Order in East Asia  
in the First Half of the 20th Century ....................................................................................................................................................5

LAND, NATURAL RESOURCES, ECOLOGICAL, AGRARIAN LAW OF RUSSIA  
AND FOREIGN COUNTRIES

Safarov J. I. Constitutional and Legal Foundations of Environmental Policy of the New Uzbekistan:  
Comparative Legal Analysis .............................................................................................................................................................17

ADMINISTRATIVE, FINANCIAL AND INFORMATION LAW

Mekhtiev M. G. Constitutional Status of Central Banks: A Comparative Study ................................................................................26

Shved Yu. N. VAT in Cross-Border Activities: Ensuring the Implementation of the Neutrality Principle ...........................................37

CIVIL LAW AND PROCEDURE, PRIVATE INTERNATIONAL LAW

Pilipson E. Issues of Qualification of Legal Norms and Categories of the Donation Agreement  
for Future Property as Norms of the Concluded Inheritance Agreement..........................................................................................50

PUBLIC INTERNATIONAL, INTEGRATION, AND EUROPEAN LAW

Zagrebelsky V. Whistle-Blowing and Freedom of Expression ..........................................................................................................61

Bobrova Y. V., Gulyaeva E. E., Ribeiro Brazil D., Torres Manrique J. I. Principles of International Law  
in View of the Genetic Technology Development ...............................................................................................................................68

MATERIALS OF THE VENICE COMMISSION OF THE COUNCIL OF EUROPE

Kashirkina A. A., Morozov А. N. Review of the 137th Plenary Session of the European Commission  
for Democracy through Law (Venice Commission) (December 15—16, 2023) ................................................................................83

RESEARCHES OF YOUNG SCHOLARS

Papkov S. S. Water Legal Protection During Offshore Oil Production in Polar Conditions  
(Experience of Norway and Russia) .................................................................................................................................................90

Berg L. A. Judicial Interpretation of International Treaties (Based on the Practice  
of the Permanent Court of International Justice and the UN International Court of Justice) ..........................................................103

LEGAL EVENTS

Sergeeva O. V., Vlasova N. V. Contract Law in the Digital Age (Online Roundtable Review) ....................................................... 112

MONITORING OF THE FOREIGN COUNTRIES LEGISLATION ................................................................................................. 119

NEW BOOKS

Publications of the Institute of Legislation and Comparative Law under the Government  
of the Russian Federation ..................................................................................................................................................................................122

Оригинальная статья
УДК 340.1(517.3)
DOI: 10.61205/S199132220030049-9

Основы системы монгольского права накануне ее модернизации  
на фоне формирования обновленного правопорядка в Восточной Азии  
в первой половине ХХ века

Павел Николаевич Дудин
Красноярский научный центр Сибирского отделения Российской академии наук, Красноярск, Россия,  
dudin2pavel@gmail.com, https://orcid.org/0000-0002-9407-8436

Аннотация. В статье исследован путь институционализации монгольского права как уникального цивилизационного 
явления среди народов и государств Восточной Азии. По мнению автора, современное правоведение нуждается в пересмотре ряда западноцентристских концепций и в этом процессе представленное исследование монгольского права 
отчасти может послужить эффективным инструментом. С учетом приоритетов, обозначенных Программой фундаментальных научных исследований в Российской Федерации на долгосрочный период (2021—2030 гг.), а также исходя из 
современной международной ситуации, отечественная юридическая наука должна рассматривать изучение монгольского права в числе задач, стоящих перед отечественным академическим сообществом.
Цель статьи — формирование представления об основах системы монгольского права накануне ее модернизации 
в первой половине ХХ в. Задачи исследования: определение ключевых периодов развития монгольского права в заявленных исторических рамках; формулирование категории монгольского классического/традиционного права; характеристика его наиболее знаковых источников; конструирование его структуры.
Методологическую основу при выполнении работы составили цивилизационный и сравнительно-правовой подходы, 
метод герменевтики и формально-юридический метод.
В результате проведенного исследования выявлены шесть основных этапов в развитии монгольского права, при этом 
отмечены четыре периода, в которые монгольский законодатель обращался к опыту других держав своей эпохи, реципируя их право в национальную правовую систему. Тем не менее монгольское право сохранило свою самобытность и 
уникальность. Сформулирована категория монгольского классического права, обоснованы исторические условия его 
оформления. На основе анализа источников доказана институциональная преемственность, приведен конструкт системы монгольского права. Заявлена замена дефиниции «дальневосточный» дефиницией «восточноазиатский» применительно к праву, что исключает колониальный характер исследуемого явления.
Ключевые слова: правовая система, правовая семья, система права, монгольские (монголоязычные) народы, Монголия, Восточная Азия

Благодарности. Исследование выполнено за счет гранта Российского научного фонда № 22-68-00054 «Маньчжуро-монгольский мир Внутренней Азии в первой половине ХХ в.».

Для цитирования. Дудин П. Н. Основы системы монгольского права накануне ее модернизации на фоне формирования 
обновленного правопорядка в Восточной Азии в первой половине ХХ века // Журнал зарубежного законодательства и сравнительного правоведения. 2024. Т. 20. № 3. С. 5—16. DOI: 10.61205/S199132220030049-9

Original article

Fundamentals of the Mongolian Law System before Its Modernization in the Context  
of the Formation of a Renewed Legal Order in East Asia in the First Half of the 20th Century

Pavel N. Dudin
Krasnoyarsk Science Center, Siberian Branch, Russian Academy of Sciences, Krasnoyarsk, Russia, dudin2pavel@gmail.com, 
https://orcid.org/0000-0002-9407-8436

Abstract. In the presented article, the author studies the way of institutionalization of Mongolian law as a unique civilizational 
phenomenon among the peoples and states of East Asia. According to the author, modern legal science needs to revise a number 
of Western-Centrist concepts, and in this process, the presented study of Mongolian law can partly serve as an effective tool. 
Taking into account the priorities outlined by the Program of Fundamental Scientific Research in the Russian Federation for the 

ГОСУДАРСТВО И ПРАВО  
В СОВРЕМЕННОМ МИРЕ:  
ПРОБЛЕМЫ ТЕОРИИ И ИСТОРИИ

Journal of Foreign Legislation and Comparative Law, 2024, vol. 20, no. 3
6

long-term period 2021—2030, as well as based on the current international situation, domestic legal science should consider the 
study of Mongolian law among the tasks facing the domestic academic community.
The purpose of the article is to form an idea of the foundations of the Mongolian law system on the eve of its modernization 
in the first half of the 20th century. Research objectives: to identify the key periods of the development of Mongolian law within 
the stated historical framework; to formulate the category of Mongolian classical/traditional law; to characterize its most iconic 
sources; to construct its structure.
The methodological basis for the work was made up of civilizational and comparative legal approaches, the method of 
hermeneutics and the formal legal method.
As a result of the conducted research, six main stages in the development of Mongolian law were identified, while four periods 
were noted in which the Mongolian legislator turned to the experience of other powers of his era, receiving their right into the 
national legal system. It is emphasized that despite this, Mongolian law has still retained its identity and uniqueness. The category 
of Mongolian classical law is formulated, the historical conditions of its registration are substantiated. Based on the analysis of 
sources, the institutional continuity is proved, and the construct of the Mongolian law system is presented. It is stated that the 
definition of “Far Eastern” is replaced by the definition of “East Asian” in relation to law, which excludes the colonial nature of the 
phenomenon under study.
Keywords: legal system, legal family, system of law, Mongolian (Mongolian-speaking) peoples, Mongolia, East Asia

Acknowledgments. The study was supported by the Russian Science Foundation grant no. 22-68-00054, https:// rscf.ru/

project/22-68-00054/.

For citation. Dudin P. N. Fundamentals of the Mongolian Law System before Its Modernization in the Context of the Formation of 
a Renewed Legal Order in East Asia in the First Half of the 20th Century. Journal of Foreign Legislation and Comparative Law, 2024, 
vol. 20, no. 3, pp. 5—16. (In Russ.) DOI: 10.61205/S199132220030049-9

Строго говоря, нет старого и нового права, есть единое право,  
которое живет и развивается, может быть только старое и новое законодательство.
В. А. Рязановский1

Постановка задачи. Монгольское право — уникальное цивилизационное явление народов, создавших 
крупнейшее из когда-либо существовавших в истории 
человечества государств. Будучи знаковым условием 
консолидации множества племен под властью Чингисхана, со временем именно право стало одним из ключевых маркеров для представителей монгольского мира, выразителем национального менталитета. Важность 
его изучения обусловлена рядом факторов.
Среди субъективных факторов — разд. 5.3. «Юридические науки» приложения № 1 к Программе фундаментальных научных исследований в Российской 
Федерации на долгосрочный период (2021—2030 годы), утвержденной распоряжением Правительства РФ от 31 декабря 2020 г. № 3684-р, где сказано, 
что дальнейшее развитие историко-правовых исследований будет связано с поиском инновационной модели развития государственно-правовых институтов, 
а в центре внимания останутся вопросы трансформации и сближения форм права. Монголия, безусловно, 
таковым партнером являлась всегда.
Среди объективных факторов — необходимость 
в переосмыслении места стран и народов Восточной 
Азии в структуре мирового порядка. На фоне про
1  Из речи профессора В. А. Рязановского на публичном заседании Комитета по учреждению высшего учебного заведения и Совета профессоров Юридического факультета в г. Харбине 25 января 1924 г. (см.: Известия Юридического факультета. 1925. Т. I. С. 214—229).

исходящих на международной арене процессов пришла пора пересмотра полуколониальных концепций 
правовых семей и правовых систем, предложенных в 
середине ХХ в. европейскими учеными, рассматривавшими современное им устройство сквозь призму собственных национальных интересов, в которых 
исследуемому нами региону отведено второстепенное, подчиненное, положение. И монгольское право 
в процессе пересмотра этих концепций играет важнейшую роль, поскольку способно продемонстрировать ошибочность транслируемых доктринальных 
установок. Так, концепция дальневосточной правовой семьи К. Цвайгерта и Х. Кётца2 при сопоставлении монгольского права с правом китайским, японским, корейским или вьетнамским не проявляет ни 
исторического происхождения и развития, ни господствующей доктрины юридической мысли, ни своеобразия схожих правовых институтов, ни идентичных 
правовых источников и методов их толкования, ни 
идеологических факторов3. Равно как и концепция 
правовых систем Дальнего Востока Р. Давида4, опирающаяся на схожесть источников5, структуры пра
2  См.: Цвайгерт К., Кётц X. Введение в сравнительное правоведение в сфере частного права: в 2 т. Т. I. Основы. Пер. с 
нем. М., 2000. С. 428—447.
3  Там же. С. 108—109.
4  См.: Давид Р. Основные правовые системы современности / пер. с фр. В. А. Туманова. М., 1988. С. 43—462.
5  Там же. С. 34—35.

Журнал зарубежного законодательства и сравнительного правоведения. 2024. Т. 20. № 3
7

ва6 и другие факторы, общности также не подтверждает, а скорее, наоборот, выявляет по этим индикаторам явные различия.
И это вовсе не означает, что право у стран и народов Восточной Азии не имеет схожих черт и не концептуализируется в правовую семью. Наоборот, подобные противоречия свидетельствуют, во-первых, 
о несовершенстве используемых нами знаний в отношении права незападных цивилизаций, нуждающихся 
в пополнении и переосмыслении, а во-вторых, о том, 
что исследовательское внимание следует уделять другим факторам, среди которых на первое место выходят историко-культурные и историко-географические 
особенности, а не юридико-технические. Устранить 
эти противоречия возможно отчасти посредством более глубокого изучения монгольского права.
Безусловно, после демократических преобразований 1990—1992 гг. государственно-правовые институты современной Монголии восприняли внешние 
атрибуты романо-германской правовой семьи: закон 
является основным источником права, суд не занимается правотворчеством, при этом имеется орган 
конституционного надзора; наиболее важные сферы 
общественной жизни, урегулированные правом, имеют собственные кодифицированные акты и др. Монгольская юридическая наука в ряде случаев также стоит на стороне подобного подхода7. Однако история государственно-правового развития и правовая традиция монгольских/монголоязычных народов при более 
внимательном ознакомлении вырисовывает совершенно иные контуры правового пространства, в границах 
которого и отраслевое деление, и дизайн системы законодательства и ее функционирования, и периодизация истории права выглядят непривычно и нетипично. А поскольку одним из ключевых принципов в академической среде является принцип достоверности, 
когда события, явления и процессы предстают в том 
виде, в котором существуют, а не в том, в котором их 
удобнее изучать тем или иным исследователям, возьмем этот принцип за основу и в данной работе.
По ходу изложения материала постараемся ответить на вопросы: как формировалось классическое/
традиционное монгольское право? Какова была его 
система и основные элементы? Что оно собой представляло накануне глобальных драматических событий первой половины ХХ в., когда государственноправовые институты многих стран региона подвергались трансформации, отходя от традиционности 
и выстраиваясь в послевоенную универсальность?
Обзор научной литературы. Исследовательское 
поле монгольского права и его истории включа
6   См.: Давид Р. Указ. соч. С. 35—37.
7  См.: Амарсанаа Б. Сравнительное правоведение. УланБатор, 2014 (на монг. яз.); Зумбэрэллхам Д., Идэш И., Энх-Амгалан Б. и др. Методика изучения юридической науки (справочник). Улан-Батор, 2018 (на монг. яз.).

ет прежде всего труды представителей отечественной востоковедной школы, среди которых следует назвать профессоров Юридического факультета в г. Харбине В. А. Рязановского8 и Г. К. Гинса9 и 
современных ученых, например Р. Ю. Почекаева10, 
Ц. П. Ванчикову11 и С. Ж. Дугарову12.
Зарубежное юридическое монголоведение знаменито как монгольскими исследователями (Ш. Бира13, Н. Ням-Осор14), так и представителями западной научной мысли (М. Келихер, США15, Ф. Констант, Франция16, Д. Хойшерт, Германия17).
Несмотря на важные научные данные, содержащиеся в исследованиях перечисленных и многих 
других ученых — исследователей монгольского права, все они без исключения опираются в своих изысканиях на континентальную традицию структурирования права по публично- и частноотраслевому 
принципу, в то время как ни монгольский законодатель, ни монгольская правовая доктрина о подобном подходе до конца XIX — начала ХХ в. не знали, 
в связи с чем система права формировалась и конструировалась исходя из других приоритетов. Именно этот пробел мы и попытались восполнить в настоящей статье.

8  См.: Рязановский В. А. Монгольское право (преимущественно обычное): Исторический очерк. Харбин, 1931.
9  См.: Гинс Г. К. Монгольская государственность и право 
в их историческом развитии. Харбин, 1932; Рязановский В. А. 
Монгольское право и сравнительное правоведение // Известия 
Юридического факультета. 1929. Т. VII. С. 287—302.
10  См.: Почекаев Р. Ю. Ярлыки ханов Золотой Орды: Историко-правовое исследование: дис. ... канд. юрид. наук. 
СПб., 2006.
11  См.: Ванчикова Ц. П. Чаган тэукэ — «Белая история» — 
монгольский историко-правовой памятник XIII — XVI вв.: 
дис. ... д-ра ист. наук. Улан-Удэ, 2001.
12  См.: Дугарова С. Ж. Историография монгольского государства и права: дис. ... д-ра ист. наук. Улан-Удэ, 2013.
13  См.: Бира Ш. К итогам изучения закона «Их засаг» 
(«Великая Яса») Чингис-хана за последний период // Бюллетень Международной ассоциации монголоведов. 1997—
1998. № 1, 2.
14  См.: Ням-Осор Н. Историческая роль закона «Их засаг» («Великая Яса») Чингис-Хана в общественно-экономической жизни Монголии XIII века: автореф. дис. ... канд. ист. 
наук. Улан-Удэ, 1998; Ням-Осор Н. Монгольское государство 
и государственность в ХIII—ХIV вв.: дис. ... д-ра ист. наук. 
Улан-Удэ, 2003.

15  См.: Keliher M. Law in the Mongol and Post-Mongol World: 
The Case of Yuan China // China Review International. 2016. 
Vol. 23. No. 2. P. 107—125.
16  См.: Constant F. The Legal Administration of Qing 
Mongolia // Late Imperial China. 2019. Vol. 40. No. 1. P. 133—173.
17  См.: Heuschert D. Legal Pluralism in the Qing Empire: 
Manchu Legislation for the Mongols // The International History 
Review. 1998. Vol. 20. No. 2. P. 310—324.

Journal of Foreign Legislation and Comparative Law, 2024, vol. 20, no. 3
8

Исследовательская часть. В своем развитии монгольское право прошло длительный путь более чем 
в восемь веков. Его можно разделить на несколько 
этапов, на каждом из которых принимались знаковые нормативные правовые акты, отражавшие степень развития права определенной эпохи.
Первый этап — доклассический, эпоха «Их засаг», начало — конец XIII в., когда появляется Великая Яса Чингисхана, утвержденная им в начале своего правления. Яса представляла собой свод ключевых установлений и наказаний за их нарушения, выступала простейшей формой систематизации норм 
обычного права18 и приобрела роль универсального 
кодифицированного акта, оказавших влияние на право многих государств — преемников Монгольской 
империи. Как подчеркивал В. А. Рязановский, Яса 
не выступала кодексом в современном понимании 
этого слова — не охватывала многих аспектов общественной жизни и социального быта, а была призвана унифицировать наиболее действенные обычные нормы многочисленных племен19, входивших в 
состав новообразованного государства, оставляя обширное поле общественных отношений (брак, наследование и т. п.), детально регулируемых правовыми 
обычаями. По нашему мнению, именно в этом и кроется сходство монгольского классического права с 
классическим правом других государств и цивилизаций Восточной Азии: писаное право не было самодостаточным и исчерпывающим, оно дополнялось 
правом обычным и правом правоприменительным, 
таким образом обеспечивая необходимый охват общественных отношений, нуждающихся в регулировании, состав которых в своем отраслевом сегментировании по региону весьма типичен. Помимо Великой Ясы основу монгольского права составляли: 
«Бэлиг» — свод изречений Чингисхана20; вспомогательные акты, такие как указы (чжан), ярлыки как 
ключевая форма юридически обязательного ханского предписания21, «пайцзэ» — приказы хана, служившие фиксацией юридического факта22, и «дефтеры» 
в качестве актов внутреннего управления. Поскольку империя Чингисхана быстро подверглась распаду, то Яса и другие источники права также быстро 
утратили прямое действие, перейдя в разряд преданий, строгих, местами жестоких, но справедливых, 
возврата к которым уже не будет.
Второй этап — классический: эпоха так называемого первого распада, второго объединения и второ
18  См.: Гурлянд Я. И. Степное законодательство с древнейших времен по 17-е столетие. Казань, 1904. С. 14.
19  См.: Рязановский В. А. Монгольское право (преимущественно обычное) ... С. 12.
20  См.: Гурлянд Я. И. Указ. соч. С. 20.
21  Там же. С. 35—36.
22  См.: Рязановский В. А. Монгольское право (преимущественно обычное) ... С. 28.

го распада, конец XIII — начало — середина XVII в. 
В этот период империя Чингисхана дробится на политии, в которых правят представители различных 
ветвей дома Борджигинов, а попытка консолидации 
под властью Даян-хана в конце XV в. заканчивается 
тем, что его многочисленные потомки дробят и делят между собой доставшееся наследство в пределах 
обширных пространств Внутренней Азии. В то же 
время Великая Яса утрачивает роль главного источника права, ее нормы «перетекают» в обычаи и подвергаются определенной деформации (в части декриминализации тех или иных деяний, смягчения наказаний за правонарушения и т. д.). Властители новых 
политий, возникших на осколках Монгольской империи, творят собственное право — где-то единолично, где-то посредством межплеменных союзов и договоров. Именно тогда монгольское право приобретает привычные и типичные черты, сохранившиеся 
в основах до настоящего времени, поэтому мы называем обозначенный этап, как и само право, классическим. Знаковое место здесь отводится ойратскому 
кодифицированному законодательству и его главному воплощению под названием «Цааджин-Бичик». 
Действие этого сводного акта в виде систематизированных сборников законов23 распространялось в 
доманьчжурский период преимущественно на западные окраины традиционного расселения монголоязычных народов Внутренней Азии — современные Казахстан, Киргизию, Западный Китай и Монголию. Среди других источников права назовем указы 
ойратских ханов и писаницы, нашедшие отражение в 
трудах как современных исследователей, отечественных24 и зарубежных25, так и в работах классиков монгольского правоведения26.
Третий этап — постклассический, эпоха дуального, маньчжурского и монгольского права XVII — начала ХХ в., когда Внутренняя и Внешняя Монголия / 
Халха в качестве автономных государств входят в состав Маньчжурской империи / империи Цин. В этот 

23  См.: Владимирцов Б. Я. Общественный строй монголов. 
Монгольский кочевой феодализм. Л., 1934. С. 19.
24  См.: Их цааз («Великое уложение»). Памятник монгольского феодального права XVII в. / пер. С. Д. Дылыкова. М., 
1981; Златкин И. Я. История Джунгарского ханства (1635—
1758). М., 1964.
25  См.: Пэрлээ X. Вновь открытый памятник халха-монгольского права / под ред. Ш. Нацагдоржа. Улан-Батор, 1973 
(на монг. яз.).
26  См.: Pallas P. S. Sammlungen historischer Nachrichten ueber 
die mongolischen Voelkerschaft. Bd 1. St. Petersburg, 1776; Голстунский К. Ф. Монголо-ойратские законы 1640 года. Дополнительные указы Галдан-хун-тайджия и законы, составленные для волжских калмыков при калмыцком хане Дондук-Даши. СПб., 1880; Леонтович Ф. И. К истории права русских инородцев. Древний монголо-калмыцкий или ойратский 
устав взысканий (Цааджин-Бичик). Одесса, 1879.

Журнал зарубежного законодательства и сравнительного правоведения. 2024. Т. 20. № 3
9

период в структуре общеимперского права формируется подсистема писаного (кодифицированного) права для Монголии и зависимых территорий и 
фактически обособляется кодифицированное обычное право, сформировавшееся и устоявшееся в предыдущую эпоху. На этом этапе оно систематизируется посредством знаковых нормативных правовых 
актов, утверждаемых халхасскими ханами27, наиболее значительным памятником которого считается 
Великое семихошунное уложение, или Халха-Джирум, действующее на территории Внешней Монголии до 1911 г., а в Шабинском ведомстве Богдо-Хана 
(Их Шаби) — вплоть до 1925 г.28
Четвертый этап — эпоха права буддийской традиции 1911—1925 гг., когда Внешняя Монголия после начала Синьхайской революции 1911—1912 гг. на 
фоне распада империи Цин объявляет самостоятельность и переходит к созданию независимой государственности и собственного права. Процесс этот протекает в русле конструируемого духовного и светского верховенства Богдо-гэгэна VIII — одного из 
буддийских иерархов (третьего после Далай-ламы и 
Панчен-ламы в монголо-тибетской буддийской традиции школы Гэлуг), провозглашенного Великим 
Ханом — Богдо-Ханом. После его смерти в 1924 г. 
продолжился курс на дальнейшее обеспечение самостоятельности и невозврат под суверенитет Китая, 
провозглашение Монгольской Народной Республики 
обеспечило поддержку со стороны СССР, в результате монгольское право также подвергалось трансформации по советскому образцу.
Пятый этап — социалистический, эпоха 1920—
1980-х гг., когда законодательство подвергалось тотальной переработке и посредством рецепции советской модели права Монгольская Народная Республика стала частью так называемой семьи социалистического права. Справедливости ради подчеркнем, 
что социалистическим государством Монголия стала лишь в 1960 г., однако большинство ключевых советских правовых конструкций к этому времени уже 
были «вмонтированы» в правовые и государственные институты.
Шестой этап — демократический, современная 
эпоха, когда страна изменила название с Монгольской Народной Республики на Монголию / Монгольское государство / Монгол Улс, приняла новую демократическую Конституцию, действующую и в настоящее время, приступила к переработке отраслевого законодательства и стала частью международного 
сообщества, стараясь учитывать баланс сил на меж
27  См.: Восемнадцать степных законов: Памятник монгольского права XVI—XVII вв.: монгольский текст, транслитерация монгольского текста / пер. с монг. А. Д. Насилова. СПб., 2002.
28  См.: Жамцарано Ц. Ж., Дылыков С. Д. Халха Джирум. Памятник монгольского феодального права XVIII века. М., 1965.

дународной арене и не примыкая к тем или иным 
блокам, союзам и коалициям.
Отметим, что монгольское право с момента своей первой кодификации в начале XIII в. и до настоящего времени безусловно испытывало влияние права и других великих держав — своих соседей, с которыми приходилось взаимодействовать в той или 
иной мере и в той или иной роли. Вместе с тем, несмотря на заимствование определенных общих идей 
относительно сфер, которые подлежали правовому 
регулированию, и тех инструментов и институтов, 
посредством которых это регулирование осуществлялось, монгольский этнос сохранил свою самобытность в тех правоотношениях, которые маркировали 
монгольские/монголоязычные народы.
Монголы четыре раза обращались к иностранному праву и реципировали его, имплементируя 
правовые нормы в собственную правовую систему. Впервые это было сделано в начале — середине XIII в., когда наблюдается процесс создания писаного монгольского права. В этот период происходит объединение племен, создание государственного механизма и утверждение свода ключевых норм. 
Очевидно, что Великая Яса возникла не вдруг. Процесс ее появления предполагает, во-первых, наличие в среде политических элит и высшего руководства империи высокого уровня осознанности и 
осмысления важности как самого права в целом, так 
и его кодифицированного состояния в момент выработки и принятия, и во-вторых, длительные и сложные процедуры непосредственного написания/создания, сверки и утверждения. Таким образом, даже 
лучшие умы в окружении Чингисхана вынуждены 
были изучать опыт других стран и их кодификационную практику и, очевидно, не мелких государств, 
а сильных держав, чей организационный опыт не 
вызывал бы сомнений в эффективности используемых ими способов правовой регламентации. Среди 
таковых — империя Сун, которая в правовой преемственности наследовала империи Тан и ее кодифицированному своду «Тан Люй шу и», империя 
Цзинь, с которой у Чингисхана зафиксировано значительное количество взаимодействий как военного, так и социального плана, а также Уйругская держава, чья письменность и культура оказала глубокое влияние на монголов, включая письменность и 
многие нормативные установления кочевой цивилизации.
Второй раз обращение к зарубежному праву имело 
место в середине — конце XVII в., когда монгольские 
земли вошли в состав маньчжурской империи Цин. 
В этот период, несмотря на подчиненное положение 
маньчжурам, ни маньчжурская система публичной 
власти, ни право (маньчжурское, но реципированное 
от китайского образца империи Мин) не искореняют 
национальную самобытность монголов, а, наоборот, 
встраивают монгольское право и правовую тради

Journal of Foreign Legislation and Comparative Law, 2024, vol. 20, no. 3
10

цию в общеимперскую систему отношений. Так, общеимперский свод органического законодательства 
под названием «Да Цин хуэйдянь» / «Ючжи Да Цин 
хуэйдянь» / «Да Цин учжао хуэйдянь» / «Да Цин убу 
хуэйдянь»29 был дополнен предметным актом «Лифаньюань цзэ ли» — «Свод законов [ведомства] Лифаньюань» для Монголии и ее составных частей — 
Внутренней Монголии и Внешней Монголии / Халхи, а позднее — для покоренных Джунгарии, Тибета, 
Синьцзяна и других покоренных стран и их народов. 
При таком подходе управление, фискальные отношения, военная и духовная сфера, а также криминальные правонарушения оставались предметом имперского воздействия, тогда как брак и домохозяйственные отношения, имущественные отношения, наследование и др. оставались предметом регулирования 
обычного права и в имперских актах отражения не 
находили.
В третий раз реципирование иностранного права произошло в 1920—1980-е гг., когда страна, сначала провозгласив, а затем получив государственный суверенитет, опиралась во многих отношениях 
и сферах на Советскую Россию / СССР, в том числе 
на правовую традицию, формируемую в рамках социалистической системы права. В этот период от северного соседа Монголия переняла традицию существования конституции в качестве основного закона страны, кодификацию (уголовное и гражданское 
право, а также уголовный и гражданский процесс) 
и более глубокую систематизацию (например, водный и лесной законы30) наиболее важных отраслей 
права с учетом сохранившейся кочевой организации 
социума, унификацию хозяйственного права, выработку эффективного социального законодательства 
и др. при подчинении права государственным интересам и соответствующих социалистической концепции государственности публично-властных институтах с сохранением специфики их организации на 
различных уровнях.
Наконец, с момента демократических преобразований, изменивших монгольскую государственность 
в 1990 г., монгольское право вновь испытало на себе влияние иностранного права, на этот раз континентальной (романо-германской) традиции. Поэтому 

29  См.: Дудин П. Н. «Дай Цин Хуэйдянь»: место в структуре 
законодательства империи Цин и отражение в трудах отечественных и западных исследователей // V Готлибовские чтения: Востоковедение и регионоведение Азиатско-Тихоокеанского региона в русле трансдисциплинарной регионологии: матер. Междунар. науч.-практ. конф., посвящ. 70-летию 
со дня рождения Олега Марковича Готлиба. Иркутск, 19—
21 октября 2021 г. / отв. ред. Е. Ф. Серебренникова. Иркутск, 
2021. С. 196—205.

30  См.: Монгольская Народная Республика. Конституция и 
законодательные акты / под ред. Б. А. Страшуна; пер. с монг. 
В. И. Титкова. М., 1981. С. 67—87.

в законодательстве Монголии появляются принцип 
разделения властей и конституционный контроль, 
презумпция невиновности и в целом соответствующее международным стандартам конституционное 
закрепление и институциональное обеспечение прав 
и свобод человека. Получают развитие правоотношения в области функционирования свободной прессы, обеспечения гендерного равенства, цифровизации системы государственного управления и правосудия, электронного документооборота и голосования на всех уровнях публичной власти. При этом 
сохранилась национальная правовая самобытность в 
области семейных отношений, кочевого образа жизни, бережного и рационального отношения к природе и т. п.
Система доказательств и научная аргументация. 
Наша научная аргументация будет выстраиваться исходя из предположения, что в большинстве своем — 
классическое/традиционное, а отчасти — и современное право у народов и в государствах Восточной 
Азии существенно отличается от права в других регионах земного шара. Прежде всего это отличие обусловлено историей появления и развития, а также 
спецификой хозяйственной деятельности и географическими особенностями региона. Не последнюю 
роль сыграла определенная изолированность тех или 
иных районов, продиктованная особенностями рельефа (как, например, Тибет), служащего естественной 
преградой для более интенсивных контактов, а также внешняя политика закрытости, свойственная для 
тех или иных цивилизаций (например, Япония в середине XVII — середине XIX в.) на определенных 
исторических отрезках времени. В итоге слабые политические контакты при пусть интенсивных, но малозначимых для права торговых связях тоже вносили свою лепту в обособленность правовой традиции 
региона и его составляющих. Определяющим же в 
иной структуризации права, нежели континентальная традиция, следует считать отсутствие доктринально обоснованных публичного и частного интересов и соответствующей градации отраслей права 
на публичные и частные. В восточноазиатской традиции вообще и монгольской в частности интерес, 
закрепленный правом, всегда имел публичный характер, при этом система права отражала набор общественных отношений, которые требуют государственного вмешательства и правового воздействия: 
1) организация и функционирование верховной публичной власти; 2) социальная иерархия (статусы и 
практики, соглашения и обязательства, включая внутригосударственные, межродовые и межплеменные); 
3) хозяйственные отношения (фискальная политика, 
денежный оборот, налоги, торговля, собственность 
и управление ею, наследование и прочие экономические аспекты); 4) домохозяйство/семья и основа 
его появления — брак; 5) религия и в целом нематериальный (духовный) мир; 6) военная организация 

Журнал зарубежного законодательства и сравнительного правоведения. 2024. Т. 20. № 3
11

государства и связь; 7) квалифицированные (совершаемые специальным субъектом) и универсальные 
(неквалифицированные, т. е. совершаемые любым 
субъектом — человеком вне статусов, должностей 
и проч.) запрещенные действия, наказания за них и 
порядок их наложения, включая отправление правосудия в целом.
На этом основании довольно пестрая политическая карта Восточной Азии позволяет осуществить 
объединение правовых систем издавна существующих здесь государств и выделить в рамках правовой семьи восточноазиатских цивилизаций северовосточный и юго-восточный регионы (что не следует 
отождествлять со схожим геоэкономическим и геополитическим сегментированием), где на макроуровне Северо-Восточная субсемья распадается на надсистему (ханьского) классического права конфуцианской традиции и надсистему монгольского классического права (тенгерианско-буддийской традиции), 
в рамках которой функционирует монгольская правовая система.
Для монгольских народов системность в праве появляется с созданием Чингисханом и его сподвижниками империи, требовавшей помимо эффективного 
государственного аппарата и нормативно-регулятивной унификации31. Поэтому ключевым нормативным 
правовым актом на этом этапе развития монгольского права выступает Великая Яса. Ни один из ее текстов, оригиналов или списков не сохранился. Основной источник знаний о Великой Ясе — отсылки 
Уложения Монгольской династии Юань («Юань-чаодянь-чжан»), ярлыки ханов Золотой Орды, немногочисленные летописи и данные исторических исследований, которые также весьма противоречивы. Нередко высказывалось мнение, что Ясы как единого 
свода законов не существовало, и приводятся весьма 
убедительные аргументы, сводящиеся к тому, что в 
этом качестве выступали лишь наказы Чингисхана, 
сохранившиеся только в устной передаче и в весьма искаженном виде32. Исследователи подчеркивают, что неизвестны случаи, чтобы отдельные нормы 
Великой Ясы пресекали действие прочих правовых 
обычаев и узаконений, не нашедших отражения в ее 
тексте. Следовательно, она не претендовала на роль 
единственного и универсального регулятора всех общественных отношений (равно как и ключевые кодифицированные акты других государств региона — 
китайских империй/династий, корейских, японских 
и вьетнамских империй), но вносила в правовую действительность порядок, так необходимый монголь
31  См. об этом: Дудин П. Н. Генезис монгольского права 
и его взаимодействие с китайским правом (ХIII в. — начало ХХ в.) // Право. Журнал Высшей школы экономики. 2016. 
№ 1. С. 21—36.
32  См.: Рязановский В. А. Монгольское право (преимущественно обычное) ... С. 11.

скому социуму. Анализ ее содержания, приведенный В. А. Рязановским33, показывает, что ее нормы 
органично укладывались в семь сфер — септетную 
систему, на основе которой и формировалось отраслевое деление: 1) организация публичной власти — 
шесть положений; 2) социальная иерархия — пять 
положений; 3) хозяйственные отношения — девять 
положений; 4) домохозяйство/семья — пять положений; 5) духовная сфера — два положения; 6) военная организация — семь положений; 7) запрещенные 
действия и наказания за них — фактически каждая 
из норм Великой Ясы, но предметно — пять квалифицирующих положений.
Процесс дальнейшего развития монгольского права и его трансформации под воздействием как внутренних, так и внешних условий вносил определенные коррективы в содержание правовых норм, но при 
этом сохранял общий дизайн системы права вплоть 
до 1910-х гг. Именно он и представляет для нас предметный интерес.
Результаты исследования. Ключевой посыл нашего исследования: именно после распада империи 
Чингисхана в 1260—1270-е гг. наступает период в истории монгольского права, когда оно обретает устойчивые черты, прослеживаемые и в текущем органическом, и отраслевом национальном законодательстве Монголии. На этом этапе непосредственное действие и роль Великой Ясы снижаются: ее вытесняют 
нормы шариата для тех государств, правители которых перешли в ислам, либо буддийские нормы, воспринятые в XV—XVI вв. в политиях, созданных на 
исконных монгольских землях. На этом этапе Яса играет скорее символическую роль некоего объединяющего (помимо этнокультурного и религиозного) начала, подкрепленного авторитетом самого великого 
завоевателя и народной памятью, идеализирующей 
его деяния. В результате, не используя этот правовой 
памятник напрямую, монгольские народы инкорпорировали отдельные его нормы в обновляемое законодательство, сохраняя общность принципов, но не 
преемственность самих правовых конструкций.
Особо подчеркнем, что общеимперские установления империи/династии Юань (1271—1368 гг., основана Хубилаем, внуком Чингисхана и пятым Великим Ханом в 1260—1271 гг., после окончательной 
победы над представителями империи/династии Сун 
в 1279 г. установила контроль над Китаем), такие, например, как Уложение Династии Юань («Юань-чаодянь-чжан», 1320 г.), Общие узаконения Великой 
Династии Юань («Да-юань-тун-чжи», 1323 г.) и Новые уставы годов правления Чжи-юань («Чжи-юаньсинь-гэ», 1321—1322 гг.), отнести к источникам монгольского права мы не можем. По мнению В. А. Рязановского, ссылающегося на труды Ж. Эскарра, эти 
акты наследовали правовую традицию предшеству
33  Там же. С. 12—15.

Journal of Foreign Legislation and Comparative Law, 2024, vol. 20, no. 3
12

ющих империй/династий, начиная с эпохи Тан (середина VII в.)34, а также обеспечили преемственность 
права более поздних эпох (Мин и Цин), что видно 
при сопоставлении этих сводов35, и мы согласимся с 
этой позицией.
В ряду доманьчжурских источников монгольского права определенный интерес вызывает Уложение Алтан-хана в переводе и с комментариями одного из ведущих современных юристов — востоковедов Р. Ю. Почекаева36, представляющее собой правовой памятник XVI в., используемый в отношениях 
Тумэта — района современной Внутренней Монголии. Памятник воспринял влияние на общественные 
отношения, и на него, соответственно, буддизма, но 
при этом сохранил структурно септетное содержание 
(с отдельными случаями пересечения регулируемых 
общественных отношений в нормах нескольких статей): 1) организация публичной власти — преамбула, отражающая двуединую (светскую и духовную) 
сущность монгольского права буддийской традиции, 
а также 10 статей по тексту акта, в той или иной мере касающихся обозначенной сферы; 2) социальная 
иерархия — шесть статей; 3) хозяйственные отношения — 47 статей; 4) домохозяйство/семья — 22 статьи; 5) духовная сфера — две статьи; 6) военная организация — одна статья; 7) запрещенные действия 
и наказания за них, включая статусные и процедурные вопросы — фактически каждая из норм Уложения, но предметно — 20 квалифицированных статей 
криминального характера из двух первых глав и пять 
статей — из последующих.
В аналогичном ключе структурируются нормы 
Монголо-ойратского устава — «Их цааз» (Великого 
уложения) 1640 г.37, образуя септетную систему, однако ограничения к объeму настоящей статьи не позволяют нам провести детальный разбор этого выдающегося и, очевидно, последнего памятника монгольского права доманьчжурской эпохи.
В итоге к тому моменту, как на политической карте Восточной Азии появилась империя Цин, в скором времени подчинившая себе все монгольские государства в регионе, монгольское право в своем традиционном классическом воплощении уже сложилось, явив и сохранив в будущем высокую степень 
самобытности. Дальнейший процесс его развития 
сводился к тому, чтобы встроиться в общеимпер
34  См.: Escarra J. Chinese Law and Comparative Jurisprudence. 
Tientsin, 1926. P. 16.
35  См.: Рязановский В. А. Монгольское право (преимущественно обычное) ... С. 25.
36  См.: Почекаев Р. Ю. Уложение Алтан-хана — монгольский правовой памятник второй половины XVI века // Правоведение. 2011. № 1. С. 119—139.
37  См.: Бакунин В. М. Законы мунгальские и калмыцкие // 
Северный архив. 1828. № 2. С. 258—288; № 3. С. 42—70; Их 
цааз («Великое уложение») ...

скую систему права, сохранив при этом обозначенную уникальность.
Что касается системы права, создаваемой вместе 
с государственными институтами маньчжурами во 
главе с первым императором Нурхаци и его преемниками в начале — середине XVII в., то в окончательном виде оно сложилось к середине XVIII в. и 
просуществовало до начала ХХ в., включая: а) подсистему общеимперского писаного (в том числе кодифицированного) права; б) подсистему обычного 
права; в) подсистему юридической (правосудной) 
практики. Каждая из этих подсистем образовывала правовой массив норм для так называемого внутреннего Китая (ханьское население) и массив норм 
для так называемого внешнего Китая (неханьское 
население Внутренней и Внешней Монголии, Тибета, Синьцзяна и других периферийных территорий). Ключевым источником подсистемы общеимперского писаного права выступал объемный многоглавный (многотомный) свод установлений под 
названием «Да Цин хуэйдянь» / «Ючжи Да Цин хуэйдянь» / «Да Цин учжао хуэйдянь» / «Да Цин убу 
хуэйдянь», формирующий суперотрасль органического (статусного), сущность которого мы уже частично исследовали38. В 1696 г. составной частью 
подсистемы общеимперского писаного права становится право управления зависимыми территориями, базирующееся на «юридическом ноу-хау» маньчжуров — своде норм, регулирующих определенный круг взаимоотношений с имперской периферией и ее властными институтами, связь с которыми 
осуществляло Ведомство управления зависимыми 
территориями, или Лифаньюань. Сам свод получил 
название «Лифаньюань люй ли» / «Лифаньюань цзэ 
ли» — «Свод законов [ведомства] Лифаньюань», три 
из пяти редакций которого переведены на русский 
язык39. Однако постепенно круг этих норм обособился фактически в отдельную правовую систему. 
Данный феномен также нуждается в отдельном исследовании и описании.
Одной из важнейших особенностей классического права Китая эпохи Цин определило принятие в 
1643 г., еще до занятия Пекина и окончательного падения империи Мин (1644 г.), специального кодифицированного акта под названием «Мэнгу ли шу», или 

38  См.: Дудин П. Н., Хусаинов З. Ф. Государственное (конституционное) право современного Китая как наследие маньчжурского имперского органического права // Российская 
юстиция. 2023. № 12. С. 66—75.
39  См.: Цааджин бичиг («монгольское уложение»): цинское 
законодательство для монголов, 1627—1694 гг. / пер. с монг. 
С. Д. Дылыкова. М., 1998; Иакинф (Бичурин Н. Я.). Записки 
о Монголии, сочиненные монахом Иакинфом: с прил. карты Монголии и разных костюмов: в 2 т. Т. 2. Ч. III, IV. СПб., 
1828. С. 203—339; Уложение Китайской палаты внешних сношений / пер. с маньчжур. С. Липовцева. Т. 1, 2. СПб., 1828.